Солнце в горах Танбаруна

Раннее утро разливается ярким солнцем за окном кухни. Пар лениво тянется от чашек, заполняя помещение ароматом цветочного чая и мяты, томящихся в крутом кипятке. Он входит в залитую яркими лучами комнату и видит, как она танцует, мурлыча мотив какой-то песенки. Рукава черной рубахи на ней подвернуты на локтях, а подол скрывает часть бедер. Она словно соткана из слов детских сказок. Прекрасная. Светящаяся. Яркая. Тоненькие руки мелькают над очагом, где греется завтрак. Алый ореол обрамляет ее. Он вдыхает шумно, вспоминая, как терпкий запах трав вплетается в алые волосы. Она оборачивается, и ее взгляд изумрудной стрелой бьет точно в него. Ему никогда не привыкнуть к этому. От этого взгляда ему хочется броситься на колени, ударить в пол кулаком и навсегда связать себя клятвой с ней. Навсегда отдать свою душу на растерзание красной ведьме. И будь, что будет. И либо он сдохнет, сгорит, истлеет в ее пламени, либо навсегда будет помилован прикосновением ее холодных рук. И, черт возьми, он свою клятву дал давным-давно. Она плывет, ловко переставляя ноги. Течет, как вода в реке. И мурлычет эту проклятую песенку. Холодные пальчики скользят в его ладонь. Она кружится, оборачиваясь его руками в объятия. Ныряет в подобии танца. Шнурки на рубашке качаются. Шнурки. На рубашке. Его рубашке. Он хватает за черную ткань. «Это моё», — цедит сквозь зубы. «Да», — тихо шепчет она и ладонь скользит по его шее, ее губы касаются его горла. Она может забрать его одежду. Она уже забрала его душу. Она уже цепко держит его сердце в руках. Но она заплатит за это. И каждый ее стон, каждый вздох его имени под его руками и телом будет ему лучшим вознаграждением. Ее влажный язык на его кадыке. Она слишком горячая внутри. И этот паскудный контраст. Холодные руки и горячие губы на его коже. Глаза закрываются. Позвоночник сводит истомой. Запах мяты витает в воздухе. Он поддаётся ее колдовству. И внезапно ни холода ее пальчиков, ни горячего рта на его горле. Рука беспомощно хватает воздух в попытке поймать это алое пламя и заключить в оковах объятий. Пустота. И лишь ее голос сквозь тьму под веками: «Завтрак!» Он стонет и открывает глаза. Ее ловкие руки выкладывают на тарелки горячую еду. Трапеза проходит и заканчивается в тишине. Она встаёт и убирает со стола. Он достает нож и точильный камень. Камень скользит по железу, разбавляя стук убираемой посуды. «Для чего ты точишь нож?» — ее взгляд из-за плеча напряженный. «Для того, что моя леди от меня потребовала», — ухмылка растягивает его губы. --- Мир вокруг него слегка размыт и неустойчив. Маленькое поселение в горах тонет в ночной темноте: ни к чему лишний раз зажигать огни на улицах. Улицах, где находят приют беглые и скрывающиеся. Или такие как он — скрывающие и защищающие. Хмель в его голове кружит мысли. Уже три дня они никуда не бегут. Не ищут угла, где можно скрыться. Не видят в каждом человеке преследователя, врага, убийцу. Слишком спокойно. Слишком хорошо. Слишком для реальности. Возможно он уже мертв, и все это — лишь отголоски предсмертного бреда? Выдумки, где она целует его. Сладкой лжи, где она шепчет: «ты мой», «не без тебя» и «люблю». Фантазии, где так реальны прикосновения ее рук и ее кожа такая гладкая под его ладонями. Дорожки между домами петляют, в приземистых постройках рыжей тусклостью мерцают огоньки свечек в окнах. Черт бы побрал это место. Он сплевывает. Слишком спокойно. Звери в его душе воют. От ликера? От того, что он уже привык скитаться в поисках этого самого спокойствия и уже не может верить в его существование? Черт бы побрал её отца! С его пониманием. И с его паскудным ликером! Он помнит дорогу до домика, выделенного им на время. И когда он видит знакомый силуэт в ночном сумраке, невольно ускоряет шаг. Окно слабо светится, и это значит, что она его ждет. Она его ждет. Эта мысль сжимает его сердце. И это приятная боль. Боль от надежды. Думать, что это может быть правдой. Деревянная дверь — все что стоит между ними сейчас. И это так же, как было в замке, как было в Лилиасе. Деревянная дверь. Он может просто толкнуть и войти, крикнув: «Я