Звук. Представьте себе абсолютный звук, проникший в каждую вашу клетку и осевший там кристаллом, угрожая взорвать ее. Представьте себе абсолютный звук на полной громкости динамика вечеринки на краю света. Представьте абсолютный звук, который при разложении на дорожки даёт самостоятельные мелодии, а в своем единении концентрирует энергию тысячи ядерных вспышек на солнце, отдавая с каждым басом толчок водорода. Волны бордового виски накрывают артерии моего мозга в безумном оргазме содрогания лани первой секундой, как острые клыки настигшего хищника прочертят едва заметную линию на ее горле. Разум туманится, извечная сосущая черная дыра, простреленная пулями твоих серебряных запонок, поглощает свет ярких софитов, теряющих над собою контроль на нашей ненормальной карусели. Убийственно белый свет. В следующую секунду вопли толпы сливаются в одну. Руки будто бы по дьявольскому наитию переставляют гармонию, просчитав все шаги наперед, в заданном Джульеттой ритме. Эта песня обыкновенно взрывает толпу, мы всегда исполняем ее на разогреве. Она будто бы рушит все стены и опрокидывает полицейские щиты. Эта песня о том, что ты распылителем дешевого баллончика можешь поджечь все империи.
Карусель замедляется, лошади, легко покачиваясь, уплывают в дым реквизита и возносятся к небесам, растворяясь в воздухе. Звук растворяется в инертном азоте. Звук закрутило и унесло из моего сознания вместе с цветом, я потерял их где-то по пути мимо той мертвой звезды. Стабилен лишь твой образ, по которому скольжу глазами так смело, будто это тело когда-либо принадлежало мне. Этого никогда не заметят эти сотни тысяч глаз создания, которое выплыло к твоим ногам из мрака джерсийского наркопритона. То, чего ты так страстно желал каждую секунду несправедливо тяжёлого для красноволосого ребенка пути к своему эдельвейсу. Джерард, они так тебя любят. Но никогда не полюбят сильнее.When the light hits your eyes, it's telling me I'm right.
Столкновение глаз. Зелёное стекло с порослью бурого мха и лещина среди августовской травы. Проигрыш. Секунда. Две. Стекло разбивается вдребезги, осыпая смертоносным дождем все вокруг, пружину в груди странно отпускает выстрелом в голову и я теряю остатки самообладания.
Give me a shot to remember...
Взрыв. Удары. Глухое {пиу} упавшей микрофонной стойки и твой охрипший до безумия сдавленный крик в пустоту.***
Пустая сцена — прекрасное место для созерцания пустоты под ногами, где ещё пару часов назад в унисон бились сердца стотысячеглазового чудовища. Порванные браслеты, лопнувшие шары, осколки бутылочного стекла. Такие же зелёные с темными прорезями, вроде твоих глаз. Кто-то среди них сегодня осмелился на предложение руки и сердца, у кого-то в ритме нашего драйва здесь случился первый поцелуй. Кто-то привел сюда человека, который был для него вселенной, чтобы потерять. Кто-то, но не я. Я лишь нелюбимый ритм-гитарист, побитый на пересуды фанатам своим лучшим другом прямо на сцене, сорвавший очередной выходкой исполнение самой важной песни в первой половине шоу. Ритм-гитарист, так беспощадно и так безбожно влюбленный в своего солиста.Теперь мы здесь. И я не могу мыслить от всех этих колес. Заводи машину и отвези меня домой.
Прикосновение плеча. Не оборачиваясь осознаю — ты. В твоих руках столько же нежности, сколько поганых колёс сейчас в твоём желудке, это сопоставление заставляет меня вздрогнуть от холода в этот душный вечер. Или у меня просто сперло дыхание от твоей неминуемой близости к тому самому сокровенно сжимавшемуся комку боли за грудиной, что может выдать мой самый главный секрет. Протягиваешь закрытую ладонь. Секунда раздумий и режущая боль, пронизавшая желудок насквозь — таблетки же никогда не действуют, правда? Или?..
Итак, мы здесь. И ты слишком пьян, чтобы слышать, что я говорю. Заводи машину и отвези меня домой.
С момента, как гримёрку покинули последние ее обитатели на сегодняшний день, прошло около двадцати минут, когда мы вернулись, stoned as fuck, и погрузились в турбулентность прокуренной атмосферы, позволив полумраку занавешенных окон обнимать нас. Ты расчертил комнату шагами и поставил на стеклянную поверхность бутылку с прозрачной янтарной жидкостью, пока я затягивался пятой Мальборо за день. А затем, став ко мне спиной, нарушил кружившуюся по орбите бесконечного отталкивания тишину диапазона меж наших сердец.Только сегодня я останусь, и мы все это бросим. Когда свет сталкивается с твоими глазами, он говорит мне о том, что я прав. И если бы я... Это всё из-за тебя
— Фрэнк, я говорил тебе, я хочу, чтобы эти игры между нами на сцене прекратились. — Твой голос звучал слишком твердо для человека, пару минут назад проглотившего полуторную дозу метамфетамина. Легко, Джерард, не правда ли, отбросить притворство. Единственный игрок в спектакле, который не играет. Как же ты ещё не понял, ты не мог лишить меня жизни, идиот. — Я помолвлен. Я женюсь, Фрэнк. Выстрел в голову, дробь из разноцветных таблеток и янтарь вместо глаз. Темнота, в которой тонет твое лицо и сгорает от жара свечи. И не то чтобы мои чувства к тебе имели смысл быть высказанными раньше, теперь они просто рухнули в пропасть. С нами рука об руку шло немое негласное объяснение меня с тобой, которое никогда не состоялось. И только твои слова сопровождали нас на этом пути: Я никогда не играю на сцене.
Но я здесь. Не то чтобы я мог смотреть прямо. Я слишком оцепенел, чтобы чувствовать.
Молчание. Я только что услышал часы. Никогда не замечал их здесь. Издевательски что-то считают, ещё сами не знают, куда бегут. А уже считают. Знают свое дело. Я вслушивался в стрелки, будто бы они могли открыть мне глаза. Совсем разбитый алкоголем и собственным особым неизлечимым одиночеством. Чей-то, вовсе не мой, нет, чей-то посторонний, слишком жалкий, раздавленный стон слетел с губ прежде, чем я успел его подобрать: — Джи... И тут же чей-то посторонний, слишком жалкий, раздавленный полушепот слетел с чужих губ, прежде, чем их обладатель успел его подобрать: — Я никогда не играю на сцене, Фрэнк. Срыв. Период полураспада прерван на половине. Земля пошатнулась и слетела со своей орбиты. Ты с не присущей тебе животной злостью схватил бутылку бренди за горло, тремя шагами расчертил ближайший путь ко мне, и с силой сжал мою шею свободной рукой. Глаза-в-глаза, расплав янтаря в изумруде. И все слова сказаны диаметром зрачков. Ты запрокинул голову и залпом осушил половину бутылки, после, сильнее сжимая мое горло, ткнул ею мне в сжатые от недостатка воздуха зубы. Прежде, чем я успел прикончить бутылку, ты резко прильнул к моим дрожащим губам и протолкнул язык. Спирт на наших губах, казалось, воспламенится в тот момент от незримого напряжения, пронзавшего плоскость между телами. До рассвета оставалось четыре часа.И вот, я здесь, наблюдаю, как часы отсчитывают мое время.