***
Хотя она была уверена, что больше она Сикстена и Ивара не увидит, через два дня они появились на лужайке опять. – Привет, госпожа лесовица! – бодро сказал Сикстен. – Будешь дальше строить наш древесный домик? Малин ужасно удивилась, что они ещё хотят иметь с ней дело (впрочем, Ивар порой всё же косился на её цветущие волосы с недоверием, когда думал, что она этого не замечает). В конце концов, не только её хозяйка, но и мама была напугана до предела, узнав о подарке эльфы Белоцветы, а мальчишки были с Малин вообще даже не знакомы. Разумеется, она согласилась продолжить работу над домиком – Сикстен и Ивар принесли доски, молоток и гвозди, так что домик в ветвях стоявшего на краю лужайки каштана начал получаться самый настоящий. Они по очереди следили за коровами – даже Сикстен ничуть не смущался, сидя на траве с хворостинкой наперевес. Улучив момент, когда на лужайке был Ивар, а они с Сикстеном сплетали ветки для стен домика, Малин тихо спросила: – А тебе не попадёт, если твои родители узнают, где ты? – В каком смысле? – спросил Сикстен, отводя глаза. – Я же вижу, ты из богатой семьи, – смущённо пояснила Малин. – Если вдруг твои родители поймут, что ты строишь древесные домики со мной и Иваром... – Мои мама и папа замечательные, – заверил он её. – Они, наоборот, очень рады, что мы с Иваром подружились – говорят, мне полезно почаще гулять на воздухе. А про тебя, госпожа лесовица, я, как ты и просила, не рассказал. – А братья и сёстры у тебя есть? – Были, – грустно сказал Сикстен. – Трое братишек, но все... все давно умерли. Малин сочувственно взяла его за руку и тут же, вспыхнув, хотела отпрянуть назад – так фамильярно себя вести с сыном богатых господ было, должно быть, страшно неприлично. Однако Сикстен сжал её руку в ответ и благодарно улыбнулся, пускай в его глазах ещё виднелась скорбь. Они с Иваром стали приходить на лужайку почти каждый день, а пару раз Сикстен даже появлялся в одиночестве. Древесный домик вскоре был готов, и как же славно они там проводили время, придумывая разные игры и волшебные сказки! «Ещё бы – среди нас есть настоящая лесовица!» – смеялся Сикстен. Похоже, они так и не поверили, что она обыкновенная пастушка. Кроме имени, Малин ничего не рассказывала о себе, и долгое время в этом для неё было что-то захватывающее – она даже сама в некотором роде воображала себя волшебным созданием, тем более, что, в отличие от хозяйки, друзья её не боялись. Постепенно в кронах деревьев появились первые мазки желтизны. Когда Малин обратила на это внимание, у неё ёкнуло сердце: это означало, что коровы вскоре окончательно переедут в хлев, и она снова останется в одиночестве, без друзей и без древесного домика. Наверное, стоило бы веселиться от души, пока была возможность, но почему-то Малин больше этого не могла. Наоборот, с каждым днём она всё больше чувствовала, что не может вкладывать всю душу в прежние игры. Ей очень хотелось поговорить с Сикстеном и раз и навсегда объяснить ему, что никакая она не лесовица, она простая дочка торпаря, которой повезло встретиться с эльфой – почему-то раньше забавлявшая её вера Сикстена в её колдовское происхождение теперь её тяготила. То, что Ивар тоже считал её лесовицей, её волновало как-то меньше – наверное, потому, что у него эта мысль вызывала благоговейную опаску, а у Сикстена нет.***
– Может, ты будешь приходить осенью и зимой в наше поместье? – спросил Сикстен. Сегодня был последний день выпаса коров – хозяйка приказала Малин загнать их назавтра в хлев до следующей весны. – У мамы есть тропические цветы, она растит их в теплицах круглый год – тебе должно понравиться. – Нет... нет, извини, я не могу, – она правда не могла: работы зимой в хозяйском доме было невпроворот. Вдобавок ей не хотелось заявляться к Сикстену домой – здесь, в древесном домике, она могла представить себе, что они с ним на равных, но в его родной усадьбе правда предстанет перед ними во всей своей неумолимости: он сын помещика, а она дочь торпаря, которой нечего делать в богатых домах. – Неужели вы, лесовицы, появляетесь только в тёплое время года? – шутливо полюбопытствовал он, но Малин поняла, что и за его внешней весёлостью таилось что-то