Шлюха

Ему противно от самого себя. Он не хочет смотреть на себя в зеркало, но делает это едва ли не каждый день. Впивается взглядом в свое отображение и кусает щеки изнутри. До крови. Горечь кофе смешивается со стальным привкусом, и его тошнит. В детстве он мечтал отрастить бороду и усы. Особенно их. Он представлял, как будет закручивать их по утрам. И что у него обязательно будет специальный набор инструментов для ухода за усами. Всякие щеточки и щипцы. И его будут уважать, потому что такие усы абы кто не носит. Только настоящие мужчины, истинные джентльмены. Он вспоминает себя маленького, сжимая кулаки, и смотрит на свои губы. Вишневые на вкус и цвет и липкие от помады. Хочется забыться, прекратить чувствовать жуткую потребность удовлетворить себя. Прекратить быть таким. Но он не в силах. Думая о том, что усы ему точно не пошли бы, он зачесывает свои волосы влажной расческой и натягивает сеточку. У парика цвет такой же, как и у его родной шевелюры. Он любит носить свободную, болтающуюся одежду. Джинсы, толстовки, футболки – все на нем мешком. Зато болезненную худобу не видно и удобно. Он одевается как подросток, хотя ему давно перевалило за двадцать. Эдакий пацан, который много ругается и любит дурачиться. И который по ночам облачается в коктейльные платья, штукатурит лицо и околачивается в парках. «Уличный мальчик». Омерзительная потаскушка. Таких презирают в обществе, у таких нет будущего. Крохотная однушка – все, что у него есть. Дешевая и откровенно хреновая, но все-таки хоть какая-то крыша над головой. Ему есть куда вернуться, в отличие от его так называемых коллег. Самое ужасное – девушка из него ничего так. Симпатичная, черт подери. Он смотрит на свои худые ноги в чулках – от женских сложно отличить. Черный капрон на бледной коже. И подтяжки. Головокружительное зрелище. Ты как девчонка. – Куда же это вы на ночь, а, дорогуша? – на лестничном пролете его перехватывает старушка. Он пожимает плечами и выдавливает писклявое «свидание». Старушка качает головой. Приятная и добрая женщина, уверенная, что в квартире живут двое. Он и его сестра. – Что же все никак не съедешь к своему кавалеру? Хотя оно и хорошо, а то братец твой совсем зачахнет. Девушку бы ему, да попорядочней. Жизнь бы ему нормальную. Да только он и не пытается хоть что-то изменить. Ненавидит себя и сидит на многострадальной жопе ровно. Ночь – его любимое время суток. Как иронично, что на так называемую работу ему приходится ходить в ночную смену. Исключительно. Ночные бабочки – они на то и ночные, чтоб их сияние не приглушали солнечные лучи. Грешат сладострастью в объятиях темноты и в свете уличных фонарей. Он развалился на лавочке и уставился в небо, в ожидании клиента. Ни единого облачка и россыпь звезд. Когда-то давно они у него ассоциировались с чем-то романтичным, душевным. «Твои глаза, как звезды» и что-то в этом духе. А теперь его имеют в задницу при свете этих самых звезд. Ни грамма романтики. Лишь далекие газовые шары и созерцание их же под хлюпающие звуки. – Что же это такая прекрасная девушка делает одна ночью в парке? Полицейский из местного участка. Их связывают две ночи, два довольно прибыльных минета и две литровые бутылки пива, оставшиеся с какого-то корпоратива. – Кончай строить из себя порядочного, – фыркает он. – Говори, чего надо, или пиздуй отсюда. – Ну что за слова, милая? Не пристало леди так выражаться, – улыбаясь, мурлыкает полицейский. – Еще и в присутствии представителя закона! Рисковая ты, крошка. Он вновь фыркает, а полицейский подсаживается к нему на лавку. – И чего же желает господин представитель закона сегодня? – Твоего ротика, милая. Он цокнул языком. За минет обычно меньше платят, но полицейский, довольный его работой, вручал сумму как за полноценный секс. Что не может не радовать. «Шла бы ты работать в какой-нибудь подпольный клуб, крошка, – говорил полицейский. – Денег больше будет и хоть какая-то стабильность». Он отмалчивался на это. Ему уже дважды предлагали должность танцовщицы и официантки в каком-то паршивом клубе, но его это не интересует. Ему лучше работать в одиночку и по настроению, а не по графику и с толпой трансвеститов. Он не считал себя девушкой. – А что, присутствие напарничка не смущает? Донесет же. В десятке метров от них стоял, опершись на капот машины, второй полицейский. Он курил и смотрел куда-то в сторону. – Да не, он нормальный пацан. Своих не сдает. К тому же, в курсе моих предпочтений. – И ему ничего, что ты любишь долбить мужиков в платьях? Полицейский пожал плечами, глядя на своего напарника. Тот уже докурил и теперь смотрел на них. – Да он сам тип не без странностей. Хотя мои увлечения и не одобряет. Пыхтит вечно, больным называет, но никому ни слова, – сказал полицейский, потягиваясь. – Все, хватит болтать, давай за работу. Перерыв все-таки не вечный, а нам еще поужинать успеть. Он закатил глаза. Всем прекрасно известно, что от полицейских в этом городе толку нет. Что есть, что их нет. Всяким отморозкам они уж точно не помеха. Все равно воруют, убивают, хулиганят и занимаются проституцией. Дневную духоту развеял прохладный ветерок, а ее остатки расползлись соляными узорами на рубашке полицейского. От него несло потом и одеколоном, которого явно использовали немало. Из расстегнутой ширинки воняло особо сильно. Это один из огромных минусов лета. Второй – короткие ночи. В одной руке он сжимал салфетки, во второй – член полицейского. Хранитель закона с вонючим достоинством. Он сосал, стараясь реже дышать. Концентрировался на том, что бывало и хуже. Этот хотя бы моется и бреется. Нечасто попадаются приличные клиенты, на которых смотреть не тошно. – Крошка, ты великолепна! – довольно промычал полицейский, застегиваясь. – Единственная приятность в этот день. С самого утра нас гонял старый хрен. Еще и жене все неймется, вечно чем-то недовольна. – И это она еще не знает о твоих пристрастиях. – Узнает – будет скандал. Моя Лиза такая, что в психушку может сдать. Хотя сама наверняка в мою ночную смену спит с соседом. Полицейский встал и потянулся. Его спина захрустела. Потом стало вонять сильнее. – Я, кстати, Никита. – Мне тебя внести в список постоянных клиентов? – Возможно. Мне нравится, как ты работаешь язычком, – ухмыляется полицейский. – А тебя-то как зовут? – Какая разница? И вообще, ты там спешил вроде. Катись давай, твой напарник вон уже как недовольно смотрит на тебя. Никита оглянулся на второго полицейского и помахал ему рукой. – Димон, иди сюда! Познакомить хочу. Димон явно не был в настроении знакомиться. Но все-таки подошел и сухо поздоровался. Его взгляд прошелся по тонким ногам, плоской груди, тонкой шее с неуместно торчащим кадыком и остановился на губах. Помада растерлась, окончательно опошляя образ. На лице у Димы отчетливо проступило отвращение. – Это мой верный напарник и друг – Димон, – Никита добродушно похлопал его по плечу, словно не замечая отвращения на его лице. – А это – мой антидепрессант, имя которому… Никита ожидающе посмотрел на него. – Хесус. Оба полицейских удивленно вскинули брови. – Тебя че, и правда так зовут? Или это псевдоним такой кричащий? Хесус пожимает плечами. – Бог – это спасение*? Да ты же шлюха обычная, к чему такой пафос? – фыркнул Дима. – Ну чего ты злой такой? По мне так неплохой псевдоним, – Никита бросил виноватый взгляд на Хесуса. – Этот парень в некотором смысле спасает таких, как я. – Парень? – Дима скривился. – И вот это, – он тыкнул пальцем в Хесуса, – ты называешь парнем? Никита промолчал. Хесуса давно подобное уже не задевало. Хотя раньше у него чесались кулаки и кипело в груди от таких слов. Дима закурил. – Идем. Хватит прохлаждаться. Неразборчиво буркнув что-то себе под нос, Никита пошарил по карманам и выудил кошелек. Обольстительно улыбнувшись, он вручил Хесусу ровнейшие банкноты. Сумма вдвое превышала нужную. Хесус смял деньги и запихнул вглубь свой сумочки. Старой, потертой и с отвалившимися стразами. Некоторое время он смотрел вслед полицейской машине, развалившись на лавочке, а потом, щурясь в крошечное зеркальце, поправил макияж. Отвратительный привкус устранила клубничная жвачка. Теперь он ждал нового клиента. Питался Хесус только дешевой едой и по акции. Две упаковки чая по цене одной и пачка макарон. Иногда он пытался глобально экономить и ел искоючительно дошираки. Вещь говняная, но всяко лучше, чем на одном чае сидеть. Сегодня он расщедрился еще и на кетчуп. – Эй, пацан, погоди, не закрывай дверь. Стоило Хесусу открыть дверь в подъезд, как его окликнул какой-то мужчина. Взволнованный и растрепанный. А лицо знакомое. – Я уже второй час тут торчу. Представляешь, забыл код. – Забыли? – Да переехал два дня назад, не освоился еще толком. А в квартире никого, чтобы открыть. Хесус пожал плечами, всматриваясь в лицо мужчины. Они вместе ждали лифт и вместе ехали на нем. Мужчина сетовал на свою рассеянность, вызванную переездом, а Хесус мысленно прикидывал, на сколько ему хватит полкило макарон, купленных сегодня. – Мой этаж. Спасибо, что выручил, – улыбаясь, мужчина протянул руку. Хесус пожал ее, неловко растягивая губы в ответ. Он так и не вспомнил, где видел этого мужчину (а вдруг клиент?). А вечером, будучи уже облаченным в платье, Хесус почти нос-в-нос столкнулся с ним. С мужчиной, который теперь жил этажом ниже. Благо, успел вовремя спрятаться под лестницей. «Вот же будет умора, если он меня узнает». Если хоть кто-то из соседей, которые его знают, увидят, в кого он превращается ночью, придется съезжать. Скандала не миновать. В обществе шлюхи порицаются. Трансвеститов откровенно ненавидят. Его погонят ссаными тряпками, не дав объясниться. Потому что такие люди для них грязь, которую надо вымыть. Он их чувства понимает и мысленно требует от них понимание в ответ. Чтоб приняли, а не мешали с дерьмом. Ему противно от себя, но прекращать он не собирался. Смирился и привык. Считал, что занимается отвратительными вещами, и безбожно врал себе, что ему это не нравится. Не нравится отсасывать, не нравится ощущать член в заднице, не нравится слышать развратности, адресованные ему, не нравится чувствовать себя сраной шлюхой. Нравится. И даже заводит. Но, смывая утром косметику и липкие прикосновения, он неизменно ощущал отвращение к себе за свои чувства и действия. За сладкие стоны и пошлые взгляды. Он много раз планировал прекратить, но его хватало лишь на неделю. Невыносимая тяга к плотским утехам сводила с ума, и он вновь удовлетворял свое тело. Педик! Черт возьми, ты – педик! Иногда ему казалось, что пора с неполной смены кассира устроиться на полноценный