Боевая уборщица баба Люся

В академии Истинного Креста всегда было очень чисто. Даже не просто чисто, а стерильно. Скрипели натёртые до блеска мраморные полы, сверкали окна, идеально-белые доски было страшно запятнать своими каракулями, а на ковры на лестницах даже как-то неловко было ступить в нечищеных ботинках… Но это было в самой академии. Отведённые для экзорцистских курсов комнатушки таким благолепием похвастать не могли. – Ну почему только у нас так грязно? – проворчал Рин, в очередной раз вляпавшись рукавом в прилепленную кем-то – не исключено, что и им самим – к парте жвачку. Жвачка, несмотря на предположительную древность, прицепилась крепко. – Чисто не там, где метут, а там, где не сорят, – профессор Тсубаки ткнул пальцем в ни в чём не повинный потолок. Обычно его уроки проходили в тренировочном зале, но сегодня профессор явился на занятия в лонгетах на левой руке и правой ноге, заявил, что «надо бы подтянуть теорию», и погнал приунывших студентов в класс. – Так поставьте чёртовы урны, – окрысился Рин. – Тут не убирали с первого пришествия! – Не нравится? – открыл правый глаз дремавший до этого на стуле белый шотландский терьер, широко известный как Иоганн Фауст Пятый и ещё более известный как ректор академии Истинного Креста, Мефисто Фель. Строго говоря, он много как был известен, но Рин предпочитал лаконичное «клоун». – Не нравится, – хмыкнул Окумура. Сидящий за соседней партой Сугуро возвёл глаза к затянутому паутиной потолку и, похоже, начал читать какие-то успокаивающие мантры. А может, просто медитировал. – Серьёзно, тут же скоро Прыгуны заквакают. Вы на лапы свои посмотрите. Терьер посмотрел. Подушечки лап, которые с утра ещё были розовыми, сейчас выглядели скорее грязно-бурыми. Шерсть внизу лап тоже напоминала не слишком чистые носки. – Знаете, Каору, в чём-то я согласен с Окумурой, – задумчиво протянул он. – Не надо говорить о чистоте, надо мести. – Так может, наймёте уборщицу? – проворчал Рин, пытаясь избавиться от намертво прилипшей жвачки. Получалось плохо. – Видишь ли, Окумура, все предыдущие уборщицы увольнялись уже через неделю работы, – терьер с видом китайского болванчика закачал головой. – Одна жаловалась, что не может ежедневно выводить пятна крови, на вторую напали гоблины, третья случайно выпустила из кладовой мышиных набериусов… Словом, не нравятся им условия работы. Где бы найти уборщицу с достаточно крепкими нерва… – терьер осёкся. В обычно полуприкрытых глазах загорелся нехороший огонёк. – А вот прямо сейчас этим и займусь. И в дверях мелькнул куцый хвост. Жвачка тем временем оторвалась вместе с пуговицей, что не придало Рину любви ко всему сущему. – Окумура, может, позволишь продолжить урок? – недовольно кашлянул профессор Тсубаки, возмущённо тряхнув бакенбардами. Рин с трудом сдержался, чтобы не ответить ему в не слишком уважительной манере, но затраченные на самоконтроль усилия оказались напрасными. Потому что у профессора Тсубаки зазвонил телефон. Все знали, что это означает, поэтому поспешно заткнули уши – все, кроме Шимы, который привычно спал на предпоследней парте, успешно скрываясь от гневных взоров преподавателей за широкой спиной Бона. – Да-да, кисонька, слушаю! – защебетал в трубку профессор Тсубаки. – Ты уже не сердишься? И мама твоя уже уехала? Ох ты ж моя радость, уже бегу! – и с резвостью, совершенно неожиданной для человека с загипсованной ногой, он рванул прочь из класса. – Странно, что его до сих пор не уволили, – подала голос Камики, которой этот цирк уже несколько месяцев как наскучил. Рин был с ней солидарен. *** По субботам курсы для экзорцистов начинались, как назло, в восемь утра, поэтому в эти дни Рин традиционно лучился жаждой убийства всякого, кто посмеет назвать утро «добрым». Вот и в этот раз он плёлся на занятия, пугая хмурым видом мимопролетающих угольных демонов. Хоть сегодня и убрали физкультуру