В твоих глазах читается свет, В нем нет ни боли, ни страха нет. Нет в нем и скорби прожитых лет, В нем нет поражения, нет и побед…
Очередная победа приходит к Виктору ожидаемо. Очерченная лаской холодного света катка и вспышек камер, она крадется на своих когтистых лапах прямо в руки к теперь уже пятикратному чемпиону мира, заставляя сердце привычно колотиться. Больше не врывается, не кружит голову, заставляя срывать голос в счастливом крике. Только слабый выдох и сомкнутые в замок кисти. Виктор как-то отрешенно окидывает взглядом трибуны, возвышаясь над недавними конкурентами на верхней ступени пьедестала. Тяжелая медаль тянет шею вниз, но он стоит гордо, прямо, выжидая момент подытоживающей фотографии. Предоставлять место для других на своей ступени кажется странным и нелогичным, но этот «из года в год» ритуал настолько въелся в память, что действия совершаются абсолютно автоматически. Ему надоела вся эта победная суета, надоело все, что происходит на ледовой арене до, после и во время проката. Сам лёд кажется непозволительно холодным, царапающим кожу металлическими кинжалами. Вдохновение, державшее его на плаву мировой славы и успеха, отошло на второй план, уступая место простой техничности и отточенным годами элементам. Его катание потеряло былую эмоциональность и выразительность, желтая пресса не врёт. Не врут и подозрительно углубившиеся мимические морщины на лице. Виктор постепенно умирает. И скрывать это бессмысленно. На банкете в честь окончания сезона ситуация не меняется; Виктор сидит в центре бурного веселья, стараясь отвечать требованиям к публичной личности. Притягивающая взгляд улыбка, уместные шутки и галантность — залог успеха в подобной компании, Никифоров понял это ещё в самом начале карьеры, когда впервые столкнулся с осознанием себя в качестве чемпиона. Теперь эти душевные разговоры кажутся скользкими и искусственными, словно и не в реальности происходят, а где-то на театральной сцене. Просто потому, что так надо. Музыка становится более заводной, практически вся, до этого заинтересованная его успехами, толпа уходит танцевать, оставляя Виктора наедине со своими мыслями. Вот так просто о нём, неповторимом чемпионе, живой легенде, забыли. И вспомнят, пожалуй, нескоро. Так, когда время останется. Со стороны это выглядит так, будто Витя отдыхает после тяжёлого дня, отдаваясь релаксации под зажигательную мелодию. Будто он действительно рад вниманию и вопросам о дальнейшей карьере. Будто не слышит фальши и гадкой надежды на нужный ответ. На деле он лишь расслабляет галстук, расстегивает две верхние пуговицы рубашки и лениво откидывается на спинку стула, вальяжно закидывая ногу на ногу. В голове мешаются мысли, и Никифоров, вздыхая, наливает себе новую порцию алкоголя. Не стоит понижать градус, Витя. Но кого это, черт возьми, волнует, когда ты даже в такой день не представляешь ценности как человек? Так и вливая в себя разные виды пойла, Виктор понимает, что больше не может бороться с собой, со своим одиночеством, неожиданно затянувшимся на несколько лет. Хочется теплых рук рядом, мягких губ, касающихся щеки и несколько глотков желанной свободы. Вместо этого он получает темноволосого японца с чуть потрескавшимися губами и горечь коньяка на языке. Он толком и не помнил его, так, краем уха слышал о занявшем последнее место на предыдущем Гран-При парне. В помутневших глазах Виктора чужие лица давно превратились в несвязный набор линий и цветов. При желании он чернокожего от белого бы отличил с трудом, не говоря уже о сопоставлении имен с картинкой. Никифоров всё же фиксирует взгляд на подсевшем к нему спортсмене, нехотя отрываясь от бокала с выпивкой. Сейчас Витя ни за что не узнал бы в Юри фигуриста: шальной блеск в глазах, отражение света банкетного зала в них же, растрепанные волосы — всё это делало его больше похожим на обезумевшего поклонника или ночную бабочку. Легкая ухмылка появляется на лице Виктора, когда парень напротив тянется за бутылкой. Никифоров отодвигает её в сторону, наблюдая за комическими