***
Маринетт выглядит до ужаса радостной. До ужаса радостной в объятиях его брата. Феликс прожигает Адриана взглядом: ему все кажется, что мамин любимчик недостаточно бережно относится к Маринетт. У Феликса замедляется пульс и испуганно распахиваются глаза, когда Адриан, хохоча, отрывает хихикающую Марин от пола и перекидывает через плечо, будто тряпку. А потом несёт в спальню, и тяжёлая дубовая дверь закрывается. Феликс остаётся в гостиной совершенно один, но ему всё ещё слышен весёлый смех. От этого смеха внутри как-то все сжимается и леденеет, а раны, кои нанесены Феликсу им же самим, вдруг кровоточат. Феликс лениво поднимается и идёт в ванную, чтобы подставить конечности под ледяную струю воды. До него доносится полный наслаждения девичий полукрик-полустон; юноша зажмуривается и сползает по стене, не выключая кран. Феликс никак не может быть счастлив тому, что счастлив брат и счастлива она. Наверно, он просто эгоист. Или просто идиот.***
Лила впервые пишет на своей коже. Она каллиграфическим почерком выводит проклятия, адресованные родственной душе, и давно крутящийся в мыслях вопрос: «Почему ты — не Адриан Агрест?» Феликс царапает на запястьях ответ лезвием грязных ножниц — хочет, чтобы на руках соулмейта осталось как можно больше шрамов. «А почему ты — не Маринетт Дюпен-Чен?» Лила горько усмехается: какая ирония! И выводит строчки уже не так аккуратно. «Значит, те, кого мы любим, пара? И нас с тобой Судьба связала именно на этой почве?» Феликс царапает кожу ещё яростнее. «У Судьбы отвратительное чувство юмора!» Лила невольно усмехается снова. «Жители френдзоны — так ведь зовут в дурацких сериалах подобных нам?» Феликс неожиданно отбрасывает в сторону острый предмет и тоже пишет ручкой, потому что нечто, отдаленно напоминающее стыд, затрагивает огнём его щеки. «Понятия не имею. Я не смотрю сериалы» «Вообще-то я тоже. Банально нет времени… ни на что» Феликс хмыкает. А они не такие уж и разные, с этой неизвестной девушкой. И зло поджимает губы, через пару минут увидев большие буквы: «Почему ты постоянно причиняешь себе боль?» «Не твоё дело» — да, грубо, но иначе он не умеет. «Ошибаешься. Моё. Все твои порезы — мои порезы. Я -наглядная иллюстрация всех возможных на земле пыток… благодаря тебе. Может, у тебя есть веская причина вредить себе, я не спорю. Но, пожалуйста, не забывай, что я тоже живой человек, и, кстати, очень известный. Не хочу тебя обвинять… но ты сильно усложняешь мою жизнь. Пожалуйста, прекрати…» Феликс разрывается: ему одновременно хочется снова взять в руки ножницы и написать синей пастой вежливое «извини». Разрывается и не делает ничего. А родственная душа все пишет и пишет. «Это из-за Маринетт, да? Ты страдаешь? Но я тоже страдаю! Из-за Адриана! Разве это может послужить поводом к тому, чтобы ставить под угрозу не только своё, но и чужое здоровье?.. Не молчи, не смей молчать!» Феликс не выдерживает. «С чего ты так уверена, что я должен думать о твоём здоровье? Ты мне, по сути, никто. А связь… К дьяволу её! Просто забудь меня!» «Интересно, как я забуду человека, который каждый день режет меня?» Феликс со свистом выдыхает воздух из лёгких. Мир на долю секунды темнеет, чтобы потом взорваться гаммой ядовитых красок. «Это больше не повторится» — выводит клятву на истерзанной руке. Клятву, совсем не утешающую Лилу Росси.***
Они больше не оставляют своеобразные послания на своих конечностях — им нечего сказать. Он больше не пытается покрыть все своё тело увечьями — стыд и совесть одолели-таки его. Она больше не смаргивает слезы при случайной встрече с Адрианом Агрестом — надоело плакать. Дни стремительно проносятся, пустые, бессмысленные. Феликс смотрит на запястье, постепенно заживающее. Часы быстро тикают, отнимая не такое уж и драгоценное время. Лила тоже смотрит на запястье и чуть удивляется тому, что соулмейт сдержал обещание. Весна неохотно уступает своё место солнечному лету. Феликс наблюдает за целующимися прямо посреди пестрой улицы Адрианом и Маринетт, но внутри у него не поднимается ураган, и в горле не появляется комок, препятствующий дыханию. Неоднозначный май плавно перетекает в мягкий июнь. Лила тоже видит целующихся бывших однокурсников, однако теперь её не мучает стремление исчезнуть как можно скорее, не ощущается странная горечь на языке. Лукавое солнце высовывается из-за бледных туч. Лила Росси и Феликс Агрест наконец-то наталкиваются на друг друга, касаясь обнаженной кожи, не спрятанной под лёгкой одеждой. Боль, так долго бегавшая по жилам, застывавшая в венах, однако уже почти утихнувшая, исчезает навсегда.