иное. – Сикстен, хватит, – покачала она головой. – Никакая я не лесовица, я просто бедная пастушка, которую все остальные, кроме вас с Иваром, считают или странноватой, или вовсе заколдованной. – Глупости, – заявил Сикстен. – Ты не заколдована, Малин. Скажи, пожалуйста, где я смогу тебя найти? – На этой лужайке, когда я весной снова буду выгонять коров пастись... если хозяйка к тому времени меня не уволит, – в последнее время от хозяйки Малин доставались одни нагоняи, и она была не слишком уверена, что ей удастся сохранить место до следующего года. – А кто твоя хозяйка? – как и в первый день их знакомства, спросил он, и Малин прикусила язык: хотя она теперь была уверена, что ни Ивар, ни тем более Сикстен не проговорятся о её цветах, ставить хозяйку в известность о своей дружбе с ними означало бы точно потерять работу. Хотя за коровами совместными усилиями удавалось отлично следить, хозяйке будет ненавистна сама мысль, что Малин хоть на минуту отводила взгляд от стада... и, на самом деле, пожалуй, она будет права. Как и для Сикстена и Ивара, для неё это лето было чем-то вроде волшебной сказки, отдушины в обычной жизни, но такая сказка не может длиться вечно. Лесовицы не дружат с людьми, а торпарские дочки с детьми богачей. – Малин? – настойчиво окликнул её Сикстен, так и ждавший ответа. – Ивар уже давно сидит внизу – кажется, теперь моя очередь следить за стадом, – быстро сказала она и собралась полезть вниз. – Лина, подожди! – взяв её за руку, он склонился к ней и поцеловал её в губы. Малин застыла на месте, чувствуя, как щёки словно запылали огнём на прохладном осеннем воздухе. Она окончательно поняла, что не от дружеских чувств ей так горько расставаться с Сикстеном и что не только из-за близкой разлуки им в последнее время так неловко было во время детских игр. Но ясно было и то, что будущего у их любви ещё меньше, чем было бы у их дружбы. Сикстен отстранился от неё: – Прошу, скажи, когда и где мы можем встретиться снова. К глазам Малин подкатились слёзы, а горло сжалось от тоски: – Сикстен... нет... лучше считай, что я была лесовицей. Прости меня. Поспешно спустившись с дерева, она попрощалась с Иваром, надеясь, что тот спишет её покрасневшие щёки на холод, а волнение и слёзы в глазах – на печаль от расставания.***
Хозяйка, когда в очередной раз была чем-то раздражена, заставила Малин снять платок и совершенно вышла из себя, увидев по-прежнему белеющие в волосах цветы. – Хватит! – хлопнула она по стене. – Довольно я привечала в доме ведьму! Вот тебе деньги за последний месяц, и убирайся подобру-поздорову, а в нашей округе со своими цветами на голове лучше не показывайся! Хотя Малин уже давно подозревала, что хозяйка только и ждёт предлога, чтобы её уволить, но она всё же надеялась продержаться ещё хоть несколько месяцев. Собрав вещи, она со слезами направилась домой, по пути решив проведать знакомую лужайку и, может быть, спросить Белоцвету, нельзя ли как-нибудь оставить цветы в её волосах так, чтобы никто их больше не видел. Эльфа, несмотря на позднюю осень, вышла на зов Малин и сказала, что невидимками цветы сделать можно – но один человек во всём мире сможет их разглядеть, и это будет тот, с кем Малин суждено обручиться. Покосившись на заброшенный древесный домик, Малин от этой мысли с трудом сдержала слёзы. Значит, теперь уже и у неё выбора нет – Сикстен не может жениться на бедной девушке, а самой Малин отныне суждено выйти вообще неизвестно ещё за кого... С того дня даже она сама не могла разглядеть своих белых цветочков – от них остался только нежный аромат, всегда окружавший её. Лишь иногда Малин чудились белые блёстки в волосах её отражения в речке или пруду, но, скорее всего, это были попросту солнечные блики. Дома на торпе после её возвращения дела пошли в гору – долго болевшая мама пошла на поправку, а весной взошло не только поле, обещавшее хороший урожай, а значит, и пропитание для всей семьи, но и множество цветов, которые Малин высадила в саду. – Смотри не переработай со своим цветником, доченька, – говорила взволнованная мама. – Ты стала реже смеяться и танцевать – не хватало ещё, чтобы ты сама разболелась! Малин действительно грустила гораздо чаще, чем прежде, но цветник был здесь ни при чём. Если уж на то пошло, работа в саду, напротив, поднимала ей настроение.***
