synthesize me

Акааши сидит в кресле, поддерживая рукой собственную голову, и периодически бросает раздражённые взгляды в сторону Куроо. В ответ на них Куроо обезоруживающе (от усталости кажется, что хитро) улыбается и даже шепчет одними губами «прости», но чувствующим вину не выглядит нисколько. Так продолжается где-то полчаса, и Акааши бы давно ушёл (да и вообще не приходил сюда), если бы не необходимость взять интервью. На базе университета, в котором он учится, проходит научно-практическая конференция учёных-химиков. И это отличный шанс, решает Акааши, чтобы выполнить задание. Даже кого-то специально искать не нужно. А Куроо оказывается не то что самым знакомым человеком на этой конференции, просто тема его выступления заинтересовывает не только Акааши (он активно убеждал себя в этом во время подготовки к интервью. Возможность встретиться с Куроо тут ни при чём), но и других учёных. И вот они уже продолжительное время о чём-то увлечённо дискутируют на химическом языке. Акааши в очередной раз убеждается, что в автомате готовят лишь гадкую жидкость тёмного цвета, у которой с кофе ничего общего нет. Можно было дойти до кафетерия и взять нормальный, но тогда вероятность упустить этих нердов от химии экспоненциально возрастала. Акааши успевает пролистать ленты всех соц. сетей, вставить наушники в уши и даже начинает бороться со сном. Поэтому вздрагивает, пробуждаясь, когда уха касаются тёплые пальцы и аккуратно вынимают наушник из уха. — Я весь твой, — за спиной вкрадчиво произносит Куроо. Акааши, часто моргая, поворачивает голову на его голос. Куроо оказывается преступно близко — настолько, что если немного податься вперёд, можно попытаться украсть поцелуй. На губах Куроо играет привычная самодовольная улыбка. Акааши вспоминает, где находится, и судорожно осматривает конференц-зал. Оказывается, что они с Куроо остались тут вдвоём. — Прости за утомительное ожидание, — и вот Куроо снова использует это слово, но сейчас действительно звучит виновато. — Какими судьбами? Говорит, обходя ряд кресел, и присаживается рядом с Акааши. — Я здесь учусь, Куроо-сан. На журналиста. И я бы хотел задать вам несколько вопросов… — Да, я свободен сегодня вечером. Да, ты в моём вкусе. И да, я бы тебя трахнул. — Спасибо за откровенность, Куроо-сан, но это не то, что я хочу знать, — чистое лукавство. — А что ты хочешь знать, Акааши? Как за эти три года вы стали ещё соблазнительнее, думает он, но спрашивает: — Расскажите о вашей связи с химией. Как вы вошли в неё? Куроо ухмыляется, и Акааши кажется, что смотрят на него оценивающе. — На самом деле, химия — та единственная, которой я отдаюсь полностью, без остатка. Страстно люблю её, и она отвечает мне взаимностью. Вхожу в неё с особым удовольствием ещё со старшей школы и я чертовски удовлетворён тем, что имею. — Вы столь откровенны, Куроо-сан… — Мне нечего стесняться, — и так обворожительно улыбается, на грани с издёвкой. — Какую область вы разрабатываете сейчас? — и если в первый раз слова, сложившиеся в вопрос, едва случайно двусмысленны, то теперь, когда Куроо сознательно или нет решил подыграть, Акааши не может не продолжить в том же русле. — Тонкий оргазмический синтез. — Вы хотели сказать «органический», — …и не поправить, когда Куроо в своих шутках звучит отвратительно. А выглядит при этом так самоуверенно. — Знаешь, это очень занимательный процесс, — после этих слов он даже меняется в лице, становится чуть более серьёзным и, кажется, действительно собирается донести суть: — Тебе, как человеку, не варящемуся в химии, скажу, что в ходе него два относительно простых по структуре органических тела синтезируются в