вернулся». Но он мешкается. Пальцы обнимают ручку. И он стучит. Зачем?! Уже все слова сказаны. Все разложено по местам. Все мысли пролиты. За дверью слышится грохот и возня. Она кричит: «Войди, открыто!». Но он стучит снова, настойчивей. И еще раз. Дверь распахивается и теплый воздух дома бьет в него. Запах чая и цветов вырывается наружу, а она стоит на пороге. Взъерошенная и злая. — Я же сказала — открыто! — ее глаза блестят, брови хмурятся. — Моя мисс злится на меня? — его плечо скользит по косяку двери, и он вваливается в нагретую комнату, падая прямо на нее. Ее рука сжимает ткань на его груди. Его ладони скользят по маленькой спине, оборачивая ее в объятия. — Нет, — тихо шепчет она, уткнувшись в его горло носом и он прижимает ее к себе. — Ты со мной, — ее голос дрожит, когда она упирается лбом в его грудь. Они слишком долго были в пути, чтобы говорить о месте как о доме. Какие боги знают, что принесет им новый рассвет? В этом мире нет дома. Но для него есть она. И видят боги, он весь для нее. — Я с тобой, — выдыхает он, и его пальцы цепляют за подбородок и поднимают ее лицо. Ее глаза искрятся в полутьме комнаты. Он целует ее в щеку, тянет носом по скуле и мягко касается губами ее рта. Он хочет снова увидеть этот дикий блеск в глазах, но ее ладони обнимают его лицо. Она тянет его, заставляя потерять вдох в поцелуе. Терпкая мята на его языке. Она отстраняется. — Ты задержался. Что-то произошло на обходе? — ее голос полон волнения. — Все в порядке. Но твой отец может быть крайне настойчив и убедителен в своих просьбах. — Теперь понятно, почему ты на вкус, как ликер из отцовской фляги, — ее глаза сощурены, смотря с подозрением. — Возможно, мне даже не интересно, откуда тебе известен вкус ликера во фляге твоего отца, — он скользнул носом по шее глубоко вдыхая ее запах. Его ладони скользят по ее спине спускаясь к бедрам. Он задерживается на секунду и в рывке отрывает ее от пола. Ее ноги крепко обхватывают его талию и руки тянутся сцепляясь за шеей. Толкая ее нос своим, он слышит, как она тихо теряет робкий стон во вдохе. Этот звук бьет, и жар ползет по его телу, заставляя кровь реветь в ушах. Возможно это алкоголь гонит по его венам желание. И звери рычат внутри, и он рычит им в ответ. Вслух. Он смотрит в ее глаза. Маленькие морщинки в углах сжимают кожу, усталость темнеет под веками. Два шага вперед, и он усаживает ее на подоконник. — Ты спала? — Урывками, — ее голос тихий и она медленно моргает, пытаясь бороться с дремотой. — Это опять кошмары. Его сердце сжимается и рука скользит по ее затылку. — Мы долго были в пути. Ты устала. И я знаю, что тебе сейчас нужно. — И что же? — она пищит, когда твердой хваткой он перекидывает ее на плечо. — Здоровый сон, моя госпожа. — Ох! Нет! Остановись! Я еще хотела… — она слабо извивается. — Мисс. Остановиться нужно тебе. Лосины скользят по ее ногам и остаются на полу, когда он идет к кровати.  — Не разбрасывай одежду!  — Я все уберу утром. Стянутые носки падают следом. Кровать глухо скрипит, когда она, выдыхая, нехотя отпускает его. Он хватает подол туники и дергает вверх, оставляя ее в нижней рубашке. Края одеяла взлетают вокруг нее и оборачивают в кокон.  — Теперь ты моя пленница. Смирись с этим.  — Видимо, мне действительно не справиться, — она протяжно выдыхает, — с желанием моего, — ее взгляд скользит по его лицу, — господина. Ей не стоит. Она не должна. Не должна так дразнить его. — Не говори так, — испуганно шепчет он в ее губы и утыкается лбом в ее лоб. Она ерзает, и ее высвободившиеся из одеяла руки обхватывают его шею и тянут к себе. Он словно послушный зверь трется щекой о ее скулу. — Оби! — она скулит, — когда ты последний раз… — Последний раз что? — Клянусь богами, — ее слова задушены слабым смехом, — ты словно еж! --- «Что ж, это проблема», — он нервно чешет щеку, когда эта мысль заставляет его смотреть вокруг. Это маленький домик. Временный приют. И здесь есть многое, что необходимо. Но, черт возьми, где в этом доме зеркало?! Он рычит и проклятья пережевываются на его языке, оставаясь невысказанными. Пальцы скользят по грубой отросшей щетине. Ну, в оправдание — у него были другие заботы. Возможно, в доме её отца есть эта дьявольская вещица. Он уже представляет взгляд Мукадзе и его ехидные шутки. Что ж, он выживал и в худшем. И когда он уже готов смириться с едкими замечаниями, ее голос вторгается в его размышления. — Я могу помочь, — она смотрит в пол, совершенно смущенная своим собственным предложением. Нож в его руке скользит, кивая лезвием вниз, и свободно провисает между пальцами чуть качнувшись. Такого он явно не ожидал. Но это будет крайне занятно. Теперь его очередь быть лисом. — О мисс, насколько вы умелы с ножом? И стоит ли мне этого опасаться? — он мурлычет, наклоняясь к ней в игровом притворстве. — Ты знаешь, — она крадется к нему, словно хищник, — в эту игру могут играть двое, — в ее глазах блеск задора. — При определенной остроте лезвия, я смогу вырезать ваш глаз, достопочтенный сэр, не задев веки, — лисья ухмылка обнажает ее зубы. И это определенно его влияние. Хищник стал дичью. Каждый раз, эта маленькая лисица раскрывает ему новые карты. Он делает шаг и его пальцы кружат ее предплечье. Нож скользит из его руки в ее ладонь и она цепко хватает за рукоять. Поднимая руку к лицу, он ведет носом по внутренней стороне ее запястья. На мгновение он видит яркий блеск золота в отражении на гладком металле. Лезвие слишком близко к его глазам и он тянет им по его щеке тихим шорохом. Ее взгляд внимателен и в глазах лишь кольцо изумруда вокруг черного зрачка. — Дыши, — улыбка на его губах. — Ты невозможный паяц, — она шепчет на выдохе. Его ладони ложатся на ее талию и он поднимает ее, помогая сесть на деревянную столешницу: «Что ж, помоги мне, мой рыцарь». --- Острое лезвие скользит по коже. Солнце блестит на ровном металле. Твердые уверенные движения направляют маленькое оружие. Она невероятно сосредоточена, нижняя губа зажата между зубами и брови хмурятся, сведенные к переносице. Взгляд внимательно следит за тем, как нож двигается, оставляя после себя гладкую кожу. Пальцами она держит его под подбородком, наклоняя под удобным для нее углом. Яркие зеленые глаза блестят, непослушный локон, выбившийся из небрежно стянутого хвоста, заправлен за ухо и стекает красной лентой на плечо. Свет играет алыми бликами в ее волосах. Она облизывает губы и он не может сдержать улыбки. Ее лицо близко и она замирает, когда ее взгляд скользит к его глазам. — Перестань. Я могу тебя поранить, — она говорит очень тихо и ее дыхание скользит по его лицу. — И тогда я буду носить эти шрамы с гордостью, — он приблизился и подтолкнул ее нос своим. — Это не шутка. Лезвие действительно очень острое, — но ее губы уже тянутся в улыбке. Он одобрительно мычит и целует ее. Запах мяты на ее губах сводит его с ума. Или это не запах? Или это все, что есть в ней? Вся она. Пальцы ее свободной руки скользнули по его шее и вверх, проводя ногтями по коже головы, заставляя вязкую жару течь по его спине. Он отрывает ладони от столешницы и тянет их по ее бедру. Это невыносимая пытка. Его губы прижимаются к ее горлу и он чувствует пламя. Она может быть чертовски горячей. Робкий стон разрушает тишину кухни. И он благодарит всех богов этого мира, за то что они в доме одни. Слабый вкус соли ее кожи на его языке. Когда она вдыхает резко и наклоняет голову, давая ему больше пространства, его разум туманится. Он кусает под челюстью и целует, спускаясь к острым ключицам. Пламенная. Пылающая. Она снова стонет. И это прекрасный звук для его ушей. И либо его легкие стали слишком маленькими, либо в этой комнате стало слишком мало воздуха. Она все еще немного выше, сидя на столешнице. И этот ее светящийся изумруд в глазах слишком яркий. Этот свет испепеляет его изнутри. — Оби, — она смотрит на него через полузакрытые веки. Он рычит и раздвигает ее ноги размещаясь между ними. И она невероятно горячая. Ее ладонь издевательски медленно ползет по его животу вверх до грудины и вниз. Она скользит пальцем под поясом его штанов. Ему становится невыносимо жарко. И он знает, чем заканчиваются такие их игры. — Нам нужно закончить, — она шепчет и ее взгляд скользит туда где ее рука гладит его, — начатое. Его пальцы ловко дергают