Ясным майским днём она не выдержала и направилась в сторону хорошо знакомого леса, как можно ласковее объяснив братьям и сёстрам, что хочет погулять одна. За зиму в лесу ничего не изменилось – с щемящим чувством в груди Малин поняла, что по-прежнему может пройтись по всем тропкам и дорожкам с закрытыми глазами. Выйдя на лужайку, она замерла. На небольшом пеньке – сколько раз она сама сидела на нём, пока смотрела за стадом! – она увидела знакомую фигуру. – Малин! – воскликнул Сикстен, услышав её шаги и обернувшись. – Ты с-сюда тоже ходишь? – вырвалось у неё. – Сейчас выгоняют коров на пастбища, и я с прошлой недели прихожу сюда – ты говорила, что мы сможем здесь встретиться, – напомнил он ей. – Но ты без стада и пришла другой дорогой... ты уже не служишь? – Нет, я с зимы работаю дома. У Сикстена заблестели глаза от счастья: – Значит, моя лесовица, ты тоже пришла потому, что надеялась застать тут меня? – Я даже и не думала, что ты здесь окажешься, – призналась она. – Я только хотела ещё разок посмотреть на нашу лужайку и наш домик, – домик, кстати, прекрасно пережил зиму и выглядел лишь слегка потрёпанным. – Они совсем такие же, как прошлым летом, – с улыбкой подтвердил и Сикстен. – А твои цветочки, похоже, вообще за зиму даже пышнее расцвели. – Как-кие цветочки? – вздрогнула Малин. – Ну как какие? У тебя в волосах. – Ты их... видишь? – А почему я должен их не видеть? – растерялся Сикстен. – Они что, как Юльтомте, показываются только детям? От этих слов Малин смущённо опустила глаза: действительно, если год назад, в день их первой встречи, она ещё мысленно считала Сикстена мальчиком, то сейчас его никто бы так не назвал. Его лицо повзрослело, он держал себя уже по-другому... и её собственные ощущения в его присутствии больше не имели ничего общего с обычной детской радостью. – Не совсем так, – выдавила из себя она. – Я... я расскажу тебе потом, если смогу. – Лина, милая, может, не надо больше этих секретов? – взмолился Сикстен. – Я не хочу, чтобы ты опять исчезла неизвестно куда на несколько месяцев. Я с прошлой осени забыть тебя не могу – даже искал тебя и по лесу, и по близлежащим деревням и хуторам. Про себя Малин не знала, радоваться ей или расстраиваться, что их торп располагался так далеко от господской усадьбы, откуда, как она догадалась, был родом Сикстен. – Мой отец торпарь, – сказала она. – Даже если бы ты меня нашёл, лучше бы от этого не стало. – Мне всё равно, Лина, – ответил Сикстен. – Я люблю тебя и больше с тобой разлучаться не желаю. Сердце Малин бешено заколотилось. Ей безумно хотелось сказать, что и она его любит, и она тосковала о нём с того осеннего дня, что лишь тот, с кем ей суждено обручиться, способен теперь увидеть её цветы... Однако она не смела. Сейчас, может, ему было безразлично, но она понимала, что никогда не станет достойной его невестой. В это время со стороны речки послышались ещё чьи-то шаги, и Сикстен и Малин испуганно обернулись. – Мама? Папа? – ахнул Сикстен.***
Помещик и его супруга были одеты для прогулки по лесу – они явно набрели на лужайку не волей случая. Малин готова была под землю провалиться от страха – хотя на вид господа были приятными людьми, их добродушные улыбки продержатся недолго, когда они узнают, что их сын влюбился в кого-то вроде неё... – Неужели Ивар рассказал, где меня искать? – спросил Сикстен. – Да нет, мы и понятия не имели, что Ивар посвящён в тайну, – ещё шире улыбнулся помещик. – Мы расспросили сельчан, которые тебя много раз видели по дороге к лесу в прошлом году. – Ты должен подавать своим поведением пример окружающим, Сикстен, – добавила его жена, – вот мы и решили проверить, где это ты в лесу часами пропадаешь – мало ли что... Будь так любезен, отойди вместе с отцом ненадолго. Сикстен послушался, но, обернувшись, одними губами произнёс: – Не бойся, Лина, я не позволю им тебе навредить! – Как вас зовут, милая? – спросила помещица, когда её муж и Сикстен удалились в сторону речки. Малин сглотнула: – Малин, дочь Эйнара Финквиста. – Эйнара Финквиста? Это не вы ли своими цветами в последнее время прославились? Всё