одно сложное. В ходе синтетической реакции между телами происходят тонкие превращения, которые словно притягивают их друг к другу. И, что мне нравится больше всего, так это слияние тел во множестве поз. Акааши вежливо кашляет, давая Куроо понять, что тот слегка переходит грань. — Я имею в виду, что это процесс многостадийный. У органического синтеза исключительное разнообразие схем воплощения, и твоё тело я бы синтезировал во всех. — Куроо-сан, пожалуйста, сосредоточьтесь на главном. Акааши звучит немного раздражённее, чем ему хотелось бы, на что Куроо примирительно улыбается. — Как пожелаешь. Если ты имеешь в виду, как определяется схема синтеза, то в конечном счёте её выбор зависит лишь от экспериментатора. — И много вы… экспериментируете? — Акааши не уверен, действительно ли интересуется экспериментами Куроо в контексте химии. А Куроо как назло не помогает: — Как тебе сказать? Несмотря на всё множество схем, круг веществ для действительно успешного синтеза крайне ограничен. И наиболее эффективными оказываются обладающие высокой и разнообразной реакционной способностью. — Надеюсь, вы поняли это не эмпирическим путём, — язва с всё-таки привкусом ревности. Почему вообще в нём начало сквозить это чувство, Акааши подумает потом. Сейчас его кроет от близости Куроо. Куроо тем временем, читая его как раскрытую книгу, опирается сгибом руки на подлокотник, поддерживает раскрытой ладонью подбородок и смотрит так пристально. Улыбается с таким превосходством и самодовольством, что эту его улыбку хочется стереть. Кулаком или поцелуем — Акааши ещё не решил. — За кого ты меня принимаешь, Акааши?! — показательно оскорбляется Куроо. — У нас был курс теоретической органической химии. И тем не менее эмпирический способ отбора остаётся одним из значимых. — А если обнаруживается несоответствие между полученным на практике и теоретическими предпосылками? — Акааши задаёт ещё один вопрос, давая себе время на раздумья о том, как именно стирать с лица Куроо его улыбку. — Обычно от таких результатов избавляются. Я вот их сливаю в раковину. Но в конце концов, никто не запрещает провести необходимое количество синтетических экспериментов, если ты хочешь подтвердить свою теорию. — С такими масштабами, как у вас, Куроо-сан, в лаборатории ни одного реактива не останется. — А их и так постоянно не хватает и без меня. Вечно остаются одни ненужные. Зато, знаешь, какой повод для поиска новых реакций… — мечтательно тянет Куроо, а потом, глядя на Акааши, ухмыляется. Акааши понимает, что начинает путаться, где фразы с прямым смыслом, а где с подтекстом. И что его, кажется, переиграли в его же собственной игре. И совсем невпопад спрашивает: — Какой ваш любимый предмет? — Тот, что находится у тебя между ног, полагаю. Если бы Акааши попросили найти синоним мастера поистине ужасно завуалированных фраз, он, не раздумывая, назвал фамилию бывшего капитана Некомы. — В учебном курсе химии, Куроо-сан. — Определенно химия твёрдого тела… Куроо подаётся немного вперёд, неспешно ведёт кончиками пальцев от колена Акааши к бедру и обратно. Куроо объясняет (снова на грани с двусмысленностью), что собой представляет эта самая химия твёрдого тела, но Акааши уже не вникает. Он прислушивается к реакциям собственного тела. И ему чертовски нравится, как постепенно усиливается нажим тем больше, чем рука ближе к его паху. Акааши без усилий пропускает момент, когда Куроо перестаёт говорить, и пытается вернуться к их словесной прелюдии: — Вы уверены, что занимаете своё место? — Как никогда раньше. Куроо оказывается так близко, что Акааши чувствует его обжигающее дыхание. Оба замирают, глядя друг другу в