пятидневный режим работы. С мыслью, что это поможет умерить его пыл, он ложился спать. А вечером пил дешевый кофе из пакетика и красил губы. Воплощение идеи с полноценной работой раз за разом откладывалась на потом. – Ух, ну и погодка! Разбушевалась, зараза. Стоило Хесусу зайти в подъезд, как вслед за ним влетает мужчина. Тот самый, который некогда забыл код. Мокрые волосы прилипли ко лбу, а на стеклах очков блестят дождевые капли. За дверью гудел ветер. – Не то слово. Хесус промок до нитки. Футболка неприятно липла к телу, а кофта и джинсы обвисли тяжелым грузом и тянули к земле. Он бы не отказался от горячего душа. Но в целях экономии он может себе позволить лишь тазик с водой. Душ только после ночных блужданий. – Сейчас бы в баньку, – мужчина протер очки . – Самое то после такого ливня. «Сейчас бы хоть в сухое переодеться». Они вновь вместе ждали лифт и вместе ехали. – Тебя, дружище, вижу, тоже дождище застал на улице? – спросил мужчина. – А синоптики, собаки, обещали легкий дождь и ясную погоду на вечер! – Может, еще распогодится. – Надеюсь. А то на свидание идти в такой ливень что-то не охота. – Ночью бы лучше дождя не было, – пробормотал себе под нос Хесус, но мужчина его услышал. – И то верно. Итак проклинаешь жизнь, когда работаешь в ночую, а тут еще и погода организовала ложку дегтя. Хесус промолчал, вспоминая, сколько у него осталось денег. Вскоре за квартиру платить, а ему на этой неделе еще еду покупать. Зарплата кассира на неполной рабочей смене ничтожно мала. К счастью, вечером дождь все же прекратился. Он не хотел прекращать быть «уличным мальчиком», но вслух своему отражению говорил: «Хватит смешивать себя с грязью, я могу зажить лучше». Идти на поводу своих темных желаний – слабость. Отвратительно, мерзко. Кто-то дрочит на детей, а кто-то имеет животных. А он долбанный педик и шлюха. Трахается за деньги, любит, когда остервенело вколачиваются и когда целуют в живот. И презирает себя за это. Он в вечной войне со своим моральным «Я». На самом деле, Хесус любит дождь, особенно ночью. Но не когда он застает его в парке во время работы. – Вот дерьмо, я ведь почти кончил, – прошипел мужчина. Судя по костюму и кейсу – работа у него солидная, быть может, в компании какой. Судя по огромному пузу – он явно директор или кто-то такой же важный. Взгляд презрительный, манера речи снисходительная. Но, как говорится, нельзя судить по обложке. Но Хесус судил, и ему этот мужчина совершенно не нравился. Он сидел у него на коленях, в самом уединённом месте в парке и с задранным до груди платьем. Они трахались. Хесус, приобняв мужчину, двигался плавно. Выгибался, впиваясь пальцами в плечи, и стонал. Томно, сладко, прикусывая мочку. Мужчина сжимал его ягодицы, шептал пошлости и рычал. Его рука то и дело скользила по члену Хесуса, и тот стонал еще громче. Вульгарные вздохи сливались с рычанием. Дождь остудил пыл мужчины, сделав его злым. – Ну же, милый, это все лишь вода, – шептал Хесус ему на ухо, ускоряясь. Мужчина возбужденно хрипел, сжимая его задницу. Кончив, он откинулся на спинку лавки, а Хесус полез за салфеткам – негоже ему пачкать одежду клиента. – Впервые встречаю шлюху, которая предлагает презервативы сама. Обычно таким дерьмом они не парятся. Хесус пожал плечами, одеваясь. Дождь усилился. Мужчина, ругаясь, собрался и прикрыл голову кейсом. – Ты оказалась еще слаще, чем я ожидал, – говорит он, доставая деньги. – Но все-таки слишком тощая. Не за что ухватиться. Грянул настоящий ливень, и Хесус понял, что смысла прятаться уже нет. Он окончательно промок, а макияж размылся. Денег мало, Хесус рассчитывал за ночь больше получить. Домой он плелся нехотя. В обуви плескалась вода, а одежда сковывала движение. – Эй, крошка, подвезти? За рулем Никита. Он приветливо махнул Хесусу и кивнул на заднюю дверцу машины. – Куда тебе? Недолго думая, Хесус завалился в салон и громко хлопнул дверью. – До перекрестка, там сам дойду, – пробормотал он. – Смотри, Дим, недалеко от тебя живет! А вдруг вы соседи? Хесус и не заметил напарника Никиты. – Слушай, давай без этих тупых шуток. Я итак согласился подвезти вот это, – Дима махнул рукой на Хесуса, – будь добр, не беси. – Да что ты злой такой. На тебя не похоже. Я же знаю, какой ты весельчак на самом деле. Забей на него, Хесус, он наверняка еще после переезда не отошел. – Да при чем тут переезд? – проворчал Дима. Хесус хмыкнул и уставился в окно. Он мог понять Диму, но отказывался. Его эго требовало ото всех понимания именно к нему, к Хесусу. Он не хотел, чтоб его осуждали. Слишком долго ему приходилось мириться с недоброжелательностью всех вокруг. Выходя из машины, Хесус пытался не слушать их спор. – С каких это пор полицейские подвозят чертовых шлюх? Где это видано такое безобразие? Одумайся, идиот, – почти что кричал Дима. – И вообще, я устал покрывать тебя и смотреть на всю хуйню, что ты творишь. Хесус прикрыл дверку и бросил мимолетный взгляд в окно машины. Он видел нахмуренного Никиту, видел Диму. И вдруг его огорошило осознанием, что это его сосед этажом ниже. Временами он страдает фатализмом. Не то, чтобы Хесус действительно верил в подобную чушь, скорее это было таким же развлечением в свободное время, как и решение кроссвордов, судоку или прочих головоломок. В такие моменты он берет бесплатные газеты, читает гороскопы. Здоровье, финансы, любовь. Читает все предсказания о себе и как ребенок радуется, когда что-то сбывается. Если это не какая-то неудача. «У Овнов эта неделя складывается неоднозначно. У вас может, как значительно улучшиться финансовое положение, так и наоборот». Он грыз карандаш, несколько раз перечитывая предложения, а потом вырезал предсказание и скотчем приклеил к зеркалу. Там уже висело две таких вырезки из гороскопа. «Эту неделю стоит посвятить саморазвитию и духовному обогащению». Он ухмыльнулся: в очередной раз гороскоп подкинул ему идею, чем заняться. В качестве саморазвития – книжный магазин, в котором есть крошечный читальный зал. Несколько стульев с мягкими сидениями, небольшой диванчик и аппарат с дешевыми кофе и чаем. «В этом месяце Венера поспособствует служебным романам и светским связям у Овнов. Ищите половинку среди госслужащих, а так же среди Стрельцов и Близнецов». У особенно болтливых клиентов он спрашивал знак зодиака. Скорее забавы ради, чем из-за веры в придуманную каким-то идиотом таблицу совместимости. К любовным гороскопам он подходил с особым скептицизмом, хотя иногда позволял себе повоображать сопливую чепуху. То, что по соседству с ним живет коп, которому откровенно противен образ «уличного мальчика», Хесус назвал подъебом судьбы. Надо же, чтобы так «повезло». Еще большим везением было врезаться в Диму по дороге в парк. – Куда несешься, мать? Аккуратней на поворотах. Хесусу свело челюсть. Диме, судя по всему, тоже. Он нахмурился. Девушка, державшая его за локоть, неловко улыбнулась и извинилась. Хесус пискнул ей в ответ и умчался прочь. Он надеялся, что Дима не узнал в нем соседа сверху. Не узнал, как оказалось. – Дружище, притормози. Хесус замер перед лифтом. – Могу я попросить тебя о помощи? Надо одну штукенцию дотащить до квартиры. Он бы хотел сказать, что нет, но знал, что не принято. Ему было лень и желудок сводило от голода. Но он согласился, надеясь, что будет не очень тяжело. Ожидания не оправдались. – Грузчики – кретины, – негодовал Дима, удобней подхватив коробку. – Посрался с ними, и они уехали, оставив меня с плитой возле подъезда. Мол, сам до квартиры дотащишь. Дима пыхтел, красный от напряжения и недовольства. Хесус дышал через раз и через раз. Тяжести таскать ему не в привычку. Он хоть и отжимается периодически, сейчас едва сдерживался, чтобы не отпустить чертову плиту. – Тяжелая, мать. Хесус молчит и смотрит себе под ноги, чтобы не споткнуться на ступеньках. И только в лифте смог спокойно выдохнуть. – А ты хоть и хилый на вид, а эту махину в одной левой донес, – облокотившись на плиту, сказал Дима. – Молодчик просто. Хесус улыбнулся нелепой шутке. – Да я качок на самом деле, – говорит он. – По мне не скажешь, но я бодибилдер в прошлом. Дима хохотнул. В его взгляде ни намека на презрение или отвращение. «И правда, весельчак», – вспомнил Хесус слова Никиты. – А теперь осталось оттарабанить до квартиры. Руки Хесуса, казалось, вот-вот отпадут. Он вспотел и жутко хотел пить. На улице пекло. Мягкий асфальт и сухой воздух, пропитанный выхлопными газами и запахами из закусочных. В квартире работал кондиционер. – Спасибо за помощь, – протянул руку Дима. Ладони у Хесуса горели и дрожали, он едва мог пошевелить пальцами. Рука Димы оказалась горячее, чем его собственная. – В знак благодарности позволь угостить тебя лимонадом. Ты же не против? Хесус кивнул и попросился в ванную умыться. Ледяная вода привела в чувства. Жидкое мыло с ароматом цветов – не то, что дешевые кирпичики без запаха. А полотенце мягкое, махровое. Хесус понюхал свои ладони, и невольно проскальзнула мысль: может, украсть? Он не любил воров, но подобные мысли его посещали все чаще в последнее время. Стащить кошелек, пока отсасывает, стащить из грудного кармана несколько купюр, пока объезжает очередного солидного мужика. Он успокаивал себя, что это финансовые проблемы способствуют подобным мыслям, а не его настоящая мерзкая натура просится наружу. – Холодный лимонад – то, что доктор прописал. Что ты как не свой, садись давай. Дима с удобством развалился в кресле. Хесус неуверенно присел в углу дивана – широкого, мягкого и с кучей подушек. Пахло корицей. – Ты извини за беспорядок. Катя уехала, а у меня из-за работы и прочих дел на уборку времени совсем нет. – Знакомо, – Хесус понимающе хмыкнул. – Работа вытягивает все соки и кроме как уснуть на несколько суток ничего не хочется. – Действительно. А кем ты работаешь? Хесус таращится в стакан. – Э-э, кассиром, – пролепетал он, наблюдая, как лопаются пузырьки в стакане. – В Ашане. – Ты часом не видеоблоггер? На «Ютубе» сейчас их пруд пруди, сам знаешь. Вот и подумал, вдруг ты один из них, – залпом допив лимонад, Дима хохотнул. – Каюсь, из-за внешности. – Внешности? – по спине Хесуса прошла дрожь. Он вспомнил свое разукрашенное лицо. – Обычно видеоблоггерами становятся пацанчики с симпатичными личиками. Малолетние девчули любят таких. Ты бы попробовал, думаю, аудиторию наберешь быстро. Хесус пил лимонад, и приятная кислость растекалась по его ротовой полости. О зубы стукнулся подтаявший кубик льда, который он тут же втянул в рот. От холода язык тут же оенемел. Хесус перекатывал кубик льда во рту, пытался откусить, но в итоге лишь подваился