И как же пахнет энцефалит?

Мир Ганнибала был очень ярок и интересен, в нем существовало множество вкусов, красок, плавных линий, резких переходов, цвет, свет и запах. Ароматы занимали, пожалуй, одно из главнейших мест в мире Ганнибала. Благодаря им он мог наслаждаться пищей и напитками в полной мере, чего не могли позволить себе все остальные. Еще в юности доктор Лектер понял, что его обоняние гораздо сильнее, чем у большинства людей, он мог узнать и отличить марки духов, которыми пользовались окружающие. Только по запаху он узнавал о том, где и как давно был человек. Вскоре Ганнибал научился различать даже некоторые специфичные запахи болезней. Со временем его умения только улучшались, а запахи становились все более и более ясными, и понятными, как если бы он читал книгу или смотрел на картину. Когда Ганнибал решил посвятить себя психиатрии, ему удалось отточить своё умение до совершенства. Он мог учуять даже эмоции, которые испытывал пациент, благо тренироваться было на ком. Иногда эта способность приносила неприятности и даже головную боль, когда пациенты или дамы на светских вечерах перебарщивали с духами и другими пахучими жидкостями. Но Ганнибалу всегда удавалось сохранить лицо и не важно был ли это сеанс психотерапии или поход в оперу, хотя чувство прекрасного в нем в такие моменты очень сильно страдало. Так происходило и с Уиллом Грэмом. Он интересовал Ганнибала, его способность понимать мышление других людей была поистине великолепна. Она выделяла его среди всех, делала его великолепным профайлером, но вместе с тем и уничтожала его сознание. Уилл был напуган своим разумом, он страдал и нуждался в помощи и часто у него не было сил и желания приводить себя в порядок внешний, потому что его внутренний хаос мешал ему. К тому же он не был так богат, как Ганнибал, большая часть его дохода уходила на собак, которых он безмерно любил, да и Уилл не считал, что нуждается во всем этом вычурном и дорогом, что имелось у Ганнибала. Он предпочитал что-то простое и удобное, возможно, внешне даже грубоватое. Словом, не был притязателен в выборе вещей, а уж запахов тем более. Однажды Ганнибал даже попросил его сменить лосьон, который безумно раздражал его чуткий нюх и перекрывал естественный запах Уилла, что мешало наблюдать за реакциями Грэма. Лектеру тогда показалось, что профайлер специально им пользуется, потому что хочет спрятать себя за ним или наоборот потому что хочет, чтобы его отождествляли с ним, чтобы его могли различить по этому резкому запаху, чтобы не потеряться в чужих разумах и эмоциях. Как если бы Уилл пытался заглушить аромат страха этим запахом. Но единственное с чем ассоциировался этот запах у Ганнибала было раздражение и легкая головная боль. Хотя сам Уилл пах интересно, несмотря на это, Лектер не мог сказать, что запах был необычным, скорее факт того, что он принадлежал Грэму, который совмещал в себе прекрасное и ужасное, делал его особенным. Ганнибал был эстетом, его привлекали люди имеющие особое чувство прекрасного или те, кого можно было бы назвать этим прекрасным. Уилл скорее относился ко второй категории. Его способность воспринимать мир других людей и даже принимать его настолько, что нет возможности отделить себя от этого другого, казалась Ганнибалу прекрасной. Она одновременно давала надежду на обретение того, кто будет понимать тебя от и до, и пугала настолько, что психиатра начинало охватывать легкое возбуждение, но оно не прорывалось наружу, блуждало внутри, пробуждая желания, о которых Уиллу знать было ещё рано. Их скрыть было сложнее, но все ещё возможно. Вместе с тем Ганнибал мечтал о том моменте, когда сможет поделиться ими с Грэмом. Он не хотел испортить себе удовольствие, представляя реакцию профайлера, поэтому старался не думать об этом, понимая, что ещё не время. Уилл может не выдержать эмоциональной перегрузки, а в том, что она будет огромной Лектер не сомневался. Ганнибалу нравилось толкать Уилла к краю, наблюдать за тем, как это сводит Грэма с ума, как он теряет себя, а его мир трещит по швам. Ему нравилось это надтреснутое состояние Уилла, когда он еще не сломлен, но уже точно не может быть целым, полным. Ганнибал воспринимал это, как трещинки на масляном холсте, который