глаза. Кажется, проходит вечность, пока тёплый язык Куроо влажно проходится по нижней губе. И в тот момент, когда Куроо собирается целовать, Акааши легко накрывает его губы собственной ладонью, отстраняя. — На стезе химии, Куроо-сан, — не уточняет, а дразнит. Куроо насмешливо смотрит на Акааши, осыпая его ладонь короткими поцелуями, пока хватка не ослабляется. — Возможно, моё призвание — раздевать красивых парней. Давай проверим. И это не звучит как просьба. Куроо сообщает это таким беспрекословным тоном, словно уже раздевает. Глазами так точно. Он смотрит с таким неприкрытым желанием, что Акааши срывается во всех смыслах. Пересекает линию невозврата. И с несдержанным горячим поцелуем усаживается на бёдра. Куроо на секунду теряется под напором Акааши, когда тот бессовестно проталкивает язык к нему в рот. Ласкает мокро, глубоко и жарко. Их потряхивает от возбуждения, когда Куроо, пытаясь вернуть инициативу, сплетает их языки. Прошибает оба тела. И в головах никаких мыслей — все они словно тлеющий пепел, одно лишь желание завладеть. Без желания уступать. До саднящих губ. — Ну, а ты, Акааши? — спрашивает Куроо, давая им обоим возможность перевести дух. Спрашивает и вместе с тем снимает с Акааши пиджак. — Ты даже ничего не записал во время своего интервью. Неужели у тебя настолько хорошая память? — Не записывал, потому что и так знал, что вы сорвёте мне интервью– — И это будет не единственное, что я сорву тебе и с тебя, — вставляет Куроо. — Что вы будете ужасно и пошло шутить. — Пф. И тем не менее это ты ждал меня. Куроо снова самодовольно улыбается, но в этот раз Акааши точно знает, как именно хочет убрать эту улыбку. Он нежно, почти невесомо прихватывает губу своими губами, мягко целует. И подписывает им обоим приговор. — Ранее вы сказали, что свободны сегодня вечером. Вот в это время и встретимся для интервью. — Тебе я готов дать в любое время, Акааши. — Вы невозможны. Куроо кладёт руку на затылок Акааши, пальцами зарываясь в его вьющиеся волосы, и накрывает губы новым поцелуем. Куроо целует настойчиво, жадно и совершенно не может насытиться. Руки лихорадочно изучают тело напротив. Акааши выгибается навстречу, когда поясницы касается сильная ладонь. Посасывает мочку уха, смазано целует подставленную шею. И ёрзает по чужим бёдрам. Куроо крепко обхватывает ягодицы, мнёт их, оглаживает. Когда в него недвусмысленно упирается член, Акааши глухо и протяжно стонет, поднимается с бёдер Куроо и направляется в сторону двери. — Насколько я помню расписание конференции, сейчас уже должны проходить круглые столы и пленарные заседания по секциям, — с этими словами защёлкивает замок, а после идёт в сторону подмостков. — То есть чисто теоретически и с большой вероятностью, что зал сегодня никому не потребуется, — и, решившись, озвучивает: — У меня никогда не было секса на сцене. Куроо облизывает губы и хищно улыбается. — Знаешь, незапертая дверь и возможность быть раскрытыми только добавили бы пикантности. — Всё верно. Только если нас обнаружат, моё отчисление пикантным не будет уж точно, — и, не давая и шанса возразить, добавляет: — Куроо-сан, идите ко мне. Зовёт и понимает, что с Куроо теряет рассудок. Что Куроо дурманит его разум настолько, что он с лёгкостью переступит свои правила, словно их и не было никогда. В локальной вселенной случается взрыв. Акааши прикрывает глаза, зарывается рукой в собственные волосы, небрежно мажет по скуле. Кончики пальцев касаются губ, обводя их контур, плавно опускаются по шее и прячутся за воротом рубашки. Бёдра мягко покачиваются из стороны в сторону, ритм мгновенно захватывает всё тело — грациозно перетекает из одной формы