холодной слюной. – Что ты делаешь? Он замер, зажав губами лед. Дима уставился на него удивленно, и Хесус тут же втянул лед обратно. – Ничего. – Дурачишься, – улыбнулся Дима. – Точно на «Ютубе» приживешься. – Я не… «… знаю, что такое «Ютуб». «У меня нет компьютера». «Я долбанная шлюха». Слова примерзли к горлу. Хесус глотнул остатки льда и отпил лимонада. – Да не ссы, хотя бы попробуй, – продолжал гнуть свое Дима. – Но для начала давай хоть познакомимся, что ли. Я – Дмитрий. Хесус уставился в стакан. Я – Дима. – Алексей. С самого детства он свое имя не любил и порой представлялся каким-то другим. И если поначалу оно просто казалось нелепым, не таким крутым, как, например, Дима, то потом оно слишком долгое время вызывало тоску. Теперь же это имя просто казалось ему чужим. Он больше Хесус, чем Алексей. Он больше потаскуха, чем обычный парень. Его настоящее имя почти никто не знает, а кто знает, уже давно вычеркнул из своей жизни некого Лешу. – Вот и славно. Пирога хочешь? Как раз утром испек. Слюны во рту стало много, а желудок скрутило. Хесус кивнул и опытался вспомнить, когда в последний раз ел пироги. – Творожно-смородиновый, – Дима всунул ему в руки блюдце. – Один из моих любимых тертых пирогов. Обычно пеку их по выходным, но сегодня я взял отгул по делам домашним, вот и решил заодно себя побаловать. Запах у пирога умопомрачительный. Корично-смородиновый, и эта самая смородина аппетитно вытекала из куска. Хесус долго смотрел на пирог, почти что истекая слюной, а потом осторожно попробовал. – Мое любимое варенье, – промычал Дима. – Бабушка еще в том году вручила мне три ящика банок, до сих пор не доел. А тебе как? Смородина стекала по пальцам и капала на тарелку. Хесус жевал, пытаясь запомнить восхитительный вкус на всю жизнь. – Вкуснота. Просто объеденье, – улыбнулся он, облизывая пальцы. – Сам готовил? – Ну да, готовка – это типа мое хобби, – кивнул Дима и бросил в Хесуса пачку салфеток. – Вытрись, чумазый, ты весь в варенье. Будь он один сейчас, Хесус бы облизал свои щеки, руки и тарелку. Ни грамма столько вкусной еды не должно пропадать. Он слишком голодает, чтобы даже самую малость тратить в никуда. Дима предложил ему еще кусок, а когда Хесус уходил, он вручил ему сверток с еще двумя кусками. Мол, тощий ты, Алеша, ешь больше. Вдобавок ко всему, сказал заходить, если понадобиться помощь. Хесус думал, что Дима идиот. Разве добродушные люди не умерли? Да и существовали ли оные хоть когда-то? Все делают все только ради своей выгоды. Всегда. Дима набивает себе хорошую карму? Репутацию добряка и весельчака среди соседей? Хесус подобным никогда не занимался. Он считал это пустой тратой времени, и лучше он полежит в кровати, экономя энергию, нежели будет строить из себя добродушного кретина. Хесус не любил добрых и открытых людей. Он их не понимал, но тянулся к ним, как подсолнух к солнцу. Далекие, непонятные и теплые. Он убеждал себя, что они такие же зацикленные на себе, как и все остальные, но не все равно наивно велся на обаятельные улыбки и теплые слова. Велся. В последний год Хесус жил от ночи к ночи и ни с кем, кроме клиентов и начальства в Ашане, не общался. Психологи говорят, что в день человеку нужно не менее восьми объятий от родного человека. Хесус был уверен, что это все бред для сопливых девочек и что ему это ни к чему. «Объятия снижают уровень стресса. В процессе объятий в организме выделяется больше эндорфинов – веществ, которые снимают боль и вызывают чувство эйфории. В связи с этим объятия также стимулируют иммунную систему». Чепуха, подобное ведь работает только с детьми, верно? – Эге-ей, какие люди! Как жизнь? Хесус встретил Диму впервые за несколько недель. Ни днем, ни ночью им не удавалось пересечься. Честно говоря, Хесус был этому рад. Страх, что правда всплывет, его не отпускал. Выглядел Дима устало. Под глазами синяки, а щеки впалые и с тонким слоем щетины. – Без изменений. – Хорошо, наверное, – Дима устало потер переносицу. – Не очень люблю изменения. Хесус мнется: спросить или нет? И спрашивает: – Стряслось что? Выглядишь херово. Дима вздрогнул и пожал плечами, не глядя на Хесуса. – Заебало все. И Хесус едва сдержал нервный смешок. Прозвучали слова, долбящие его собственный мозг каждый день с краткими перерывами на секс. – Надо бы развеяться, да в бар сходить, – сказал Дима, а потом скосил взгляд на Хесуса. – Не составишь компанию? – Я… – Хесус запнулся. – Я на мели. – Да ладно тебе, за мой счет. Получил зарплату сегодня. Отпраздновать бы. – И потратить все заработанное на бухло? – А почему бы и нет? Большинство людей в этой стране обычно так и делают же. Хесус улыбнулся уголками губ и подумал: действительно, почему бы и нет? И он впервые обжег свое горло приличным алкоголем, а не дешевым пойлом из супермаркета. В барах бывать ему приходилось – грязных и разваливающихся, куда тащили его клиенты зимой, где поили дешевыми коктейлями и где имели в зад в укромном углу. – Какая же гадость. Думаю, с меня хватит. – Хреновый из тебя собутыльник. Всего-то сто граммулек вискарика, и уже сдулся, – хохотнул Дима, заказав еще виски. – Погоди, тебе хоть восемнадцать есть? Хесус прыснул в кулак. – Я так молодо выгляжу? Мне двадцать пять. – Сколько? – удивленно вскинул брови Дима. – Так это что, мы почти одногодки? Я всего на год старше, а мне казалось, что ты первокурсник, – он опрокинул вторую порцию виски и обратился к официанту: – Мне повторите, а этому пацану ром-колу со льдом. Они были в хлам через час или где-то около того. Хесус выпил совсем мало, но этого хватило, чтобы голову хорошенько вскружило и тело отказало в нормальной координации. Мысли превратились в кисель и шевелились вяло. Но сознание ясное – Хесус рад, что вовремя остановился. А вот Дима нет. Его развезло, и он смеялся как вне себя со всех откровенно тупых шуток Хесуса. – А я ему такой: не для тебя моя роза росла, но в попочку поцеловать можешь! Хесус ржал со своих же шуток до хрипа и слез. При этом не забывая прятать лицо в ладонях – комплекс по поводу кривых зубов не отпускал даже под градусом. Домой они двинули после полуночи. Из бара Дима вышел сам, но сразу за порогом почти что рухнул на Хесуса: – Я в хлам, ноги кривые. Тащи, друган. Дима обхватил Хесуса за плечи и повис на нем. До дома идти долго, а с грузом – вдвое дольше. Прохладный ветер отрезвляюще дул в лицо. Пьяное веселье улетучилось. – З-знаешь, еще полгода назад я собирался… – Дима говорил тихо и куда-то в шею Хесуса, – я хотел сделать кольцо… предложение Кате. Они сидели у подъезда своего дома. Хесус готовился тащить по лестнице Диму, а сам Дима просто лежал на нем, все так же обнимая за плечи. – И че ж не сделал? – Пока собирал бабло на предло… на кольцо, перехотел. Дима промычал что-то еще и потерся носом о его шею. Признавать, что это приятно не хотелось. Ощущалось, словно проиграть самому себе, признав, что человеческое тепло желанно им так же, как любым другим человеком. – Почему же? – Не м-мой она человек и, – Дима втянул воздух носом, – от тебя что, пахнет женскими духами? От его дыхания мурашки по коже. – Ага. Хесус рассматривал соседние дома и свой. Почти все окна темные. Люди спят, и только они как придурки торчали на лавочке. Дома Диму ждала девушка, которой Хесус должен его передать. А желания никакого. И Хесус обнял Диму в ответ. «Один раз, еще один крошечный раз, больше не позволю себе». Он зарылся носом в волосы Димы и невесомо поцеловал в макушку. Катя засыпала Хесуса благодарностями и угостила чаем. – Дима редко ходит в бары. Я не употребляю, как и его друг, да и сам он не очень любит глушиться, – сказала она, устало потирая глаза. – Раз напился, значит, что-то случилось. Но что именно, я не знаю. Они болтали до утра. Обо всем и ни о чем. Пустые слова, пустой разговор. Спать совершенно не хотелось. Разве что выблевать все то, что было выпито, и изрядно побиться головой о стену. Но вместо этого он съел приготовленную Катей яичницу и выпил кофе. Уже и не вспомнить, когда в последний раз доводилось так вкусно и сытно завтракать. Хесус ушел до того, как Дима проснулся. Видеть его не хотелось. Прямо в одежде он завалился на кровать, но из-за кофе сон упорно не шел. И не только из-за него. От мыслей покоя не было. Ранее притупленные алкоголем теперь они будоражили его сознание. Поспать так и не удалось. Вторые сутки без сна – один долгий день, в котором все действия недавнего времени кажутся невероятно далекими. Те объятия были ошибкой. Потакать своим желанием – становиться их рабом. Даже если ты был пьян, это не оправдывает проявленной слабости. Он и так уже потакал главному желанию. – Где старания, ебаная шлюха?! – орал мужчина, вдавливая свой член в глотку Хесуса. – Че ты так вяло языком водишь? Соси нормально! Хесус давится слюной, а член в глотке спровоцировал рвотный рефлекс. Он кое-как справился с ним, но мужчина уже был зол. Застегнув ширинку, он заехал Хесусу кулаком в нос. – Дрянная проститутка. Мужчина сплюнул под ноги и ушел. Хесус держался за нос и пытался отыскать салфетки. Платье и сумочка перепачкались в крови, которая все текла и текла. Бывают и такие клиенты. Пьяные вдрызг и переполненные агрессией. Лишь бы снять напряжение: минетом или кулаком, как повезет. Что хуже – ненавистники «уличных мальчиков» с битами наперевес. Рассвет и кровавые дорожки. Щека и нос полыхают, а руки дрожат. Он плелся, прячась в тени от назойливых утренних лучей. Слишком красивый город по утрам и слишком ему омерзительный. Обстановка не соответствует душевному состоянию. Хесус ненавидит утро, особенно такое яркое, золотящее деревья и дома, сияющее окнами-слитками. И словно в дополнение ко всему на лавочке у подъезда сидел Дима. Хесус застыл и запоздало попытался спрятаться за деревом. – Опять ты, мать, – нахмурился он, отвернувшись. – В натуре живешь здесь? Хесус молчал, потому что голос наверняка выдал бы его. – Язык проглотила? Или же проглотил? – Не проглотил, – пискнул Хесус, сгорая от стыда. – Вижу, тебе хорошенько вломили. Что, стручок под юбкой таки кому-то не угодил? Дима выглядел еще более уставшим и, очевидно, на полноценное недовольство сил не хватало. Не исключение, что Хесусу бы подправили нос с другой стороны, если б не усталость. – Ладно, хрен с тобой. Иди уже, не мозоль глаза, – буркнул Дима, потирая переносицу. – Ведь здесь же живешь? На лице Димы плясали солнечные зайчики, и он прикрыл глаза ладонью, чтобы посмотреть на Хесуса. – Ну чего стоишь, мать? Шевели батонами, смотреть на тебя тошно. Хесус шмыгнул и потер нос. Взвесив все «за» и «против», он двинул к подъезду, и