с профессором Тсубаки – поговаривали, что он сломал и вторую ногу, а ещё ходили слухи, что к нему нагрянула тёща, и Рин подозревал, что эти сплетни как-то связаны, – так что сегодня необходимость убегать от огненных саламандр отпадала, но историю экзорцизма, изучение гримуаров и Роковых стихов никто не отменял, и это было скверно. По гримуарам и стихам они сейчас проходили «Лемегетон», а для стихов как таковых на сегодня нужно было выучить шесть страниц «Арс Нотории», о чём Рин, разумеется, благополучно вспомнил только завязывая галстук… Словом, причин излучать радость и любовь к роду человеческому у него не было. К тому же, у него обострилась аллергия на пылевых клещей, и перспектива просиживать штаны в пыльном, душном и откровенно грязном классе его не прельща… – Я туда попал? – на всякий случай уточнил Рин, открыв дверь в тысяча сто шестую аудиторию. Судя по тому, что в аудитории обнаружились откровенно скучающие Камики, Шима и Такара, играющая со своим фамильяром Шиеми и беседующие вполголоса Бон и Конекомару, дверями он не ошибся. Да и профессор со своими непременными шляпкой с перьями и пучеглазой белой кошкой на плечах тоже обнаружилась на месте. Сидели все, правда, как-то странно, поджав ноги… Но пол сверкал! – Не входи! – рявкнул было Бон, но Рин уже сделал шаг за порог… И поднял тучу брызг. Пол был равномерно покрыт тонким, но от того не менее коварным слоем воды. – Что за чертовщина? – взвыл Рин, поджав правую ногу, как какая-то цапля. К сожалению, прыгать на одной ноге было не слишком удобно, да ещё и брызги летели во все стороны, посему юному эксвайру ничего не оставалось, кроме как плюнуть на многострадальные ботинки и добираться до своей парты «вброд». Он уже почти дошёл до заветного стула, когда дверь снова открылась. – Ты куда попёр, я только полы вымыла! – раздался за спиной громоподобный голос. Рин с опаской обернулся... И с усилием сглотнул вставший где-то в районе кадыка ком. Обладательнице голоса было лет семьдесят навскидку. В седых волосах, криво перехваченных цветастой косынкой, поблёскивали несчётные шпильки, а под тонюсенькими, но щедро начернёнными ниточками бровей, где-то из углубления невообразимой сетки морщин, превратившей всё лицо в сплошную полосу препятствий, разъярённо сверкали два предположительно зелёных глаза. Дополняли картину застиранный до серости некогда зелёный халат и чудовищные тапки, в которые каким-то невообразимым образом были втиснуты изукрашенные выступающими венами ноги. В руках обладательница этих красот, занимающая, кстати, весь дверной проём, держала ведро и швабру с угрожающего вида тряпкой. – Щас ты у меня всё перемывать будешь, – снова гаркнуло дивное создание, потрясая шваброй. У Рина душа ушла было в пятки, но по пути заблудилась и ушла в кончик хвоста. В широко разинутом рту бабки не хватало значительной части зубов, а из тех, что были на своих местах, некоторые поблёскивали металлическими коронками. Впрочем, претворять угрозу в жизнь бабка не стала, и немедленно взялась мусолить шваброй пол. – Простите, но у нас сейчас начнётся урок, – немилосердно коверкая слова своим неподражаемым акцентом, сообщила профессор, манерно растопырив унизанные кольцами пухлые пальцы. Намёк не подействовал: – А у меня к десяти у врача приём, – сварливо отозвалась бабка, продолжая елозить тряпкой по полу. Не слишком чистые брызги летели на стены, обувь и брюки. Профессор пожевала нижнюю губу, почесала за ухом свою пучеглазую кошку, и начала лекцию. Рин никогда не любил уроки Роковых Стихов, но сейчас он бы многое отдал, чтобы этот самый урок проходил так же тихо и скучно, как в былые времена. Но, увы… – Ноги сдвинь, – гаркнула бабка, и принялась елозить шваброй под его партой. Рин жалел, что не может втянуть голову в плечи, как какая-нибудь черепаха. – Ты глянь, подвязала патлы, а волосы на пол сыплются и сыплются, а мне