***
Шерлок выходит из свадебного шатра, когда никто не видит. Его пошатывает, в горле саднит, из глубины желудка поднимается тошнота. Он падает на траву. Рвет кровью. И, кажется, цветками. Мальва. Из глаз тут же хлынули слёзы, а затем он просто начинает беззвучно выть, вцепившись ногтями в своё лицо. Кончилась эпоха. Это тот конец, которого он заслуживает за то, что не смог вовремя взять это под контроль и остановить. Вырвать, разодрать, выбросить, уничтожить с корнем, ещё в зачатке. Он не смог и поплатился за это. Даже когда весь мир вокруг смещается до размеров точки, его не покидает эта мысль. Пожалуйста, пускай Джон будет счастлив. Пожалуйста, пускай оно того стоит.***
С улицы раздается чей-то нечеловеческий вопль. В шатре начинается паника и часть людей высыпает на улицу в поисках источника крика. У Джона начинает кружится голова, когда он слышит как по толпе проходит шепот, в котором прослеживается лишь имя «Шерлок». Он чуть ли не на ощупь выбирается из здания. Игнорируя слабые попытки остановить его. — Джон! Уведите Джона! — Молли, срываясь на отчаянный крик. Джон пробирается сквозь толпу, прежде чем его пытается задержать Лестрейд, схватив за предплечье. Перед глазами всё плывет. Если кто-то ещё попытается его остановить, он ударит в челюсть. Джон, кажется, кричит и пытается вырваться вперед. «Он мой друг.» «Пустите!» «Я врач, я могу хоть что-то сделать! Дайте мне помочь ему!» Он отталкивает людей, которые не дают увидеть его. Не дают увидеть Шерлока. О боже, почему они не дают его увидеть? Они не могут запретить этого. Он должен. Но когда Джон переворачивает тело Шерлока, когда его взгляд наталкивается на ледяные, потухшие глаза, то его тут же рвёт в нескольких метрах от трупа. От трупа, усеянного темно-фиолетовыми цветками мальвы.***
Долгие шестнадцать часов непринятия. Долгие шестнадцать часов с перерывами на крик, приглушенный подушкой. Он не знал, что так получится, правда не знал. Шерлок всегда был холодным. Всегда был сосредоточенным и рациональным. Пожалуй, иногда Джон вообще сомневался, что у него были чувства. Выходит, что были. Как он мог не замечать этого? Как он мог не замечать лезущих откуда-то из-под кожи фиолетовых букетов-цветов? Как он мог игнорировать россыпь лепестков мальвы в ванной? Ножницы с засохшими, темными пятнами? Как он мог не замечать, как нежно и бережно Шерлок иногда смотрит на него? Как он мог этого не заметить? Должно быть, это невыносимо больно. Невыносимо обидно от того, что твой соулмейт чертов ублюдок, который не замечает очевидного. Видит, но не наблюдает. Мысли об этом заставляют Джона очередной раз рвано выдохнуть, глотая воздух, давясь своим же сбившимся дыханием. Он видел их лица. Видел, как они все смотрели на него с глубочайшей скорбью в глазах, с бесконечным сочувствием и жалостью. Джону не нужна их скорбь, он может упиться своей сполна, может тонуть в ней, захлебываясь жидкой мутью и немыми криками. Снова схватывает судорога от безостановочных рыданий, он сгибается пополам, тихо скуля, сжавшись на кровати. Чертова ирония. Букеты лилий, стоявшие в зале. Лилии — цветы, которые дарят на свадьбу. Или оставляют на могиле. Он не подпускает к себе никого, даже Мэри. Особенно Мэри. Виновата ли она? Вряд ли. Но он не может, просто осознавая, что их брак был ошибкой. И что собственная свадьба превратилась в ебаные похороны.***
Какого черта? Что-то мешает ему думать. Что-то въедается, врезается у виска, пульсирует безостановочной болью, расползающейся по всему черепу, который будто вот-вот норовит треснуть пополам. Физически ощутимая боль, не та, которая сверлит мозг, когда ты чересчур потерялся в своих мыслях и размышлениях. Та боль казалась сейчас желанной сказкой. На самом деле Шерлок и сам прекрасно знает, что мешает ему. Джон Ватсон. Джон Ватсон и Мэри Морстен, которая появилась в квартире, заполнив её запахом Клер-Де-Ла-Люн и домашней выпечки. Ревность? Нет, Шерлок никогда не опустится до такой банальной глупости. Шерлоку плевать, есть ли у Джона Мэри и есть ли Мэри у Джона. Если Ватсон не путается на его мысленном пути, то он вполне доволен. Гораздо легче думать, когда не приходится объяснять очевидные вещи. Гораздо легче быть в квартире одному и не выслушивать бесконечное нытье о том, что на столе снова остатки химических отходов. Но из головы никак не лезет бесконечное «Джон Ватсон». Из-за чего Шерлок тихо шипит, сжав кулаки. Бесполезные мысли. Удалить. Удалить. Удалить. Но почему-то не выходит, а только наоборот, расползается поверх мыслей о нераскрытом деле и размышлений о двухсот сорока трех видах табачного пепла, что б его! «Ты мешаешь мне думать. ШХ» «О чем ты вообще?» «Забудь. ШХ»***