кровь вновь хлынула с новой силой. – Реально хорошо вмазали, – хохотнул Дима. – На, что ли, салфетки. Он кинул Хесусу упаковку, и тот использовал почти всю, пока вытирал кровь. Хорошо, что он почти неузнаваем даже при легком макияже. И хорошо, что Дима не очень внимательный. – Спасибо, – вновь пискнул Хесус. – Да пожалуйста, – Дима откинулся на спинку лавочки, глядя на него из-под ресниц. Непринужденная поза, но в то же время чувствовалась напряженность. Хесус смотрел на Диму и вдруг отчетливо увидел, как садится к нему на колени и, прогибаясь, насаживается на его член. Его собственный стон отдался эхом в ушах, и Хесус вздрогнул. «Ну, пиздец, приплыли». Что называется, сердце екнуло. И при следующей встрече он уже невольно рассматривал Диму украдкой. Обаятельный очкарик – стоило ему не так взглянуть, как у Хесуса внизу живота уже потянуло. Падкий на внешность и озорные улыбки он долго учился держать свои чувства в узде. – О, привет, дружище! Давно не виделись. Тесная кабинка лифта. Слишком душно, слишком мало воздуха. И восемь этажей вниз. Дима оттянул воротник футболки и подул на себя. Хесус пытался не смотреть и смотрел. Скользил взглядом по влажной шее и ключицам. – Ну и жарища! Скорее бы осень. «Скорее бы первый этаж!» Дима провел рукой по шее, откидывая голову назад. А Хесус подавился словами и мысленно взвыл. – Ты какой-то бледный, Леш. Тебе нездоровится? «Выеби меня, пожалуйста». – Не переношу жару, – промямлил Хесус. – В квартире пекло, вот и свалить захотел. – Понимаю. А я вот… Хесус смотрел на его губы. Осознание, что он очень даже не против этого человека в качестве сексуального партнера, долбило в виски, отдавая глухой болью. «Люблю очкариков». – Так что? – А? Извини, задумался. – Говорю, за мороженным иду. Как насчет скинуться и завалиться ко мне? «Ощущение, будто он меня кадрит» Хесус впервые за несколько лет ел мороженое. Дешевый пломбир, на большее он не мог потратиться. Они развалились на диване и уплетали сладость, глядя телевизор. Дима смотрел передачу, а Хесус на него. Желание все разгоралось, и он знал, что это ненормально. Ненормально хотеть так малознакомого человека, как и, впрочем, ненормально иметь такую тягу к сексу. – Тебе не кажется странным приглашать в гости, считай, незнакомца? А вдруг я тебя прикончу и обворую. Или просто обворую. Или я вообще псих. – А? – Дима рассеянно покосился на Хесуса. – Да не. На криминал у меня чуйка. Как-никак, полицейский, – он гордо выпятил грудь. – Да и если что, силенок тебя скрутить у меня хватит. Он подмигивает и невероятно обаятельно улыбается. – Ты хороший парень, я уверен. Хесус расплылся в нежной улыбке и, прикрыв рот ладонями, тут же отвел взгляд. Дурацкий прием, совершенно неуместный в данной ситуации. Дима фактически предлагал дружить, а Хесус… Кокетничал. – Возможно, – промурлыкал он, не сдержав игривой нотки. Дима как-то странно посмотрел на него и вернулся к передаче. Хесус закусил губу: слишком очевидное заигрывание? Он думал над этим, ковыряясь в подтаявшем мороженом. «Узнал во мне?..» Он не любил себя такого, но и не мог сдержать свои темные желание. Потакал своей шаловливой натуре, давал волю бурным мыслям. Оправдываться хреновым детством бессмысленно. Он давно вырос, давно покинул семью, давно сам по себе. С годами борьба с собой только накалялась, но род занятия не менялся. Дима предложил ему остаться на ужин. Вернувшаяся с работы Катя была не против, хоть и удивилась. Практически все время она разговаривала с Хесусом, он и не вспомнит, когда в последний раз столько с девушкой общался. А Дима молчал. – Подозреваю, он позвал тебя на ужин из-за неловкости, которая с каждым днем растет между нами, – вздохнула Катя, когда Дима ушел из кухни. – Мы все больше отдаляемся друг от друга. – Мне… «…похуй» – Я скоро съеду обратно к маме. Хесус ненавидит присутствовать при драмах в отношениях людей. Ему кажется, будто его втянули в типичный дерьмовый российский телесериал – в один из тех, которые смотрела его бабушка. Все кажется наигранным, притянутым за уши, примитивным. И ужасно то, что от него, пускай даже невольного наблюдателя, ждут сочувствия и поддержки, которые он не может предоставить. Хесус молчал, надеясь, что тема сменится сама собой. А следующим вечером он застал Катю с чемоданом за спиной, ожидающую лифт. Она помахала ему рукой на прощанье и уехала вниз. – Ну привет. Дима смотрел на него, опираясь на косяк. Взлохмаченный, усталый. Хесус замялся. – Я тут за маслом пришел, – пробормотал он. Проснулся сегодня он с мыслью, что хочет повидать Диму. Ниже пояса жутко зудело, и Хесус долго думал над поводом визита. Он совсем не ожидал застать очередной неловкий момент. – Проходи. «А вдруг он запал на меня и поэтому расстался с девушкой?» На самом деле Хесус считал, что красив лишь в образе девушки. Он презирал женственную половину себя и боится, что она и в самом деле лучше его настоящего. Хотя кто еще здесь более настоящий? – У тебя сегодня есть дела? – глухо спросил Дима, что-то выискивая в шкафчике. – Нет. И Дима со стуком поставил на стол бутылку виски. – Но я за маслом… – Нахуй твое масло. По телу Хесуса прошла дрожь. Властность, непреклонность, резкость. Слова словно сладкие удары плети по заднице. Подобное не по вкусу Хесусу, но мысли об этом возбуждают. Пребывание в чьей-то власти будоражит кровь. Он едва не задохнулся от нахлынувшего возбуждения и с трудом удержался, чтобы не кинуться на Диму. – Нахуй. «Быть может, по пьяни он начнет ко мне приставать» Хесус пил неразбавленный виски, зажимая нос, и думал: быть может? И чем больше пил, тем больше безумных мыслей крутилось в голове. Переодеться в женские вещи и соблазнить пьяного Диму. Забить на одежду и соблазнить так. Или подсыпать Виагры, только бы взять откуда-то ее. Дима пил много, не забывая подливать Хесусу. И его прорвало. – Мама, – прохрипел он, рассматривая желтоватую жидкость в бутылке. – Мамка моя родная. У нее этот, ну как эта хуйня, – Дима плеснул себе в пустой стакан. – Рак кишечника, какая-то там пятая или десятая стадия. Не помню. Последняя, короче. Самая херовая. Хесус выпил слишком мало, и новость его обескуражила. Он смотрел на Диму, как тот пьет, и думал, что, скорее всего, ему нужен сейчас друг, который выслушает его, поддержит. А Хесус всего лишь парень, который хочет трахнуться с ним. Дружить не умеет, да и не намерен подобным заниматься. Дима интересовал его исключительно в качестве сексуального партнера и никак больше. «Будто мало меня в жопу ебут» – Мне жаль. – Да нихуя тебе не жаль, Леша. – Ты прав. Дима рассказывал о матери, об отце, о сестренке. Семью он свою любит, это ощутимо настолько, что Хесус невольно вспомнил свою. А вспоминать не хотелось, но мозг подсовывал воспоминания, и от них хотелось спрятаться, как хотелось маленькому ему спрятаться от старшего брата. Хесус ненавидел свое прошлое. – Катя меня все еще любит, а я ее уже нет, – вздохнул Дима, потирая переносицу. – Отослал ее домой, чтоб перестрадала. Лучше нам больше не видеться. Хесус молчал, потому что все его слова – пустышки. А сам он бездушная картонка. Его тело все еще хотело Диму, а разум плыл в алкогольном тумане. – Что я все о себе. А ну ка, Леха, давай, поведай мне, какие кошки скребутся у тебя на душе. – Уличные. Грязные и ободранные. Дима уже не мог нормально наливать себе, поэтому решил пить с горла. Хесус мягко перехватил бутылку и налил ему сам. – У тебя такие… – начал Дима. – Движения такие, – он изобразил руками волну. – Ну, плавные такие. Изощренные. Не, не то, – он нахмурился. – Изящные, во. Любая девка обосрется от зависти. Хесус улыбнулся уголками губ и подмигнул. Дима, словно залип, пялился на него, и взгляд вдруг скользнул к губам. Хесусу стало жарко. А потом Дима прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. – Кого-то ты, черт тебя дери, мне напоминаешь, другалек. Он встал, и Хесус понял, что сам Дима не дойдет до кровати. Он подорвался со стула и нырнул ему подмышку. Горячая рука оказалась на его плече, слегка сжав его. Перед глазами у Хесуса поплыло от такого резкого движения, и он усиленно таращился в пол, пытаясь заставить его прекратить шататься. До комнаты они дошли с трудом. Кое-как доковыляв до кровати, Хесус скинул Диму и собрался свалить в ванную умываться, как его схватили за руку. – Ну-у, не уходи. «Неужели все же…» Хесус затаил дыхание, глядя на руку Димы, что вцепилась в его ладонь. Невольно в голове проскользнули воспоминания о первом алкогольном опыте. Дешевое паршивое пиво, смятая банка, первый поцелуй. Ле-леша, че ты творишь, тупи-ица? Ты не девочка, ты-ы знаешь? Хотя и похож... Вздрогнув, Хесус тряхнул головой. – Мне бы умыться… Дима рывком потянул его на себя, и тот шлепнулся на кровать рядом с ним. Хесус оцепенел, слушая неразборчивое бормотание над ухом. А потом Дима откатился на противоположный край кровати, где сразу же уснул. Хесус сел. – Я думал, мы потрахаемся! – возмутился он, уставившись в спину Димы. – Отстань, потом как-нибудь, – буркнул тот сквозь сон и обнял подушку. – Ловлю на слове, – хихкнул Хесус. Подхватив вторую подушку, он придвинулся к Диме вплотную. Пьяно поразмыслив, Хесус обнял его со спины и уткнулся носом между лопаток. – Не щекочи, мать, – вяло попытался скинуть его руки Дима. – Я немножко так полежу, – Хесус проигнорировал его и прижался сильнее. – Потом отодвинусь. Я сейчас хочу… Чего он хочет, Хесус позабыл, пока говорил, поэтому просто уснул беспокойным сном. Часто просыпался от холода или неудобного положения, пытался придвинуться к Диме, но каждый раз просыпался далеко от него и его тепла. В конце концов, он сдался и завернулся в краешек одеяла, проспав в таком положении до окончательного пробуждения. А проснулся Хесус уже от жары и жажды. На нем был бархатный плед, а вот Дима куда-то делся. На прикроватной тумбе обнаружился стакан с желанной водой, аспирин и записка. Голова трещала. Единственная слаженная мысль в голове Хесуса была о том, что пить он больше никогда не будет. Мышцы ломило, во рту и глазах было сухо, а в мочевой пузырь, казалось, вот-вот лопнет. – Переспал не в том смысле, в котором хотелось бы, – вздыхает он, глядя на часы. Было далеко за полдень. Воды оказалось недостаточно, и Хесус побрел на кухню. Дима, как оказалось, ушел на работу. В записке он извинился, сказал, где еда, и предупредил, что вернется поздно ночью, так что смысла его ждать нет. – Вот это доверие к малознакомому человеку. Какой добряк. Отмываясь в душе, Хесус вспоминал прошлый вечер. Его собственное поведение казалось ему слишком компрометирующим, и