Неосознанное сходство

      Метатрон любил Добродетелей не только потому, что являлся их предводителем, но и потому, что все они вознеслись на Небеса благодаря чистым и светлым делам на Земле Божьей. Все эти милые и добрые люди с улыбками на устах напоминали ему о месте, в котором он впервые встретил Михаила, — о Божьем Саде. Вот только с ними не возникало желания показать такие качества, как жадность, гнев, радость — многие еще на Земле испытали их, так что это глупо. В отличии от ангелов. Такие похожие на людей, они высокомерны, что хочется сбить с их лица всю спесь и не просто показать, а заставить их испытать всё человеческое, чтобы они наконец поняли истинную свою схожесть с кусками глины. Особенно с Михаила. Как же Метатрон ненавидел-любил его.       Отчаяние. Только это он хотел показать и заставить испытать одного-единственного Михаила и сломать его окончательно и бесповоротно. Он, такой светлый и всепрощающий в самом начале, быстро стал ворчащим и злым стариком далее, что иногда, думая об этом, Метатрон удивлялся, как такой человечный, лицемерный ангел мог так плохо относиться к людям. Он и сам далеко от них не ушел, а смотрит так презрительно, как будто не будь у них разницы в возрасте и силе, были бы какие-нибудь существенные отличия.       И сейчас Метатрон наблюдает, как он падает перед гробом Габриэль и с такой болью в вишневых глазах разглядывает белую лилию внутри — не по-человечески ли скорбеть о ушедших? Что-то говорит ей, протягивает руку к мечу, проводит кончиками пальцев по холодному металлу и спрашивает, почему она выбрала земного божка? А Метатрон не читаемым взглядом смотрит на него и отмечает про себя два факта: ангелы, как и люди, способны испытывать любовь, способны подарить новую жизнь — и это делает их ещё человечней; и второй, более актуальный сейчас для него, так это настолько сильную слабость Михаила, что он не может заметить своего подопечного в тени занавеса.       — Михаил, — он выходит из тени с именем ангела на устах. Михаил как-то по-звериному быстро поворачивается на звук, выступившие капли слез слетают и оставляют за собой только легкое покраснение, брови сводятся к переносице, а губы искривляются в недовольстве.       — Кусок глины, кто разрешил тебе заходить сюда?! — рявкает Михаил. В последнее пристанище дорогой Габриэль вход посторонним строго запрещен, кроме него. Так как смеет грязь следить здесь, в этом месте? Он поднялся на ноги, чтобы прогнать нарушителя, но из-за усталости и слипающихся глаз начинает падать назад, прямо на самое дорогое последнее воспоминание о ней — лилию.       — Каким вы стали в последнее время неуклюжим, — подхватив Михаила за талию, говорит он и улыбается, как бы говоря: «Если бы не я, ты сам бы уничтожил последнюю память о ней». — Не пора ли вам уснуть?       — Мне еще рано спать, — недовольно говорит он и пытается оттолкнуть от себя Метатрона, но не получается, его еще ближе прижимают к груди. Это ему не нравится, видно по недовольно заметающимся слабым крыльям и искривленному в злости лицу. Но с нынешними силами сделать что-то не мог.       «Это действительно по-человечески», — думал про себя Метатрон и шире улыбался, видя все проявления человеческих чувств ангела. Именно сейчас до дрожи захотелось показать ему, идеально слабому для этого, как же он похож на человека. А почему бы не сделать этого? Но вот только как? Так хочется показать ему столько всего одновременно: и отчаяние, и ужас, и жадность, и похоть. Но небольшой порцией, чтобы не лишиться крыла или вовсе не пасть за грех и ангел не смог ничего доказать — вряд ли другие архангелы поверят в слова, особенно, когда они знают о неприязни Михаила к нему и слабости на данный момент. Поэтому можно сделать что-то в некоторых рамках и пока что остаться ненаказанным. И он даже придумал, что.       Одной рукой Метатрон плотнее прижал его к себе, а другую положил на затылок, пропустив сквозь пальцы белые локоны, и — первое легкое касание губ было почти незаметно сперва. Несколько мгновений понадобилось Михаилу, чтобы начать активно отталкиваться его от себя, а крыльям раскрыться и биться обо всё, как у птички, которую поймали и она пытается вырваться. Метатрон как будто не замечал этого, переместив руку с затылка на челюсть и надавив пальцами по бокам, заставив Михаила открыть рот, проникая внутрь языком. Целовал жадно, глубоко, с легким румянцем на щеках, а если чужому языку удавалось вытолкнуть его, едва покусывал губы. Карие глаза смотрели в чужие, раскрытые в ужасе, страхе — как же ему нравился страх в них, Боже! — на вздернутые вверх брови. Посчитав это достаточным, когда Михаил стал меньше сопротивляться, Метатрон отпустил его, сразу упавшего на колени и ладонью прикрывшего губы.        — Ты… — ненависть и яд пропитали и голос, и взгляд Михаила. — Ты пожалеешь об этом.        — Конечно, только вот для этого вам надо поспать, — кивнул и улыбнулся Метатрон. — Так что буду с радостью ждать нашей битвы.       И он оставил в одиночестве начавшего понимать свое отчаянное положение ангела.