Шерлок зависает с ножницами в руках у зеркала в ванной. Он подцепляет пальцами цветок на запястье, из-за которого боль мучила его не переставая, а скрыть бутон под тканью рубашки у него не получалось. Эти цветы выпьют из него всю кровь, всю плазму и начнут расти сквозь вены, опутывая всё тело своими бессмысленными лепестками. И так всё закончится. Так он умрёт. Цветы опадут, а его холодное тело покроет шлейф темных лепестков. Их запах ударит в лицо всем, кто будет на его похоронах, сколько бы его не пытались замаскировать. Лезвия ножниц смыкаются на стебле, стараясь максимально обрезать его, под корень, почти уничтожая, почти вырывая из кожи. Лишь бы не осталось его, не осталось даже памяти об этом нелепом растении, не осталось даже этого удушающего запаха, который он ненавидит больше всего на свете. Несколько капель падают на кафельную плитку, расползаясь уродливыми бордовыми пятнами по её поверхности. Первый бутон с тихим шелестом касается ног Шерлока, туда же падают второй, третий. Их немного, но все они болезненно прорастают сквозь кожу, словно пленку лопая её на тех местах, где спустя несколько дней начнет цвести очередной цветок. Шерлок ненавидит эти цветы. Ненавидит сам факт того, что они существуют. Сколько бы он не противился, сколько бы не отрицал, что его сердце способно ещё что-то чувствовать, цветы безостановочно росли, говоря и доказывая ему то, что он не прав. Больно. Отдает куда-то в мозг беспомощной агонией. Но он ничего не может поделать. Он не знает, что нужно сделать, чтобы это закончилось. Он не знает, как это контролировать. Шерлок всегда был уверен, что любовь — опасный недостаток.***
Может быть, ему стоило сказать об этом. Может быть стоило сказать ещё тогда, когда он почувствовал цветы в дыхательных путях, когда один из них перекрыл доступ к кислороду, из-за чего в глазах потемнело, а мысль о том, что именно так он и умрёт застучала в его сознании. Наверное, тогда всё было бы легче. Но не для Джона. Наверное, он не смог бы жить с этим. Наверное, он бы остался из жалости. Шерлоку не нужна ничья жалость. Шерлок курит. Затягивает внутрь своих легких ядовитый дым и курит. Делает глубокие затяжки, кашляет, изредка сплевывая сгустки крови. Он знает, что эти цветы подохнут быстрее, если он саморучно убьет их. Прокуренные легкие сжимаются от недостатка кислорода. Он тушит сигарету о запястье, тушит об очередной стебель мальвы, шипя, до боли и до злости к себе прижимая к коже тлеющий окурок до тех пор, пока не становится «слишком». Слишком неприятно, слишком больно. Считает ли он, что может быть слишком больно на самом деле? Пожалуй, что нет. Неприятно, саднит, прожигает тонкую кожу, добираясь до чуть влажной, кровоточащей плоти, тут же обугливая рваные края эпидермиса, не давая крови выхода. Разве может быть это больнее осознания того, что он обречен? Шерлок всегда следует рациональности и логике. Шерлок всегда знает, как поступить. Шерлок наблюдает и видит больше, чем все остальные. Но каким образом из его сознания выпал момент, когда эти чертовы цветы начали лезть сквозь запястья, расцветать, пахнуть настолько сильно, что его чуть не выворачивало наизнанку. Шерлок всегда был уверен, что любовь — ни что иное, как химические процессы. Норадреналин зашкаливает, а допамина в его крови, кажется, настолько много, словно по его венам гуляет бешеный наркотик, сводящий с ума и выводящий из строя. Если бы можно было разрезать грудную клетку, раздвинуть с силой ребра и вырвать этот ненужный, бессмысленный орган, то он бы с удовольствием это сделал.***
Чувствует ли он себя как-то иначе? Учащается ли его пульс, колотится ли его сердце в груди, появляется ли нескончаемое желание коснуться? Он не имеет ни малейшего понятия. Единственное, что он, кажется, может чувствовать — что всё становится только хуже, когда они рядом. Джон приходит, к счастью, не застав уже привычного, как ритуал, срезания темных бутонов с кожи, испещренной тонкими шрамами. Шерлока словно выстрел выбивает из колеи известие о свадьбе Джона. Шерлок понимает, что это значит. Когда Джон говорит с ним, он, кажется, даже не слышит, а только смотрит на то, как двигаются его губы, складываясь в слова. В его голове немой вакуум, поглощающий всё извне. Выходит, что всё и вправду должно закончиться так. Наверное это значит, что он должен сделать всё верно. Должен не ударить в грязь лицом. Должен раз за разом отходить, чтобы голыми руками вырвать эти ебаные сорняки. Он не может испортить лучший день в жизни Джона. Он сделает всё правильно.***
Джону. От тебя остается в памяти только хорошее. Чистое, как приходы, белое, как твои простыни. Извини, что тебе от меня ничего не останется. Пройди через это. Это моя последняя просьба. Есть много вещей, которые ты никогда не слышал из моих уст. Я люблю тебя. Спасибо за всё. Мне жаль. ШХ***
«По крайней мере, Майкрофт говорит, что он не страдал. Он упал, как только покинул свадебный шатер.» Джон не верит. Джон никогда не поверит в это. Он сам видел, как в сетчатке ледяных глаз Шерлока отпечаталась невыносимая боль и отчаяние. " Могу я поговорить с Майкрофтом?..» Джон пустым взглядом скользит по ответным строчкам, вцепляется рукой в мобильный, крича до тех пор, пока в легких не осталось кислорода. «Прости, он просил передать, что на похоронах будет только семья.»