он очень надеялся, что Дима на это не обратил внимания или забыл. Выйдя из душевой кабинки, Хесус уставился на себя в зеркало. Он видел себя обнаженным в полный рост, чего не случалось уже давно. Хесус ненавидел свое тощее тело, свои уродливо выпирающие кости, впалый живот и узкие плечи. Он прятал свое несовершенство под платьями и чулками, выдавая за небывалую красоту. Ему омерзительна его женская половина, но мужской он слишком стеснялся. Уровень непринятия себя зашкаливал, и от этого хотелось нырнуть головой в петлю. Хесус наклонился к зеркалу и широко улыбнулся. И тут же одернулся, словно испугавшись, что зеркало треснет, как это бывало в мультфильмах. Кривые зубы – еще один пункт в кучу недостатков. Аппетита не было. Запихнув в себя кое-как какой-то салат и выпив чашку кофе, Хесус ушел из квартиры, отдав ключ консьержке. Возвращаясь к себе, он думал, что Дима идиот, и что это фантастика, что его до сих пор не обокрали с такой наивностью. Херовый он полицейский, раз так доверяет левому чуваку. Постепенно Хесус разозлился. Он думал, что надо было что-то украсть у Димы, чтобы проучить его, чтобы знал, как доверять всяким. К вечеру Хесуса уже разрывало от злости. В парк он шел в отвратительном настроении. Желающих удовлетвориться за его счет, словно на зло, не было. Под конец лета ночи уже не такие теплые, и через несколько часов неподвижного сидения Хесус уже дрожал. – Что, клиентов нет? Он впервые за месяц встретил Никиту. Невольно Хесус скользнул взглядом ему за спину, выискивая полицейскую машину, но ее нигде не было. – Ну что, устроишь прощальный минетик? – Прощальный? – изогнул бровь Хесус. – Ага. Жена на отпуске спалила меня, когда я приставал к студентику, – говорит Никита, шарясь по карманам. – Как ты уже понял, был скандал. Она угрожала сдать в психушку или ментам, – он пересчитал найденные деньги. – В общем, съеду на время к сеструхе в соседний город. И работать буду в местном отделении, так что твой сладкий ротик меня удовлетворит сегодня в последний раз. Засунув деньги в нагрудный карман, Никита потащил Хесуса к дереву. Густые кусты скрывали их ото всех. От Никиты привычно воняло, и Хесус так же привычно пытался абстрагироваться от этого, обхватывая губами его член. – Знаешь, – выдохнул Никита. – Я как-то видел, как ты трахаешься, – мычит он, откидываясь на ствол дерева. – Мужик, который жарил тебя, выглядел отвратительно. Жирный и обросший щетиной. Омерзительный. Но ты все равно оседлала его. Знаешь, – Никита ухватился за парик Хесуса, – я в тот момент представлял на его месте себя. Как ты скачешь на моих коленях и трешься влажным членом о мой живот, а не о пузо того мужика. Я, – он глухо простонал. – Это была лучшая из моих фантазий. И я бы не прочь ее воплотить в реальность. Никита толкнул Хесуса, и тот падает на землю. – Что ты… Он обхватил одной рукой запястья Хесуса, а второй задрал его платье. Холодной рукой скользнул по впалому животу, по груди. Шумно выдохнув, Никита раздвинул ему ноги и поцеловал внутреннюю сторону бедра. – А не мог сразу попросить? – прошипел Хесус. – Мне вообще-то больно было. – Так веселее, – Никита вытащил ремень своих штанов и связал руки Хесуса. – Твои запястья такие тонкие, с ума сойти. Такой поворот событий Хесусу был не по душе. Он попытался лягнуть Никиту и откатиться в сторону, но тот вновь придавил его к земле. – Не рыпайся, шлюшка. Получишь больше денег. Хесус замер. Потерпеть ради денег? Он зажмурился. Как будто его впервые иметь будут. Подумаешь, руки связали, подумаешь внепланово. – А ты любитель БДСМ, как я вижу, – фыркнул Хесус, пытаясь расслабиться. Никита не ответил. Задрав платье еще выше, он прижался губами к животу Хесуса и зубами стянул белье. Обхватив рукой его член, Никита начал мять его. Его холодные губы блуждали по телу Хесуса. Он кусал его плечи и шею, облизывал мочки, ключицы. – Детка, твое тело восхитительно. Хесус вновь зажмурился. «А от тебя воняет, дебил» Он думал, что лучше бы на месте Никиты был Дима. Лучше бы это его рука сжимала член, его губы прижимались к шее. Лучше быть в его власти. Хесус распахнул глаза, отчетливо ощущая возбуждение, бурлящее внизу живота. Надев контрацепцию, Никита подхватыватил его и усадил к себе на колени, ныряя между связанных рук. Стояк уперся в задницу Хесуса, а его собственный член сочился смазкой на живот Никиты. Полицейская рубашка валялась в стороне. Хесус смотрел в горящие глаза Никиты, представляя, что на него так смотрит Дима. С его губ сорвался тихий стон, и ему снесло крышу. Он двигался, не отдавая отчета своим действиям. Глаза сквозь призму возбуждения видели желанное. Приглушенные фантазии, тайные желания вскружили голову, и он потянулся за поцелуем. В последний момент его губы скользнули по гладко выбритой щеке. Сквозь бурные чувства он ощутил руку на своем члене. – Ну же, ты должна кончить мне в руку, дорогуша. Голос Никиты вырвал Хесуса из плена наваждения. Образ Димы растаял. Хесус уставился на Никиту, осознавая, что тот ему неприятен внешне, хотя уродливым такое лицо не назовешь. Он кончил, повиснув на Никите. Запястья полыхали, а пальцы онемели. В голове звенело от пустоты. Щекой Хесус ощущал пылающую кожу груди Никиты, и ему хотелось отстраниться, но ни сил, ни возможности сделать это не было. – Ты была великолепна, милая! На запястьях горели алые браслеты, а задница нещадно саднила. На прощанье Никита слюняво чмокнул Хесуса в щеку. Тот незаметно стер влажный след рукавом кофты, пытаясь не морщиться. С каждым мгновением Никита ему все больше не нравился. Его запах, его лицо, его руки, его походка, его мимика. Двойная сумма не улучшила настроение Хесуса. Он выполз из кустов и осторожно сел на лавку. Сил и желания приводить себя в порядок не было. Не хотелось ничего, кроме как завалиться спать, забыться на время. Он смотрел Никите в спину, пока тот шел к дороге, где стояла полицейская машина. А возле нее… Хесус отвернулся. Его шаловливое желание теперь не казалось безобидным. Недавнее наваждение уже не входило в рамки привычного «хочу этого красавчика». Больше напоминало манию. Он украдкой покосилсяв сторону машины, но там уже никого не было. Дима был подавлен. Глаза красные, а под ними синяки. "Дело явно дрянь" А ведь Хесу всего лишь «пришел за маслом». – Я наверное… – замямлил он и прикусил язык. – Что-то случилось? Очевидно, что случилось. Но Дима лишь молча и устало сверлил его взглядом. – И все же, лучше я пойду, – пробормотал Хесус, ощущая себя жутко неудобно. – Заходи. Хесус прикусил щеку изнутри. «Надо было прийти завтра». Ощущение неудобства все росло. Пока Дима копошился в кухонных тумбочках, Хесус присел на стул. Кухня провоняла табаком, и дышать было очень сложно. Хесус старался не думать о том, почему у Димы глаза красные. И не представлять, как тот плакал. А потом он заметил на столе фотографию Димы, который обнимал какую-то женщину. – Начатой бутылки нет, так что бери новую. Принесешь потом. – Спасибо. Невыносимо хотелось уйти, и в то же время какая-то его часть хотела остаться. Он знал, что поддержать не сможет, и что он для Димы никто. Но желание что-то сделать, чтобы не было все, как есть, не давало ему уйти. – Можешь уходить, – взгляд у Димы был невыносимо тяжелым. – Мне не до гостей. Хесус перевел взгляд на женщину с фотографии. – А это… – Моя мама, – глухо отозвался Дима, и Хесус вспомнил его недавнее откровение. Понимание ситуации не сделало ее лучше. Ощущение неудобства усилилось еще больше. Хесус понял, что теперь уходить поздно. – А когда… – Сегодня ночью. Он никогда не терял никого из родных. Хотя Хесус уверен, что не горевал бы, сообщи ему о смерти отца, матери или брата, особенно его. Они ему чужие. Он не хотел иметь с ними ничего общего, желал абстрагироваться от прошлого. – Проваливай давай, сил на гостеприимство нет. Дима выглядел совершенно неважно, и Хесусу стало жаль. Жаль, что у Димы случилась такая беда. Именно у него, ибо он не заслуживает этого. Хесус подошел к окну и распахнул его. – Нужен свежий воздух. Дима наблюдал за ним с отсутствующим взглядом. А Хесус корил себя за то, что совершенно не умеет утешать. Как его отвлечь? Как занять его мысли чем-то другим? Хесус не умел утешать, развлекать и вообще быть другом. Все, что в его силах, это переспать с Димой, что, конечно же, вариант хуевый. Сомнительно, что душевные травмы лечат сладострастиями. – Ничего мне не нужно, – голос Димы казался безжизненным. – Разве что забвение. Он рхнул на стул, ныряя лицом в ладони, и Хесус с трудом удерживал себя от трусливого побега. Ему впервые настолько не по себе от чужой боли. «Неужто человеком становлюсь» В голове мелькнула спонтанная мысль, и он подчинился ей, направляясь к Диме. Руки Хесуса – тонкие и ледяные – неуверенно, даже с опаской коснулись его плеч. Он неловко обнял Диму, неуверенно прижав к груди его голову. «Объятия понижают уровень стресса, вроде так говорят» – Мне правда жаль, что так получилось, – прошептал Хесус. – Я не умею утешать, я просто… Неожиданно для него, Дима обнял его в ответ. Обвил руками торс и тихо взвыл. От его дыхания у Хесуса горел живот, а сердце билось как сумасшедшее. В какой-то момент он заметил, что Дима плачет, и зарылся рукой в его волосы. Время потеряло свое значение, и они стояли, вцепившись друг в друга. Рука Хесуса ласково лохматили волосы, гладили по спине, прижимали к себе. Он упивался теплом Димы, осознавая, что ему этого действительно не хватало. И Хесусу казалось, что он может простоять так вечность, наслаждаясь приятным чувством, клубившимся в груди и растекавшимся по телу. – Эта ночь была пиздец какая хуевая, – пробубнел Дима в живот Хесуса. – Я был с ней, когда она… Он запнулся, а потом резко отстранился. – Бля, извини, я тут развел сырость, – Дима снял очки и начал тереть глаза. – Как баба какая-то, честное слово. Он поднял рассеянный взгляд на Хесуса и сразу же отвел его в сторону. Промычав что-то о «спасительной водичке», Дима рванул в ванную. Умывался он долго, а когда вернулся, с удивлением застал Хесуса с лопаткой в руке. – Я тут это, – расплылся в нелепой улыбке Хесус, – омлетик решил сделать. Дима оторопело пялился на плиту некоторое время, после чего хмыкнул. – Надеюсь, обойдется без углей. Хесус закатил глаза и потыкал омлет лопаткой. Он тщательно следил, чтобы не подгорело, так как хотел произвести впечатление на Диму. – Кушац подано! Манерно поклонившись, Хесус поставил тарелку с куском омлета перед Димой, а сам со своей порцией сел напротив. Ели они молча. Хесус пытался не думать ни о чем, не забывая поглядывать краем