убирать, – гундосила бабка, тираня пол возле парты Камики. – Во молодёжь пошла! Вот в моё время патлы красили только девки, а железки в уши нормальные люди вообще не втыкали, – раздавалось ворчание возле парты Бона. – Не, ну куда мать смотрит! Розовый, ты погляди… Небось, из «этих», – продолжала гундеть себе под нос всё та же бабка, как можно быстрее проходя мимо парты Шимы. Как только начался перерыв, Рин пулей вылетел из класса и рванул к фонтану. Вообще-то, после сегодняшнего видеть воду ему совсем не хотелось, но у фонтана, по крайней мере, всегда было тихо, никто не орал «сдвинуть ноги», «оттаранить стул» и «ты куды парту двигаешь, весь пол изгадил, ирод!», и не размахивал шваброй в опасной близости от головы. Впрочем, Рин был не первым – у фонтана уже кто-то сидел. Вернее, не сидел, и не у фонтана, а плескался в самом фонтане. При ближайшем рассмотрении «кто-то» оказался хорошо знакомым белым терьером с розовым в белый горох бантом на шее. Задумавшись на секунду, Рин схватил мирно наслаждающегося прохладной водичкой пса и, от переизбытка эмоций, активно его потряс: – Что это… Там… Ну, в классе… Что это за бабка?! – Сперва поставь меня на место, – велел терьер, вильнув мокрым хвостом. Пришлось подчиниться. Оказавшись на земле всеми четырьмя лапами, терьер отряхнулся и с негромким щелчком превратился в не менее хорошо знакомого остроухого ректора. К счастью, не в купальном костюме, как можно было ожидать, а привычном своём клоунском наряде. Рин мысленно взвыл от облегчения. – Это не просто бабка! – Мефисто возвёл перст указующий к небу. Рин особой радости не проявил, и ректор это заметил. – Не, а ты что, серьёзно ещё не знаешь, кто это? – мгновенно свернув высокопарность в трубочку, осведомился он на удивление деловым тоном. – Сам ведь просил. – Ну… Не-а, – растерянно отозвался Рин, пытаясь вспомнить, когда это он просил наслать на него нечто, что будет хуже десяти казней египетских, но ничего подходящего упорно не вспоминалось. – Это баба Люся, – доверительно сообщил Мефисто. – Новая уборщица. Ценой титанических усилий Рин заставил себя не заорать от ужаса. – Вы говорили, что все предыдущие уборщицы увольнялись уже через неделю, да? – с надеждой спросил он. Неделю можно и потерпеть, неделя – это не так много… Мефисто щелчком поправил шляпу: – Предыдущие – да, но эта тут надолго, можешь не волноваться. Рин почувствовал, как сердце упало в желудок и переварилось. – Надолго? – О, несомненно! Она и не в таких местах работала! – Мефисто блаженно закатил глаза и подставил лицо не слишком активному весеннему солнцу. – Хорошо, что я её нашёл, она как раз искала работу… Рин попытался представить, что же это за места такие, ужаснулся и перестал представлять. – Где Вы её вообще откопали? Откуда она взялась? – Откуда-то из СНГ, – небрежно махнул рукой Мефисто. Рин попытался нарисовать в голове карту Евразии. Не получилось. – А это где? – на всякий случай уточнил он. – Далеко, – Мефисто справедливо считал, что не стоит забивать голову младшего папашиного отпрыска какой-то там географией. – Словом, ты не волнуйся, Окумура, теперь в аудиториях будет чисто. У неё такой опыт!.. Баба Люся была уборщицей старой закалки. Она драила полы в военном госпитале, она драила полы при Хрущёве, она драила полы при Брежневе, она драила полы в офисе у братвы в девяностые, она драила полы в школе-интернате для трудных детей в двухтысячные, и, не иначе как по инерции, продолжала их драить в Академии Истинного Креста по сей день. Разумеется, в её квартирке полы тоже были надраены. Поговаривали, что, возвращаясь домой, она по привычке драила асфальт, но проверить никто не решался – слишком уж неоднозначные слухи ходили об этой загадочной бабе Люсе. А баба Люся об этих слухах не ведала ни сном, ни духом. В конце концов, ей не за это платили, а за то, чтобы она драила полы. И она их драила на совесть.