хочу к вам заехать, хочется свежих цветочков купить, а не тепличных орхидей... Мой сын тебя не обижал, Малин? – Нет, что вы! – поспешно воскликнула она, заливаясь краской. Мать Сикстена ещё некоторое время расспрашивала её, узнав, где она служила, когда уволилась и сколько времени была знакома с Сикстеном. К счастью, подробностей об этом знакомстве она рассказать не потребовала – у Малин сил бы не было делиться с кем-то чужим выдумками о лесовице и историей появления чудесного древесного домика. Закончив расспросы, помещица в раздумьях отошла, а вскоре вернулся Сикстен с отцом – похоже, у них был очень сходный разговор. Сикстен немедленно сжал руку Малин: – Лина, не переживай! – прошептал он. Ну, за неё, положим, он заступится – а если за её непристойное поведение с торпа выставят её семью? У Малин ноги отнялись от страха. – Ну что ж, – сказал наконец помещик, – если будете вести себя прилично, гуляйте себе по лесу, детишки. Сперва Малин подумала, что ослышалась. – А мы заедем к герру Финквисту – познакомиться и поглядеть наконец на легендарные цветы, – сказала помещица, и Малин не выдержала и подошла к ней. – Простите, – тихо спросила она, – простите, фру, вы... вы правда не против? Я же... я же даже место потеряла... – Вот именно, – тоже перейдя на шёпот, улыбнулась та. – Если бы тебе от нас нужны были деньги, ты бы, потеряв прежнюю работу, стремглав прибежала к Сикстену, а ты вместо этого пошла сама помогать семье, даже отказалась приходить в усадьбу в гости. Да и сейчас то, что ты решила меня переспросить, говорит исключительно в твою пользу. Только одно, – громко добавила она, – имейте в виду, дорогие, гуляйте под руку сколько угодно, но пока Сикстену не исполнится двадцать один год, ни о какой свадьбе не может быть и речи. Малин подумала, что её запылавшее от смущения лицо скоро спалит её цветы. – Ну вот, – улыбнулся Сикстен, тоже изрядно сконфуженный, – я же говорил, мои родители замечательные.***
Эпилог – Нужны ли нам розы? – спросил, подойдя к невесте, Сикстен. – То есть как? – учитывая, что она сидела в саду в окружении розовых кустов, которые сама же рассадила несколько лет назад, вопрос показался Малин странноватым. – В комнате, – кашлянул Сикстен. – После свадьбы. Розы – или хотя бы розовые лепестки. Сейчас наши матушки предложили, – их матери занимались подготовкой к свадебному торжеству, до которого оставалась всего-навсего неделя. Малин покраснела, сообразив, о чём речь: – А тебе бы хотелось? – Знаешь, наверное, нет. Чего-чего, а цветов у нас с тобой и так достаточно, – он провёл руками над её головой, поглаживая незримые даже для самой Малин соцветия. – Да и розы... они, конечно, красивые, но слишком уж резко пахнут, тем более в доме, – с облегчением кивнула Малин. – Мне больше нравится запах моих, лесных цветочков. – Мне тоже, госпожа лесовица, – за все годы с их первой встречи Сикстену не разонравилось давнее прозвище. – Кстати, ты мне так и не рассказала, почему я единственный их вижу, – он ещё пять лет назад пытался поговорить хотя бы с родителями или Иваром о цветущих волосах Малин, но они не поняли, о чём он, сочтя, что он просто так изящно выражается о её красоте. Даже Ивар давно пришёл к выводу, что в год их знакомства Малин всего лишь очень ловко вплетала в волосы обычные цветы. – Прости, я... я не хотела тебя смущать, – их официальная помолвка состоялась всего полтора года назад, и до этого ей не хотелось говорить, что именно Белоцвета рассказала ей о невидимости цветов – иначе Сикстен, чего доброго, решил бы, что она хочет хитростью вынудить его дать ей слово. – Но я уже и сам понял, – ошеломил её он. – Это потому, что мы с тобой полюбили друг друга, не правда ли? – Да, но... как ты догадался? – и Малин вкратце объяснила ему, что ей предсказала Белоцвета. – Довольно просто, – он присел рядом с ней. – Даже те, кто помнит твои цветы со времён, когда их видели все, теперь считают тебя обыкновенной девушкой – да вон на Ивара посмотри. Только для меня, Лина, для меня ты как была удивительной лесовицей из сказок, так навсегда ею и останешься. Сикстен смотрел на неё полными нежности глазами, и Малин, не помня себя от счастья, понимала, что он не лжёт.