в другую. Акааши заводится от потенциальной возможности быть обнаруженными, от мыслей о предстоящем сексе на сцене. От персонального дьявола-искусителя, что смотрит с лукавой улыбкой. Для которого он обнажает всё, что пока остаётся в его распоряжении. Адреналин играет в крови. Жар ударяет в голову. Акааши пленяет. Мелодия играет для него одного, тело не может ей противиться, рисуя собой танец. Акааши откидывает назад голову, описывая полукруг, медленно облизывает губы. Обещает. Изящно извивается, прогибаясь в пояснице. Завораживающие словно дымка движения вплетаются в тёмное сладострастное кружево. Распаляет. Ловкие пальцы нарочито неспешно вынимают из петелек пуговицы одну за другой. Полы рубашки расходятся, обнажая крепкий привлекательный стан. Соблазняет. Одним своим невинным, непорочным видом. Акааши истомлено улыбается и из-под полуприкрытых глаз наблюдает за Куроо. Было бы ложью сказать, что ему не нравился производимый эффект. Прикованный к нему изучающий взгляд. Нескрываемое восхищение напополам с похотью и желанием обладать. — Куроо. В этом зове от укора в медлительности до просьбы разложить его прямо сейчас. Куроо помогает избавиться от рубашки и тут же со спины припадает к плечам губами — мягко целует их, влажно обводит языком. Втягивает нежную кожу, вынуждая в скором времени распуститься алым пионом. Руки ласкают тело — дыхание Акааши сбивается напрочь. Пальцы нарочито часто задевают соски — Акааши прикрывает веки и откидывается на Куроо, снова чувствует его твёрдый член и бессовестно трётся об него задницей. Куроо сдавленно стонет прямо в ухо Акааши, и он снова извивается, только теперь гораздо ближе к телу. Куроо бережно оглаживает бёдра, проходится по внутренней их стороне, дразняще-близко касается паха. Пальцы забираются за пояс брюк, скользят по гладкой нежной коже впалого живота, выписывают на ней сложные узоры. Акааши сбивчиво дышит, опаляя шею горячим дыханием. С характерным звуком расстёгивается молния — брюки вместе с бельём спадают к ногам. Акааши с трудом сдерживает судорожный полувздох-полустон, когда на член перестаёт давить одежда, и расставляет ноги шире. Сильные руки Куроо сжимают ягодицы, разводят их в стороны. Акааши ощутимо давит на заднюю поверхность шеи Куроо, притягивая его для поцелуя, и дёргает бёдрами, чувствуя прикосновения к собственному анусу. А потом Куроо хрипло спрашивает, видимо, найдя момент идеально подходящим: — Акааши… Как часто ты проводишь такие интервью? Он не сразу находится с ответом. Подобрать слова оказывается сложнее, когда целый мир сужен до ощущений тела. В действительности подобное интервью Акааши проводит впервые. С приватным танцем и желанием отдаться — впервые. Но Куроо об этом пока знать не следует. — Не чаще, чем вам удаётся совершить прорыв в области органического синтеза, Куроо-сан. Куроо деликатно прихватывает зубами мочку уха — мягко, но ощутимо, чтобы Акааши мог почувствовать укус. — Не чаще, говоришь? И поэтому в кармане пиджака у тебя тюбик со смазкой и презервативы? Акааши улыбается одними уголками губ и ведёт рукой по бедру Куроо, поднимаясь выше, чтобы убедиться, что теперь названные предметы в кармане лабораторного халата. — Вы ревнуете, Куроо-сан? — вопрос звучит насмешливо. — Очень, — в ироничном ответе Акааши хочется слышать искренность. Акааши мягко обхватывает ладонями лицо Куроо, прижимается ближе, целует неспешно, неторопливо, словно впервые пробует на вкус. Поцелуями спускается ниже, на подбородок, плавно скользит губами по шее, языком обводит ключицы. Нежность кожи манит, будоражит мысли. В желании соприкасаться с ней ещё больше Акааши всё же аккуратно