попытками японца достать её совершенно неуклюжими движениями. Несмотря на шаткую походку и нарушенную координацию Юри, в его карих омутах — как бы банально это ни звучало — Виктор находил нечто настолько запредельно-космическое, что руки сами тянулись в сторону этого забавного недоразумения. Податливое тело послушно упало в крепкие руки, покорно переходя к плавному танцу. Сейчас и атмосфера зала перестала быть такой удручающей, оставляя за собой лишь неприятное послевкусие. Никифоров впервые за долгое время совершенно не чувствовал себя одиноким или несчастным, полностью растворяясь в спасительном танце. Темнота за окном сгущалась, а на сердце расцветало тепло. Уверенными шагами Виктор выводит Юри в центр зала, на что тот удивленно хлопает глазами, вызывая неприкрытое умиление. Как такого ангела Земля терпит? Их ноги периодически путаются, несмотря на опыт обоих в управлении телом. Сейчас в крови играет алкоголь и безумное увлечение друг другом, а не привычная воля к победе. Им абсолютно безразличен тот факт, что они впервые общаются так непозволительно близко. Виктор не понимает, к чему был весь этот фарс, если день мог изначально пройти вот так, свободно и легко. С Юри нет напряжения, с Юри нет вечных вопросов и недосказанности: он просто не говорит, постепенно раскрепощаясь в танце. Не вспомнит завтра. Не вспомнит совсем. Виктор свободно поднимает его на руки, осторожно подбрасывая в воздух; выражение лица Юри в этот момент стоит, как кажется Никифорову, самых страшных страданий в прошлом. И взрослый мужчина сейчас по-детски радуется внезапно свалившемуся на голову счастью. Виктору совершенно не верится, что вот он, его самый-самый светлый и хороший мальчик так близко прижимается к нему, изгибается красиво и улыбается настолько искренне, что с сердца падает самый тяжёлый груз. Руки Юри на плечах кажутся наиболее приятной тяжестью на данный момент. Никифоров удивляется тому, как за несколько минут ключ жизни может преломиться и потечь совсем в другом направлении. Теперь он, кажется, неизменно приведет его к желанному спокойствию. Они танцуют еще некоторое время, пока музыка не становится тише и не прекращается совсем. В этот момент Виктор ждёт чего угодно: дальнейшего разговора по душам, продолжения танцевального марафона, даже поцелуя. Но происходит нечто совсем неожижанное — Юри разворачивается и уходит куда-то в сторону, через некоторое время не оставляя и следа от того, что он был тут, совсем рядом. Только лёгкий запах алкоголя, кружащий голову, еще остался в воздухе, сбивая в ком всё то, что произошло. Он ушёл. Юри не вернётся. Виктору нестерпимо хочется сорваться за ним, искать, искать, лишь бы прикоснуться вновь, станцевать ещё. Он бы на руках мог носить этого парня, если бы он вернулся сейчас. И Виктор действительно срывается, берет со стола бутылку и осушивает её до конца, морщась от горечи. Он хватает пальто, наспех накидывает его на себя, повязывая сверху шарф и выходит прочь с мероприятия — в сторону, противоположную от Юри. Люди, машины, сейчас всё не имеет значения. Он знает, что никто не будет его искать. Более того, никто и не заметит его отсутствия, кроме парочки человек. Да и тем не до этого будет. Он один, и пора уже это признать. Не нужно больше гоняться за призрачной надеждой на избавление от одиночества. Он, свободен, может быть. Ему ведь никто уже и не нужен, но при этом нужны все, как бы парадоксально это ни звучало. Он со всеми, но всегда один. Такой Виктор Никифоров. Нева постепенно поедала изнутри, так и норовя затянуть вниз. Её мягкая рябь будоражила уставшее за многие годы сознание и. Сейчас она, как и Юри, давала стимул жить, двигаться дальше и бороться с самим собой. Спасибо. Бывает же так: человек незнакомый, но человек — порыв, какого не хватало так долго. Реакция необратима; ты буквально растворяешься в нём, невзирая на происходящее. Ведь Юри дал ему самое главное — осознание. Он свободен, может быть. И Нева, кажется, успокаивается вместе с отчаявшимся сердцем.… и, кажется, в нём ничего уже нет.