глаза на Диму и стараясь при этом оставаться незамеченным. «Я схожу с ума» А потом были похороны. Черные одежды, грустные лица и букет белых цветов. Сентябрьское солнце жарило в спины, а на небе не было ни единого облачка. Где же то промозглое утро, соответствующее обстановке? Хесус словно приклеенный бегал за Димой, старался избегать общения с гостями. Пытался заговорить с ним, но тот отмахивался короткими фразами и ходил, словно в воду опущенный. Хесус всеми силами пытался подбодрить его, но в итоге лишь наблюдал, как он плачет. Многие гости рыдали в голос, сетуя на несправедливую судьбу. Дима всхлипывал едва слышно, стараясь оставаться незамеченным. Обнимать его Хесус не стал, но всеми силами пытался показать, что он рядом. Во время поминок приехал Никита. Завидев его, Хесус смотался в уборную, откуда услышал, как о нем расспрашивали. – Не слышал, чтобы ты рассказывал об этом парне, – Никита кивнул на уборную. – Но это хорошо, что у тебя появился еще один друг. Рад, что ты не был один в трудную минуту, старина. Хесус тщательно умывался, стараясь не слушать разговор. И слушал. «Я его друг?» Он растер щеки до красноты, и теперь, в купе с горящими глазами, выглядел слишком взбудораженным. «А можно хотеть друга?» Никита словно не собирался отходить от Димы, и Хесус не решался покинуть уборную. Ему нельзя было рассекречивать себя. Особенно перед Димой. Стоило только Никите отойти к другим гостям, как Хесус выбрался из уборной. – Ты где шлялся? Я представить тебя хотел, – Дима оглянулся. – И куда этот придурок ускакал? – он устало трет лоб. – Ладно, черт с ним. Катя тоже пришла на похороны. Она отошла с Димой в сторону и долго о чем-то с ним разговаривала. Некстати Хесус вспомнил, что Катя все еще любит Диму, после чего не мог смотреть никуда, кроме как них. К моменту, когда они закончили, Хесуса уже распирало от ревности. Апогеем был поцелуй в щеку. Поднявшись на цыпочки, Катя обняла Диму и чмокнула его совсем рядом с губами. В душе все разрывалось от недовольства и желания ударить Катю. Хесус кусал внутреннюю сторону щек и мял бумажный стаканчик. В движениях Кати было столько нежности и заботы, и от этого становилось тошно. Казалось, будто она сможет обратно приворожить этими действиями Диму. Хуже всего, что у нее в тысячи раз больше шансов вернуть его, чем у Хесуса заполучить. – О, ты тот самый Леша! Никита оказался рядом совершенно неожиданно для Хесуса. Тот охнул и едва подавил желание снова спрятаться в уборной. – Ты, возможно, слышал обо мне. Я – Никита, – он протянул руку Хесусу, попутно рассматривая его лицо. «Пизда рулю» Никита слишком долго смотрел на него. Хесус думал: узнал или нет? А потом выдавил через силу: – Приятно познакомиться. – А мы не встречались раньше? «Мы, блять, трахались!» – Нет. Никита прищурился, а потом вдруг ухмыльнулся и почесал рукой затылок. – Ты мне кое-кого напомнил. «Даже не знаю, кого» – Надеюсь, знаменитость какую-то? – ехидно поинтересовался Хесус. – Мне как-то говорили, я похож на какого-то Шелдона. – Не знаю такого. Никита хмурился, не прекращая всматриваться в лицо Хесуса, от чего неудобство того все росло. «Хватит глазеть так, идиот» – У тебя голос как у нее… – он облизал губы. – Него. Хесус поджал губы. Он молчал, не зная, что на это сказать, и это молчание выдавало его с головой. Никита наконец отвел взгляд в сторону и задумчиво закусил губу. – Блин, ты же, – он замялся, – Хесус, да? Хесус неопределенно пожал плечами, ощущая себя не в своей тарелке. – Алеша, значит, – хмыкает Никита. – Хорошее имя, подходит тебе, что уж, – он оглядывается на Диму. – Невероятно, что вы подружились. Никита пытался поймать взгляд Хесуса, но тот старательно смотрел ему за спину. Его глаза выискивали в толпе гостей Диму. Он нашелся в дальнем углу зала в компании Кати. Спокойно смотреть на них Хесус не смог, поэтому отвернулся. От блуждающего по его телу взгляда Никиты хотелось скрыться. Пристальный горящий взгляд ни о чем хорошем не предвещал. Чтобы как-то отвлечься, Хесус подошел к столу и налил себе компот. – Даже в такой одежде ты выглядишь сексуально. От такого заявления Хесус обалдел и уставился на Никиту. Тот вновь облизал губы и хохотнул. – Черт, эта пидорская прическа, эти шмотки, подчеркивающие твою худобу. От его слов Хесуса бросило в жар, и он понял, что начинает возбуждаться. «Нашел время, на похоронах, блять» Никита продолжал сыпать неоднозначными комплиментами, насквозь пропитанными похотью. В голове пульсировало от мыслей. Тело горело от возбуждения и желало разрядки, а мозг вопил, что это все не правильно. Отвратительно, мерзко, низко. «Сексоголик» – когда-то сказал ему брат, похабно улыбаясь. Хесус отмахивался, мол, как можно зависеть от секса? И сейчас, когда хер стал колом на похоронах матери едва ли не единственного человека, на которого ему не плевать, он осознал, что действительно зависим. Что находится в плену похотливых желаний и уже не в силах им противиться. Прощаясь с Димой тем вечером, он хотел забыться. Забыть томное «Хочу тебя, милая». Забыть, как они украдкой вышли на улицу, как Никита повалил его на лавку под окнами, как стащил штаны с бельем и как всадил «по самые гланды». Он кусал губы и глотал стоны, выгибаясь от наслаждения. Влажные деревяшки больно упирались ему в спину, а руки Никиты до боли сжимали его бедра. Губы блуждали по шее, забираясь под ворот кофты, горячий язык скользил по ключицам. А потом Никита оттирал его сперму с его же живота салфетками. – Как же ты хорош. Вновь на прощанье Никита поцеловал его в щеку и зачем-то сунул в карман толстовки деньги. Сидя с голой задницей и штанами в руках, Хесус думал, что было бы весьма иронично, выйди Дима сейчас на крыльцо подышать воздухом. Укусы страсти горели, а спина саднила – до сих пор чувствовалась твердость перекладин. Он ощущал себя мерзко. Стыдился своего поступка в такой день, думал о своей зависимости. Надевая штаны, он пытался себя перед собой же оправдать, что это все профессиональная привычка, да и денег получил ведь. Но мерзкое ощущение не пропадало. Хесус хотел быть опорой для Димы в этот день, а не шлюхой, бесстыдно скачущей на чьем-то члене во время поминок. – Спасибо, что пришел сегодня, Леша, – едва улыбнулся Дима, хлопнув Хесуса по плечу. – Для меня это важно. Хесус сдавленно ответил «не за что» и потупил взгляд. «Пиздец, с хера так стыдно?» – Ты в порядке? – зачем-то ляпнул Хесус. – Вроде как, – кивает Дима. На прощанье он обнял Хесуса, похлопав по спине, и еще раз поблагодарил его. Хесус же вдыхал запах Димы, сдерживая порыв вцепиться в него мертвой хваткой. Чтобы никуда и ни к кому не ушел, чтобы всегда был так близко. «Кажется, он мне очень нравится» Хесус пытался флиртовать с Димой. Ненавязчиво и незаметно. Кокетливые взгляды, нежные улыбки, завуалированные комплименты. Дима все воспринимал как шутку, хотя иногда поведение Хесуса его явно озадачивало. Геев в обществе не любят. Как и трансвеститов и шлюх. Хесус понимает, что Дима не из той же категории, что и Никита. Понимает, но все равно хочет. Его хочет. И не только в постели. Везде, всегда. Каждый день и как можно дольше, как можно ближе. В голову все чаще лезет дурь: обнять, погладить, поцеловать. И с каждой встречей все сложнее контролировать свои желания. Хесус сходил с ума. «Как будто без этой хуйни дерьма в моей жизни было мало» Трахаясь, он видит в клиенте Диму. Видит, слышит, ощущает, от чего возбуждение только растет. Дошло уже до неловких казусов в присутствии Димы, которые, к счастью бывали нечасто. Но даже так, как-то совсем неудобно, когда встает от дружеского поглаживания по спине. Хотя в такие моменты прикасания не кажутся дружескими. Хесус впервые так бессовестно хотел кого-то. – Ты не задумывался, что работа кассиром ни к чему тебя не приведет? Никакого роста, – говорит Дима, вымешивая тесто. – Нашел бы себе работу по душе. «Да, как бы, уже» Хотя это откровенная ложь, ибо душе явно не нравится то, как живет ее хозяин. И кроме как метаться, она ничего поделать не может. – Да куда ж я без образования, – хмыкнул Хесус, наблюдая за Димой. Желтые куски теста комками облепили руки Димы. Он раз за разом тер ладони, от чего образовывались катышки, которые падали обратно в тесто, чтобы после следующего вымешивания вновь прилипнуть к рукам. Хесусу нравилось наблюдать за Димой, за тем, как он готовит для них обоих. От этого появлялось ощущение уюта и нужности кому-то. Хесус ненавидел привязываться к людям. Он буквально физически ощущал путы, которыми сам же и привязал себя к человеку. И избавиться от них безболезненно казалось невозможным. От Насти Хесус отрывал себя по кусочку. Стирал с памяти ее обаятельную улыбку, игривый взгляд и нежные прикосновения. Запретил себе думать о ней, пообещал больше не привязываться, не влюбляться, потому что «черт подери, ты больной на голову извращенец, сраный гомосек!», и от этих слов было больно. Хуже было только во время первой влюбленности. Светлая, еще не омраченная похотью и полная наивных фантазий. Она пришла неожиданно, захватила сердце в плен нежных чувств и одурманила разум, и Хесус был почти что счастлив. Вот только стоило его влюбленности стать явью, как ему проехались кулаком по лицу. Такой замечательный, умный и симпатичный парнишка, научивший его кататься на велосипеде, разделивший с ним первую банку пива и поцелуй, в один миг стал для Хесуса чужим. Я не педик, не надейся. Я не больной. Настоящий он мерзок людям. И Дима, узнав правду, тоже оттолкнет его. Сентябрь выдался жарким. Они лежали свободными от работы вечерами на диване в квартире Димы, подставляя лица кондиционеру и вяло беседуя. А потом смотрели фильмы до глубокой ночи, попивая лимонад. – Извини, что-то на сей раз я пересластил малек. Наверное, стоит водой разбавить, а то зубы от сахара сводит. – Охуенно же получилось, – отпив глоток, Хесус зажмурился от удовольствия. – Напиток богов. Дима внимательно посмотрел на Хесуса, после чего улыбнулся уголками губ. – Сладкоежка. В последующие дни лимонады были такими же сладкими. Осознав, что Дима делает их такими специально для него, Хесус не мог уснуть всю ночь, из-за чего клевал носом на работе. Мысль, что Дима к нему испытывает теплые чувства, приводила в экстаз. Хесуса давно никто не любил, он никому, кроме изголодавшихся по сексу мужчин, не был нужен. Потому что ему самому нужен никто не был. Точнее, он себе упорно вбивал эту мысль в голову, ибо так проще жилось. Закрыться легче, чем открыться. – Спасибо, что помог с уборкой, – устало плюхнулся в кресло Дима. – Я и не думал, что ты