расстёгивает матовые белые пуговицы лабораторного халата Куроо. Одну за другой. Полы халата расходятся в стороны, демонстрируя на поджаром теле отсутствие какой-либо другой одежды, кроме белья. Акааши поднимает удивлённый взгляд выше, на лицо Куроо, и замечает на нём ухмылку. — Можешь вставить это в своё интервью, — самодовольно позволяет он. Акааши неодобрительно качает головой по поводу самомнения Куроо, которое позволяет ему вытворять подобное. Пристально смотрит на Куроо, накрывает ладонью его стояк, оглаживая через ткань трусов, на которых уже появилось пятно от выступившей смазки. — И часто вы являетесь на конференции голым? — Случается. Особенно если у меня собираются брать, — намеренная секундная пауза, — интервью. Ты ревнуешь? — в тон спрашивает он. Акааши не отвечает. Он запускает руку в трусы Куроо и начинает ласкать мошонку. Поднимается выше, к сочащейся от смазки головке, большим пальцем растирает её, слышит сбившееся дыхание Куроо. Смыкает пальцы в кольцо, несколько раз проводит по длине члена, властно обхватывает его и тянет на себя. — Пойдёмте, Куроо-сан. — С моим членом в твоих руках ты не оставляешь мне другого выбора, Акааши! Он кладёт вторую руку на грудь Куроо и осторожно подталкивает его к трибуне. Акааши опускается перед ним на колени, стягивает с Куроо бельё, дразняще-играючи проходится пальцами по внутренней стороне бёдер. Куроо, словно самый настоящий чеширский кот, довольно улыбается, предвкушающе облизывает губы и сбивчиво дышит. Акааши влажно обводит языком головку, неспешно обхватывает её губами, постепенно вбирая член глубже. Пальцами снова касается мошонки, совсем невесомо, но достаточно, чтобы усилить волну возбуждения. Рукой придерживает твёрдо стоящий член у основания, мокро скользит губами по его длине, насаживаясь, начинает ритмично сосать. Насмешливо смотрит снизу вверх на Куроо, а тот от крышесносных ощущений откидывает голову, шумно дышит и крепко хватается за край трибуны, находя в ней хоть какую-то опору. Иллюзию опоры: поддерживает кого-то другого, но не Куроо, пока он приближается к собственной температуре плавления. Акааши отстраняется, чтобы восстановить дыхание, смыкает пальцы у основания, ведёт по всей длине члена — властно надрачивает. Куроо толкается в руку и несдержанно стонет. Такой Куроо ему нравится значительно больше — без его вечной, словно не сходящей с лица едкой улыбки. С затуманенным от наслаждения взглядом, с маняще раскрытыми губами, застывшими в бесстыдном стоне. Язык влажно обводит очертания вен, медленно проходится от основания к головке. Рот обдаёт её своим жаром, и Акааши снова насаживается. Чувствует, как рука Куроо надавливает на затылок, недвусмысленно намекая брать быстрее и глубже. Акааши впивается пальцами в чужие бёдра, расслабляет горло, Куроо несдержанно толкается и откровенно стонет. Собственный изнывающий член требует внимания, Акааши несколько раз проводит по нему рукой, в удовольствии прикрывает глаза. Что недолго укрывается от Куроо. — Я хочу, чтобы ты кончил подо мной, — доверительно сообщает он. Подаёт руку и заботливо помогает Акааши подняться с колен, разворачивает его, вынуждая опереться на трибуну. Задницы касается палец с щедрым количеством смазки, Куроо медленно (просто геройски медленно для человека, сгорающего от желания) проталкивает его по фалангу в задний проход. Другой рукой мягко гладит живот, кончиками пальцев рисует замысловатые узоры, выводит их выше по телу. Акааши сильно закусывает губу, когда чувствует в себе два пальца. Куроо на ухо шепчет что-то о терпении и привыкании, а после поворачивает лицо к себе за подбородок и нежно целует саднящую