по тонким шнурками ослабляя их и обнажая ее грудину. — Да, мисс, начатое всегда должно быть закончено, — он целует ее и его язык скользит внутри ее рта. Она отстраняется. Румянец ползет по ее щекам. — Ты же понимаешь, что это кухня? — ее тихие слова выдают в ней страх и смущение. — Тем же тоном ты говорила в бане, — его ладони рисуют круги по ее спине. Нож щелкает по деревянной поверхности и ее вторая рука втягивается в его волосы. Он закрывает глаза и тянет ее на себя. Поцелуй становится грубым, требовательным. Она прижимает его крепче к себе. Маленькая хитрая лисица. Он знает эту настойчивость. Знает, что внутри неё замкнуто пламя, в котором он сгорит заживо. Бестия из его самых прекрасных и страшных снов. Его личное проклятье. Ее пальцы скользят ниже, касаясь бесстыдно его разгоряченного тела и он стонет ей в шею. Горячая ладонь оборачивается вокруг уже твердой плоти. Он готов выложить ее на теплом дереве столешницы, как лучший завтрак, и заставить кричать его имя до хрипоты. Но стук и возня возле входной двери вторгаются грубым резким звуком в его слух. --- — Оби? — она почувствовала его резкую перемену. Его зубы еще мягко давят на гладкую кожу, когда полотно кухонной двери резко распахивается и громко бьет по стене. Словно ошпаренные они отстраняются друг от друга. Она резко вытягивает руки от него и хватает нож со стола, крепко сжимая его рукоять обеими ладонями. Блестящее острое лезвие лишь на сантиметры отстранено от его обнаженной грудины. Она напугана и, чтобы попытаться успокоить ее, он поднимает руки в мнимом поражении. Коробки, громоздящиеся на руках пришедшего, скрывают его лицо, но светлая копна волос виднеется над краем. Злой бубнёж, из которого можно расслышать лишь немногое, доносится до них: «Этот старик… Чертовы… Зачем им вообще эти вещи?..» — Мисс?! — он улыбается, но это слишком большое искушение, чтобы не вывернуть эту ситуацию наизнанку. Его руки хлопают по столешнице с обеих сторон ее бедер, нож утыкается туда, где под рёбрами и мышцами бьется сердце, натягивая кожу. Пришедший замирает и отстраняет коробки, чтобы увидеть что происходит в комнате. Глаза Оби лишь на секунду отводятся от ее взгляда, ловя знакомый силуэт с грузом на руках. — Шираюки?! — глаза Казуки блестят от увиденной картины, когда руки опускают коробки освобождая ему обзор. — Казуки! — она слишком громко отвечает, все еще держа нож, готовый закопаться в тело. — Мисс?! — он говорит так же громко с притворным страхом в голосе. — Оби! — двое отвечают ему синхронно и их взгляды устремляются на него. Шираюки опускает оружие и ее глаза широко раскрываются. Казуки окончательно избавляется от ноши, ставя ее на пол. — Что?! — Оби отвечает слишком громко и он видит как предательски краснеют щеки его госпожи, выдавая в ней смущение. — Это моё имя! — Что здесь вообще происходит? — Казуки рисует в воздухе руками круги, в попытке понять ситуацию. — Я хотела помочь?! — она краснеет и заикается. — Помочь попрощаться ему с жизнью, перерезав глотку? Ты наконец-то решилась? Это конечно смело, но предсказуемо. Эта волчья морда давно тебя изводит. — Осторожно, малец, — Оби улыбается хищником, — эта волчья морда может принять это за грубость. — Оби, перестань! — это укор в её голосе, но она снова смотрит на пришедшего паренька, — мы не нашли зеркало и… — она смотрит вверх и кусает губу, в попытке найти слова мыслям, — и я подумала, что смогу помочь ему убрать это… — она водит пальцем около его скул. Ее ладонь ложится на лицо, двумя пальцами она трет свои глаза и выдыхает, — этот беспорядок. — Так вот как это называется? — Казуки смотрит на него. Оби следит за взглядом паренька, прослеживающим его до места, где он прижимается к дверце ящика между её ногами, пытаясь скрыть то, что сделали с ним ее руки. И это восхитительно видеть, как понимание и смущение пылит щеки розовым на лице мальчишки, контрастируя со светлыми волосами. — Казуки, моргай, — Оби зовет его, сдерживая смех и пытаясь вывести из оцепенения. — Д-да, — Казуки заикается в неловкости, пытаясь занять руки одергивает жилет на себе, — я не вовремя? — он отступает назад, — я