Ближе к сердцу

Такая угнетающая тишина пугает Испанию. Ни единого звука, кроме его собственных тяжёлых шагов да сбившегося дыхания. Где же вечные крики и небывалый грохот, который всегда издаёт этот малыш, ради которого он так спешил домой? Неужели что-то произошло пока его не было? Сердце пропускает удар, а дыхание, которое только-только начинало выравниваться, вновь сбивается от острого чувства тревоги. Испания идёт тихо, на цыпочках, словно боясь, что кто-то услышит его в собственном доме. Что за глупости, кроме него самого и Романо здесь никого не должно быть. Только вот где он, где малыш Романо? Куда подевался этот непоседа? Он наскоро разувается, когда подходит к лестнице, ведущей на второй этаж, и неважно, что весь коридор уже запачкан клочьями пыли, которая собралась на подошве сапог и засохла от беспощадного климата. На перила плавно ложится пиджак, печально взмахнувший рукавами напоследок, которые после обвисают и замирают. Рука Испании сама сжимает шпагу, что покоится в ножнах; он задерживает дыхание, тревожась спугнуть незваного гостя. Почему же ему кажется, что здесь есть кто-то посторонний? В двух спальнях никого нет. Остаётся одна, комната Романо. Испания вновь напрягает слух, и ответом ему служит неизменная тишина. Он осторожно приоткрывает дверь, которая обычно скрипит, стоит лишь её немного открыть, но в этот раз она не издаёт ни звука, не смея нарушить тишину. Он сжимает шпагу чуть сильнее, внутренне натягиваясь, словно струна, готовая сорваться в любой момент. Почему в комнате такой идеальный порядок, если здесь всегда царит хаос? Где горы грязной одежды, остатки пиццы и многочисленные помидоры, которые Романо так любит? Увиденное лишь усиливает тревогу, заставляя сжать шпагу до побеления костяшек, до дрожи в руке. Он замечает, что среди этой пустоты выделяется кровать: немного помята, а одеяло и вовсе отсутствует, как и хозяин комнаты. Или есть? Испании кажется, что кто-то шмыгает носом. Он не без опаски заглядывает за стол, в угол. И правда, там трясётся одеяло, подавляя рыдания и изредка шмыгая носом. — Романо? Испания осторожно садится на корточки и касается грубой шершавой ладонью одеяла, чуть смещая его в сторону. Из него высовывается заплаканная недовольная мордочка. Увидев Испанию, глаза малыша так и начинают сиять от великого негодования: — Ты... Ублюдок... Почему так долго?! — Прости, малыш, попали в засаду. Италия только сейчас замечает длинную царапину на смуглом лице под самым глазом и вновь шмыгает носом. Полторы недели он не мог нормально спать, днём не мог наслаждаться жизнью. Он был совершенно один в этом огромном доме. Утром его иногда проведывала Бельгия, приносила ему поесть, так как сам он умел готовить только пиццу, и то, так как он всё ещё маленький, она получалась не такой вкусной, и даже гадкой. Он боялся темноты. Забивался каждую ночь в угол и плакал, зовя Испанию и прося его вернуться. А несколько ночей, когда разразилась самая настоящая буря, он забивался под кровать вместе с подушкой, которая была больше него самого, и плюшевым лисом, коего прижимал к груди. Он содрогался при каждом раскате грома, сжимался ещё сильнее, сворачивался в клубочек и плакал. Подобной слабости он бы ни за что не показал при Испании, к тому же, с ним было бы не страшно, он знал это. Сколько раз он был с ним, и Романо не боялся. Но его не было, он был один. И теперь его глаза опухшие, под ними видны синяки от недосыпа. У Испании сжимается сердце. Он сразу оставляет шпагу в покое и обнимает малыша, взяв его на руки и прижав к себе. — Прости, Романо. Прости, я не хотел. — Ублюдок, — он доверчиво прижимается к мужчине, вытирая лицо от слёз, — уложи меня спать. Испания наконец успокаивается и улыбается, с готовностью кивая и укладывая его в постель. Он достаёт из шкафа одну из книг, который был забит сказками самых разных писателей. — Скажи, Романо, — он садится на край кровати, поправив на малыше одеяло, — а почему в доме так чисто? — Заткнись! — Романо мгновенно краснеет и прячется под одеялом, сжимая его крохотными ручками. — Просто... Мне было скучно. Я пытался занять себя, и больше ничего не мог придумать. Я соскучился, ты, идиот. Он что-то ещё недовольно произносит, но Испании этого достаточно. Он так рад подобной искренности, что кидается на Романо с объятьями и крепко стискивает его крепко вместе с одеялом. — Что ты творишь?! Не трогай меня! — Я тоже скучал. Он довольно улыбается и устраивается на кровати удобнее, открывая книгу на том месте, откуда торчит кусочек бумаги. Романо дует щёки, но высовывается из-под одеяла и устраивается на груди Испании, закрывая глаза и сжимая пальчиками чужую рубашку посильнее. Он в ответ устраивает руку на его макушке и поглаживает волосы, в другой держа книгу. Испания не успевает и страницы прочитать, как Романо засыпает крепким сном. Спокойным, как долго не мог спать. Он подскакивал от любого постороннего шума. А сейчас он в безопасности, он знает, что Испания его защитит. — Buenas noches*, Романо.