согласишься. – Считай, оплатил твою еду натурой, – игриво улыбнулся Хесус. – Знаешь, это как с женщиной. Ведешь ее в ресторан, угощаешь, а она тебе дает потом. Тут почти одно и то же. Дима хохотнул. – Шутник хуев, – он бросил в Хесуса подушкой. – А вообще, схема четкая. Я тебя кормлю, а ты убираешься. – Горничная Алексей, работает за еду. Эротичная униформа по желанию. – Не, обойдусь. Тощие задницы меня не привлекают. Вот если бы булки были помягче… Хесус швыряет подушку обратно, попав в лицо Димы. – И чем тебя тощие задницы не устраивают? – наигранно капризно спросил Хесус. – И не тощая она. Очень даже мягкая, – пощупав свою пятую точку, фыркнул он. – Иди проверь сам. Убедись, что мои булочки спелые и мягкие. – Поверю на слово, – подмигнул Дима, после чего заржал. Их разговоры часто были на грани откровенного флирта. Шутки порой бывали даже слишком интимными. Но от этого радостней не становилось. Хесус понимал, что для Димы это все действительно просто шутки, не больше. Сам же он бредил тем, что хоть одна из них окажется реальной. Вот только Дима натурал. И каждый раз, когда разговор заходит о девушках, у Хесуса внутри все сжимается. Он пытался не думать, что когда-то Дима все же вновь заведет отношения. – Давненько я у тебя не гостил! Хесус, как раз умывающийся, от удивления едва не проткнул себя глаз мокрым пальцем. Чего он не ожидал, оставаясь с ночевкой у Димы, так это визита Никиты. Инцидент на похоронах вновь всплыл в сознании, от чего захотелось взвыть. – У тебя гости? – спросил Никита, очевидно увидев разложенный диван. – Что, новую подружку завел? А ну, колись, брат. – Да нет, пока не хочу. Это мы с Лешей всякую хуйню смотрели до поздней ночи, потом решено было, что ползти обратно в квартиру ему смысла нет, ‒ весело объяснил Дима. ‒ Я и забыл, что ты должен был сегодня приехать. Звиняй, друган. – А-а, вот как. Хесус как идиот стоял под дверью ванной и слушал их, не решаясь показаться на глаза Никиты. Отчего-то казалось, что случится очередная херня. Стоило только Хесусу выйти, как глаза Никиты тут же просканировали его с головы до пят. От подобного взгляда сделалось жутко неудобно. – Эм, привет. Никита хмыкнул, продолжая рассматривать Хесуса. И как только Дима отошел в спальню, он словно невзначай сказал: – Я буду сегодня вечерком в парке гулять. Получил вот зарплату, хочу развеяться в родном городе. Хесус ошалело уставился на Никиту. «Пиздец какой тонкий намек» И он сразу же решил не идти. Деньги деньгами, но почему-то перспектива в очередной раз отдаться Никите не прельщала. Возможно, из-за его дружбы с Димой, возможно все-таки из-за запаха. Он решил, что ни за что не пойдет, и думал так, пока не вернулся домой, где взгляд упал на платье. Деньги лишними не бывают. – Как же я тебя давно не видел, милая, – пропел Никита, утягивая Хесуса в пожелтелые кусты. Одеколон ничуть не перебивал его запах. – Я поставлю тебя раком и жестко отымею, поняла? – прошептал Никита на ухо Хесусу. – Понял, Леша? Тот кивнул, понемногу возбуждаясь от нежных поглаживаний. Руки Никиты скользили по внутренней стороне бедер и возвращались вверх, задевая резинку трусов, губы целовали шею и плечи. А потом он утянул Хесуса на землю и поставил на четвереньки. Платье Никита задрал, затем проложил дорожку поцелуев вдоль линии позвоночника, скользили по груди ладонями. Нежность плавно перешла в грубость, и Никита начал вколачиваться в него в бешеном ритме, сжимая с силой бедра. Под конец ладони и колени Хесуса были испачканы в земле, а платье и чулки – в сперме. Своей и чужой. – Милейшее создание, – Никита нежно провел ладонью по щеке Хесуса, подушечкой большого пальца огладив губы. – Жаль даже как-то, что не один я на тебя планы имею. «О чем он?» Хесус едва сдержался, чтобы не отстранится. Взяв деньги, он оперся на лавку, пытаясь отдышаться. И воздух словно ударом выбило из его легких, когда он увидел Диму. Он приветливо махнул Никите, а потом заметил Хесуса и помрачнел. – Опять ты за свое, придурок? Никита пожал плечами, косясь на Хесуса. А тот в панике вскочил, собираясь убежать, но было уже слишком поздно. – Бля, ну честно, завязывай уже с… Дима умолк, пристально вглядываясь в лицо Хесуса. Сам Хесус оцепенел, боясь поднять взгляд. – Это же… – Дима запнулся. – Мне наверное показалось. «Он не узнал?!» – Что показалось? – переспросил Никита, и Хесус испуганно уставился на него. – Мне показалось, – повторил Дима осевшим голосом. – Я пойду. Хесус вздрогнул, а Никита подошел к нему и стянул парик. – Что ты… Дима смотрел на него всего миг, после чего отвернулся. – Не показалось же, – покачал головой Никита, собираясь уходить. – Так будет лучше. Разбирайтесь тут. – Разбираться с чем? Как по мне, так не с чем, – просипел Дима. – В ближайшее время я хочу побыть один. И видеть хоть кого-то из вас не хочу. Внутри Хесуса что-то со звоном оборвалось. Он обессилено рухнул на лавочку, с полным отчаяния взглядом уставившись в спину уходящего прочь Димы. Как и в прошлый раз, хорошие отношения закончились на правде. Хесус не спал, думая о том, как поговорить с Димой, как убедить его, что он все тот же Леша, каким был. Он думал, что готов даже покончить со всем этим. Сжечь платье и парик, выбросить косметику. Ему казалось, что он готов на все, лишь бы Дима не прерывал общение. Пускай его тайные желания останутся при нем, пускай. Лишь бы вернуть все, как было. Лишь бы вновь развлекаться вместе, шутить. Лишь бы не было, как есть. С рассветом он провалился в беспокойный сон, в котором был Дима, который смотрел на него с отвращением. С пробуждением его голову будто взяли в тиски, и она весь оставшийся день нещадно болела. К вечеру Хесус решился. – Чего приперся? – мрачно спросил Дима. – Или, может, приперлась? Хесус открыл рот, не зная, что сказать. Все слова и мысли исчезли, стоило Диме открыть дверь. – Я… – Что «ты»? Чего тебе от меня надо? Услуги свои, что ли, предложить хочешь? Хесус вздрогнул, потупив взгляд. – Нет, поговорить. – О чем же? «Соберись, тряпка» – Слушай, не веди себя как обиженный ребенок, – неожиданно для себя выпалил Хесус. – Взрослый уже, вроде как. А взрослые, кажется, спокойно обсуждают все разногласия, а не дуются. Дима поджал губы. – Пустишь? Он окинул Хесуса странным взглядом и все же пропустил. Кивнув на стул в кухне, Дима сел напротив. – Я тебе противен? Дима молчал, не сводя глаз с Хесуса. – Ответь, пожалуйста. – Возможно. Хесус вздохнул. Понимать, что отвратителен тому, к кому ты привязался, больно. Как и больно то, что придется отвыкать от человека, от его присутствия в твоей жизни. – Что же, тогда мне стоит уйти? Навсегда. Хесусу казалось, что он вот-вот заплачет. Позорно разревется на глазах у Димы. Куда уже больше упасть в его глазах? – Нет. Хесус удивленно моргнул. – Нет? – Ты глухой? – фыркнул Дима. – Нет, я не хочу, чтобы ты уходил. Но и принять тебя я пока не могу. Это слишком противоречит моим принципам, моральным устоям и жизненным ценностям, – он устало потер переносицу. – Язык не поворачивается назвать тебя плохим человеком. Но относиться к тебе как прежде вряд ли смогу. Извини. Оглушенный его словами, Хесус молчал. «Так это получается все хуево или хорошо?» – Сложно, – буркнул он. – Можно проще? Ты меня посылаешь нахуй или мы друзья? – Нахуй ты и без меня прекрасно ходишь, – хмыкнул Дима, откидываясь на стул. – Не имею против тебя ничего, но в ближайшее время мне надо упорядочить свои мысли и чувства. Желательно, не лицезря тебя. Мне нужно время. Хесус кивнул. «Пусть только окажется, что он таким образом собрался избегать меня до конца своих дней, придушу скотину» Несмотря на инцидент с Димой, трахаться Хесусу не перехотелось, что казалось ему странным в такой-то ситуации. «Я что, и впрямь зависим?» Он шел к парку, опасаясь, что каким-то магическим образом Никита окажется там. Видеть его Хесус хотел в последнюю очередь. Если быть честным, видеть ему сейчас хотелось только одного человека. И по иронии судьбы полицейская машина затормозила возле Хесуса. – Д-дима?.. Хесус испуганно уставился на него, боясь пошевелиться. «Блять, надо было дома оставаться» – Садись в машину. – Что? – Ты не только задницу, а и уши иногда чисти. Хесус криво улыбнулся. «Шутник ебаный» Но в машину сел. Дима сразу же поехал и притормозил в каком-то узком переулке, где было достаточно темно, и не работал фонарь. – Э-э, ты хочешь еще раз поговорить? Разговаривать в таком виде с Димой Хесус спокойно не мог. Воспользовавшись тем, что тот закурил, он попытался собраться с мыслями и приготовиться говорить. Вот только Дима почему-то сохранял молчание. Докурив, он сел на заднее сиденье рядом с Хесусом, отчего тот оторопел. «Что, блять, происходит?» – Слушай, – Дима покосился на него. – Тебе в этом удобно? – Ты о э… – Хесус замялся. – О платье? Ну, как-то привык, – он машинально начал дергать края платья. – Бля, нет, если быть честным, я не просто привык. Мне даже, ох, нравится. – Ясно. Дима на некоторое время опять замолчал. – И что, сколько берешь за услуги? Хесус вылупился на него. – Э-э, за каждый вид услуги разная цена, – неуверенно ответил он. – И нахера тебе это знать? Моим менеджером устроиться собрался? Или что же, – Хесус криво улыбнулся, – все-таки воспользоваться услугами решил? Дима пожал плечами. – Возможно. Хесус разинул рот. – Пиздец, ты круто шутишь. – Я, конечно, люблю пошутить, но, может ты не заметил, я сейчас не в настроении. Продолжая тупо таращиться на Диму, Хесус пытался осознать сказанное. «Так что, мы потрахаемся?!» Дима вздохнул. – Ну, покажешь свой мастер-класс? – А? М-мастер-класс? – Бля, хватит тормозить, мать. Мне и без того до пизды не по себе. Твоя ведь задача снять напряжение клиента, м? Хесус не сдержал смешок. – Че угораешь? Делай уже что-нибудь. – Как скажете, – промурлыкал Хесус, понемногу приходя в себя. – С чего мне начать? – Я, блять, откуда знаю? Первый раз имею дело со шл… э, как там твоя профессия называется? – Все верно, шлюха, – кивнул Хесус, наклоняясь к Диме. – То есть, мне брать инициативу в свои руки? Дима что-то невнятно буркнул, съехав слегка вниз. Хмыкнув, Хесус прижался к нему и положил руку на пах. – Господи боже, что я творю! – выдохнул Дима. Хесус вздрогнул, но руку не убрал. – Зачем? – шепчет он, упершись лбом в плечо Димы. – Тебе все это противно. Да и как же твои жизненные ценности и принципы, о которых ты мне недавно говорил? – Долго объяснять. Забей на все. Я сейчас твой клиент, вся херня потом будет. Опершись руками о плечи Димы, Хесус забрался к нему на колени и обхватил бедрами его ноги. Сердце яростно долбило грудную