пойду… Оби провожает его взглядом, пытаясь сдержать улыбку, но мальчишка замирает вполоборота. На лице Казуки рисуется ухмылка и глаза сощурены: «Один момент. Вы же были в бане?! Чем вы там занимались, если не заметили большого зеркала у окна?!» Его мисс стонет и прячет лицо в ладонях, Оби хватает со стола полотенце, чтобы кинуть его в наглеца, но закрытая дверь скрывает сбежавшего паренька. Он слышит, как она приглушенно смеется и утыкается лбом в её дрожащий живот. — Отлично, малец — удар ниже пояса, — и их смех льется по комнате. *** Рыжие лучи закатного солнца струятся по оборванным каменным вершинам. Площадь в деревне, потерянной среди гор, тонет в громкой музыке. Разговоры текут вдоль столов. Низкий мужской смех и поздравления звучат в разных концах и грохот кружек дополняют их. Звонкие женские голоса льются в веселой песне. Казуки нравятся такие вечера. Теперь он понимает, зачем старик делал обход. Терпкий холодный напиток темнеет в его кружке. Он замечает, как Шираюки стоит и щебечет что-то своему отцу, согнутому, чтобы лучше слышать ее сквозь окружающий шум. Но они слишком далеко, чтобы можно было разобрать слова. Она тянет отца за ворот и клюет в щеку, мужчины вокруг них поднимают стаканы и кричат: «Дочь отца!», и смеются в грубых басах. Его взгляд блуждает по столам, где теснятся жители деревни. Он цепляется за фигуру, смотрящую на дочь Мукадзе. Янтарь, в глазах наблюдающего, яркий, искрящийся и его рот тянет улыбка. Оби — странный рыцарь. И рыцарь ли он? Этот парень, словно волк. Дикий и всегда настороже. Он идет и подсаживается к нему: «Хороший вечер». Оби смотрит в его глаза, бровь дергает вверх и он, улыбаясь, вытягивает кружку к нему: «Определенно!» Их кружки сталкиваются и они делают синхронный глоток. — Знаешь, — он снова тянет глоток эля и заводит беседу, — мне до сих пор не очень понятно. — Что именно, — желтые угли в глазах Оби смотрят на него вопросительно над ободом кружки. — Почему она сидела на столе? Он мычит и его взгляд стреляет туда, где Шираюки стоит с отцом, увлеченная беседой. — Рыцарю негоже сидеть, когда его леди стоит, — он щурит один глаз. — А что дальше, Оби? — Помедленнее, малец. Я просто уставший беглец с его хозяйкой в твоей деревне, — Оби скалится в ехидной ухмылке. Он замечает, как Шираюки машет отцу ладонью и, развернувшись, идет к ним. — Знаешь, Оби, — он делает глоток из кружки, — надеюсь, когда-нибудь, ты назовешь эту деревню и своей тоже, — он прислоняет два пальца к виску и отмахивает в его сторону, — и… — он видит, как Шираюки уже подходит к ним, сияющая и улыбающаяся. — Что «и»? — Оби слегка вздрагивает, когда девичья рука ложится на его плечо. — И позаботься о ней, волчья морда, — он подмигивает ему и встаёт. — Казуки! — она кричит его имя весело и улыбается. Ее красные пряди струятся по плечам. Она для него словно сестра, и он чувствует эту необходимость в ее защите. Их первое знакомство получилось слишком натянутым, но он рад, что все же, она смогла понять его мотивы. — Сестрица Шираюки! — он не может сопротивляться своей улыбке. И ему искренне радостно, что здесь, в забытой горной деревеньке она может не скрывать свою сущность. Не скрывать то, что однозначно притягивает взгляды других, — ты прекрасно выглядишь! Она отставляет края длинной цветастой юбки в стороны и кивает ему. — Благодарю! — ее улыбка тянет губы и она действительно прекрасна. — Твое здравие! — он поднимает кружку и бьет ею воздух, — и за здравие молодых родителей! — кричит он громче. Люди вокруг него поднимают кружки и вторят ему: «За здравие родителей и ребенка!» — Митра и Тоган — хорошая пара, — Шираюки кивает и улыбается, — у них будет замечательный малыш! — Поверю каждому твоему слову, красная ведьма, — басит мужчина, проходящий мимо их стола, похлопывая Шираюки по спине, и натянув медвежью шкуру, тяжелой походкой проходит к своей жене, окруженной щебечущими женщинами. Оби встаёт и тянет маленькую ручку Шираюки, сжимая ее пальчики и приглашая в танец. Совершенно занятная парочка диких. Они кружатся под быстрый мотив песни. Красная лисица и черный волк всегда смотрят друг другу в глаза.