губу, отвлекая от дискомфортных ощущений. — Знаешь, Акааши, цитируя твой же собственный вопрос, скажу, что область твоей задницы мне разрабатывать гораздо приятнее. Акааши закатывает глаза и мысленно спрашивает, как Куроо может сочетать в себе избирательную чуткость и элементы идиотизма. — У вас непревзойдённое чувство момента, Куроо-сан. И кожей чувствует — уверен просто, — что Куроо сейчас ухмыляется. — Можешь и это вставить в интервью. — Я сам решу, что и куда мне вставлять, — безапелляционный ответ с нотами раздражения. Поцелуй получается стремительным, жарким, страстным, глубоким. Со схлестнувшимися языками, с нежеланием уступать. И настолько продолжительным, что Акааши уже сам насаживается на пальцы и больше не выдерживает: — Куроо, пожалуйста… И Куроо слушается. Надевает презерватив, осторожно входит на всю длину, давая время привыкнуть. Акааши дрожит от возбуждения, подаётся бедрами назад, чувствуя упоительную заполненность. Ещё сильнее прогибается в пояснице и так умоляюще-проникновенно произносит имя Куроо, что тот срывается. Берёт его быстро, мощными грубыми толчками задаёт бешеный темп. Акааши крепко хватается за много сегодня повидавшую трибуну и смотрит прямо перед собой — на конференц-зал, котором нет никого, кроме них двоих; на ровные ряды кресел, где ещё совсем недавно сидели интеллектуалы от химии, а теперь один из них трахает его. Акааши думает, что остальные, будь они ещё здесь, могли бы наблюдать за процессом. За ним самим. Восхищённо и вожделея его. Акааши никогда не считал себя склонным к эксгибиционизму или нарциссизму, но от подобных мыслей распалялся ещё больше. Куроо проникновенным шёпотом признаётся, какой Акааши нереально красивый, когда выгибается под ним, как он чувственно и благозвучно стонет. Акааши всё слышит, но в какой-то момент слова словно ненужным грузом тонут в толще воды, а ощущения собственного тела разливаются глинтвейном. Отзываются жаром, дурманят, пьянят, оставляют сладкое послевкусие. И горячую сперму. Акааши чувствует, как она течёт по его бедру, и понимает, что упустил момент разрядки Куроо и прихоть в виде необходимости кончить в него. А ещё — что Куроо наваливается на него и тяжело дышит, отходя от оргазма. В отличие от самого Акааши. — Не ожидал, что ваш органический синтез столь недолог, Куроо-сан. Надеялся, что его вы проводите дольше. — Не обольщайся, это была лишь первая стадия. Не забывай, что органический синтез — процесс многостадийный, Акааши. И не без самодовольства опускается перед ним на колени и берёт член наполовину. Акааши ощущает, как головка его члена касается нежного горла, как во рту Куроо тесно, влажно и тепло. Совершает ещё несколько фрикций и со стоном кончает, не позволяя Куроо отстраниться. Пытается выровнять дыхание, облокачивается на трибуну и позволяет себе прикрыть глаза от удовольствия. А потом чувствует, как его подхватывают сильные руки и уносят со сцены. Они оба молчат какое-то время, приходя в себя после оргазма. Куроо признаётся первым: — На самом деле, я проспал сегодня. Особо собираться было некогда, поэтому я просто надел халат и поехал так, — медлит немного, а потом добавляет: — Ты бы видел себя со стороны, когда спрашивал об этом. Такой возбуждающе красивый, когда злишься. У меня сейчас член встанет от одного воспоминания. Акааши закатывает глаза и отвечает: — С моим членом во рту вы смотритесь не менее потрясающе, Куроо-сан. — Потому что я действительно потрясающий, Акааши. Ко мне или к тебе? — Ко мне. Вы сорвали мне интервью, и я не могу оставить это безнаказанным. И улыбается так многозначительно, что сомнений в характере обещаемых наказаний не остаётся.