клетку, а тело пылало. – Боже милостивый, – охнул Дима, стараясь не смотреть на Хесуса. – Вот в какие моменты жизни ты вспоминаешь о Боге нашем Всевышнем. – Иди нахуй, я агностик. – Нахуй? О, так бы и сразу сказал, а то я не знал, с чего мне начинать, – промурлыкал Хесус, ласково поцеловав Диму в шею. Образ шлюхи странным делом прибавлял решительности. Хесус слышал, как громко стучит сердце Димы, как стучит его собственное. Он раз за разом прижимался губами к шее, оставляя вишневые следы, а руки его скользили по груди. Пуговица за пуговицей, поцелуй за поцелуем. Хесус спускался все ниже, припадая к плечам и ключицам. Задницей он ощущал возбуждение Димы. – Я думал, в твоей профессии нет места прелюдиям, – глухо промычал тот. – Ты прав, нет. Поерзав, Хесус выпрямился и посмотрел в глаза Диме. Тот сразу уставился куда-то ему в плечо, явно ощутив неудобство. – Так ответишь, почему тебя вдруг заинтересовали услуги шлюхи? Жажда новых ощущений внезапно проявилась? – Ты, бля, сейчас точно как телка. Лишь бы попиздеть. Мне, между прочим, не до разговоров сейчас. – Вливаюсь в образ, – манерно произнес Хесус и, захлопотав ресницами, вновь поерзал. – Охуенно вливаешься, – прокряхтел Дима. – Хотел кое-кого, вот и решил обратиться по адресу. Хесус ухмыльнулся, а потом до него дошел смысл сказанного. – Кое-кого? – он удивленно раскрыл рот. – Ты хотел… меня? – Представь себе. И ты заебал, пиздец. Либо продолжай, либо заткну тебя сам. Прикрыв рот ладонями, Хесус посмотрел на Диму из-под ресниц. Тот зарычал. – Ты специально меня выводишь из себя? Он скидывает Хесуса на сиденье и нависает сверху. Раздвинув ему ноги, Дима устраивается между них и совсем низко склоняется к Хесусу. Он замер, словно не решаясь продолжить. Улыбнувшись, Хесус обнял его и прижал к себе. Его руки поползли по спине Димы, спускаясь к штанам. Расстегнув ширинку, Хесус скользнул рукой в белье и сжал его член. Дима шумно выдохнул, прижавшись щекой к щеке Хесуса. – Тебя даже возбуждать не надо. Что, тело уличного мальчика привлекательно настолько, что встает от одного только вида? – хихикнул Хесус, свободной рукой ласково растрепав волосы Димы. – Просто так на дрыщавую шалаву у меня бы ни за что не встал. «Просто так?» – Эй, чего это ты даму оскорбляешь? Ах ты козел! – наигранно воскликнул Хесус, сильнее сжав член Димы. – Не вижу, – тот с трудом сглотнул, – здесь никаких дам. Дима приподнялся на руках, неотрывно глядя на Хесуса. – Ой, все, я обиделась. – Да хватит уже этого фарса! – прорычал Дима. – Леша. Он наклонился к Хесусу и провел пальцами по его щеке. Прикоснувшись к уху, Дима поддел пальцами резинку, на которой держался парик, и вместе с сеточкой стянул его. – Я хочу Лешу, а не Хесуса. Откинув парик в сторону, Дима растрепал его волосы. – Просто выеби меня уже. Стянув с Хесуса белье, он задрал платье. Его руки скользили по выступающим ребрам, а губы невесомо целовали живот. Хесус выгибался, цепляясь за плечи Димы, и кусал губы, сдерживая стоны. Это не так, как с другими. Тело реагировало поразительно чувственно, как тогда, когда его впервые оттрахал его собственный брат. Будто бы и не было всех этих лет в ипостаси ночной бабочки. Возбуждение растекалось по венам, а тело полыхало от страсти. Каждой своей клеточкой Хесус жаждал Диму. Внизу живота невыносимо сладко тянуло, и возбуждение сочилось из его вставшего члена. Дима стащил с себя рубашку и достал что-то из кармана на спинке сиденья. – Лубрикант? Бля, ты что, хранишь эту хрень в рабочей машине? Дима пожал плечами. – Я спешил. Тебя надо растягивать? – На работу я всегда иду готовым, – хмыкнул Хесус, закусив губу. Это чтобы не тратить... Договорить он не успел. Ловкими движениями намазав на свою головку смазку, Дима раздвинул его ноги шире и вошел. От неожиданности Хесус не сдержал громкий развратный стон. Он сцепил ноги за спиной у Димы, тем самым притягивая его ближе, и вновь обнял за шею. Плавный поначалу темп постепенно ускорился. Хесус выгибался, впиваясь короткими ногтями в плечи Димы. Он все ближе притягивал его, в экстазе царапая ему спину. Стонал, не сдерживаясь. Дима вколачивался в него, сжимая бока, а его имя срывается с губ Хесуса раз за разом. Окружающий мир потерял свое значение. Хесус видел, слышал, ощущал лишь Диму. Он отдвался ему без остатка, без привычной наигранности. Чувства не дают места фальши. Нежные прикосновения губами и страстные укусы. Горячие поцелуи неустанно покрывали худые плечи и острые ключицы. Член Хесуса все еще сочился, когда Дима кончил. То ли не успел вытащить, то ли специально, но сделал он это внутрь. Такой наглости Хесус ни от кого, кроме него, не потерпел бы. Как и секса без презерватива. Но с Димой не хотелось по принципам, с условностями. Хесус должен был ощутить его полностью, и ощутил. Рука Димы обхватила его член. Хватило нескольких движений, чтобы Хесус кончил. Его сперма попала на грудь и живот Димы, и он завороженно смотрел, как она стекает по его телу. «Неужели мы наконец потрахались?» Дима вытираться не спешил, и Хесус сам полез за салфетками. Вытерев свою сперму, он надел белье и поправил сползшие чулки. Дима тоже оделся. – Мастер-класс окончен. Хесус потянулся за париком, но Дима хлопнул его по руке. – Почему? – Меня бесят искусственные волосы. – Как и этот мой образ? – хмыкнул Хесус. Дима не ответил. – Ты хотел меня настоящего? – Да. Неожиданно для себя Хесус смутился. – Я хотел и хочу тебя таким, какой ты есть. – Я не понимаю… – Да все ты понимаешь, – перебил Дима. – Нравишься ты мне. И я вижу, что это взаимно. Тема чувств всегда его смущала. Хесус спрятал свое лицо в ладонях, надеясь, что Дима не заметил, как оно горит. – Но я ведь такой… – Я тебе врежу, если ты опять заведешь свою шарманку нытья, – взвыл Дима. – Пиздец, как меня бесит, когда ты выносишь мне мозг своими комплексами. Покруче любой девушки. «Ой, у меня зубы кривые, ой, я такой худой, ой, мой голос говно, ой лицо кривое», – передразнивал он. – Бля-ать, сколько раз я хотел вмазать по этому твоему типа кривому ебалу. Не знаю, где ты там кривизну увидел, лично я вижу смазливую, дохера симпатичную мордашку. Да я вживую не видел ебала более привлекательного, чем твое. Сраный красавчик, долбанный нытик, чертов соблазнитель. Сука, как же ты бесишь и как же нравишься. Рот Хесуса открывался и закрывался, мозг заторможено обрабатывал информацию. – Быть не может… – Еще как, сука, может! Ты еще повыебывайся мне тут. Я такой пиздец пережил, свыкаясь с мыслью, что запал на мужика. Не верил, а потом охуевал и пытался смириться. И только упорядочил чувства, как всплывает охуенная новость: того, кто мне нравится, ебет весь район! Мало того, что я запал на парня, так еще и на гея и… – Я бисексуал. – Да какая к хуям разница?! Запал на бисексуала, который шлюха и который переодевается в телку. Охренительный подарочек судьбы. И знаешь, что… – Не знаю и знать не хочу. Обхватив лицо Димы руками, Хесус неумело прижимается к его губам своими. Целовался он плохо, ему это еще Настя сообщила, но слишком уж хотелось сейчас это сделать. Слишком манили губы Димы, слишком не хотелось его слушать. Но его оттолкнули. – Воу-воу, ты чего, Леш? Дима уставился на него недоумевающе. Хесус отскочил назад и впечатался в дверь, прижав ладонь к горящим губам. – Не знал, что в комплекс твоих услуг входит слюнообмен, – озадаченно буркнул Дима. – Конечно, хорошо, что ты такой мастер в делах интима, но мне это все еще омерзительно и дико. Ты же должен понимать, что я нормальный человек. Он вытер губы тыльной стороной ладони и достал влажные салфетки. – И вот как тебя угораздило ступить на такой путь, ума не приложу. Хесус пожал плечами. – Хотелось мне. – Настолько хотелось, что прям готов был стать шлюхой? – Типа того. Хесус не любил думать о прошлом. Вспоминать семью, свои старые страхи, желания и борьбу с ними. Он хотел отсечь все, что было когда-то, забыть. – Знаешь, на самом деле, я к утру начну сожалеть, что воплотил свои желания в явь, – вздохнул Дима. – У каждого есть прихоти, которые не стоит удовлетворять. А я дал слабину. Облажался, – он снял очки и устало помассировал глаза. – Ты ведь не прекратишь быть таким, я уверен. А мне это чуждо. Пускай сегодня я не сдержался. Частично из-за боязни потерять друга и некой ревности, частично из-за недотраха и желания испытать новые ощущения. Но впредь я не хочу себе позволять подобное, хоть ты мне и нравишься. Со временем это пройдет. Я хочу жить нормальной жизнью, найти девушку, жениться на ней, завести детей, – Дима пригладил волосы и надел очки обратно. – А сейчас мне нужно продолжать работать, я и так отлынивал слишком долго. Он вылез из машины и сел за руль. – Подкинуть до парка? Хесус покачал головой. – Нет, сам дойду. Пока. – Погоди, – Дима залез в бардачок и достал оттуда кошелек. – Сколько там стоят твои услуги? В душе не ебу, сколько зарабатывают шлюхи, – он достал несколько ровных купюр. – Возьми два косаря, и давай забудем произошедшее. Думаю, нам обоим для продолжения нормального здорового общения стоит сделать вид, что сегодня ничего не было. Хесус уставился на протянутые деньги и деревянными пальцами взял их. – Покеда, – махнул Дима рукой. Захватив парик и сумочку, Хесус выскочил из машины и, не оглядываясь, ушел. Дима прав, ему действительно нужна нормальная жизнь. Без страха быть отверженным обществом, без лишних проблем. Хесусу такая жизнь не светит. Он думал, что Дима поступил верно, сказав все, как есть, и в то же время ощущал себя обманутым. Обида сдавила горло, но Хесус старался игнорировать ее. Признать ее, значит, признать свои чувства по отношению к Диме чем-то более существенным, нежели обычная симпатия. И признать, что их в очередной раз отвергли. И если раньше еще была надежда, что у него что-то будет с Димой, то сейчас, когда это что-то уже случилось, никаких сопливых надежд в духе пятиклассницы Хесус больше не питал. Он соврал бы, если бы сказал, что не понимает, почему нет радости от сбывшегося заветного желания. И пусть даже Дима вроде как общение прерывать не собирался, лучше от этого не становилось. Одиночество обостряет все чувства, ориентированные на другого человека, и справиться с ними сложнее. Криво улыбаясь, Хесус содрал предсказание из гороскопа, которое прикрепил еще летом. – Ищите, блять, половинку среди Стрельцов, – он невольно перечитал предсказание. – Госслужащих, блять. Как же смешно-то получилось, – Хесус смял бумажку и выбросил ее. – Нихуя не смешно. Гороскопы – развод лохов, а в сложившейся ситуации виноват лишь он сам. Все как всегда. Никому не нужен.