был плохо подготовлен в начале. Он видел в этом некий символ, ему казалось, что Уилла тоже не подготовили в начале, просто стали наносить краски по голой штукатурке, и теперь она не выдерживала перепадов температур и трескалась, падая к ногам создателя. Но доктора Лектера не привлекала перспектива полного сумасшествия Уилла. Именно сейчас он казался психиатру шедевром, законченным и не нуждающемся в каких-либо изменениях. Его хотелось изучать, подолгу рассматривать, пытаясь понять, оставить себе, чтобы можно было любоваться им самолично, без свидетелей, открывая с каждым разом для себя новые грани и открываясь в ответ. Ганнибал понимал, что как только Уилл перейдет черту, ему придется остановить профайлера от полного разрушения. И он был готов это сделать, потому что ему не нравилось рисковать, особенно, когда риск был явно неоправдан. Уилл был ценен и как пациент, и как источник информации о ФБР, и как тот, кого можно пустить в свой мир. На одном из приемов у Беделии Ганнибал сказал, что у него появилась возможность дружбы, и, хотя после вопроса о том, что этой возможностью является Уилл, он всё отрицал, говоря о том, что они слишком разные, внутри Лектер понимал, что одной дружбой они не обойдутся, а их различия лишь дополняют друг друга. Он хотел сделать его равным себе, как члена своей стаи. Он бы научил его охотиться, как Хоббс обучал Эбигейл, они бы делили добычу между собой, ели бы вместе, и тогда они стали бы равны. Но вместе с тем Ганнибал хотел подчинить его себе, привязать так, чтобы Уилл был зависим от него настолько, что не мог и шага без него ступить. Он хотел поглотить его, съесть, чтобы они стали едины не только духовно, но и физически. Блестящий психиатр и великолепный эмпат. Они могли прочитать друг друга полностью, но оба не могли себе этого позволить: Ганнибал хотел распробовать своего пациента полностью, медленно наслаждаясь его эмоциями, как дорогим вином, Уилл же был нагружен эмоционально настолько, что любое лишнее вмешательство в собственный мир могло привести к полной потере себя, как личности. К тому же, Грэм наивно полагал, что именно психиатру он может довериться полностью, рядом с ним у него появлялось странное чувство защищенности, как если бы лев прятал свою добычу от других. Страх от понимания, что овечку могут съесть, смешивался с четким осознанием, что от других хищников опасности можно не ждать. Уилл старался отгонять от себя это чувство, ему хотелось думать, что он не является этой самой овечкой, и Ганнибал не делает его особенным, закрывая от угроз мира – других хищников – потому что сам является опаснейшим из них. Когда это чувство усиливалось, страх пробегал по позвоночнику легкими лапками пауков, которые оплетали его своей мерзкой паутиной, мешая двигаться. В такие моменты Уиллу казалось, что, если он двинется чуть резче, чем необходимо, его укусят, отравят и, он умрет глупо и бесполезно. Профайлер хотел быть нужным. Именно в этом выражалась одна из самых главных черт Уилла по мнению психиатра. Она делала его жертвенным ягненком, желающим принести себя в дар ради великой цели. Именно так он и поступал, разрушая себя на работе у Кроуфорда. Ради великой цели профайлер был готов пойти на многое, а спасение невинных было для него одной из них. По мнению Ганнибала, это приближало его к идеалу эпохи Возрождения: он был прекрасен внешне, его внутренний мир был гармоничен, хотя сейчас сложно об этом говорить, а его умение понимать других людей делало его выше всех остальных. Виктимность Уилла делала его похожим на ангела, готового все отдать ради своего Бога, ради его творений – людей. Иногда Ганнибал представлял Грэма ангелом, спустившимся с небес - его хотелось опорочить, вырвать его крылья и заставить рыдать. Лектер представлял, как показал бы всему миру своего ангела: он нашел бы для него маленькую скромную церквушку, одел его в простую одежду, возможно, белую льняную рубашку и шерстяные брюки, Ганнибал поставил бы его на колени в центре, там, где обычно выступает священник с проповедью, завязал ему глаза атласной черной лентой, возвел его руки вверх в мольбе, и вонзил в его спину, туда, где должны быть крылья, осколки зеркал. Ганнибалу казалось идеальным, если бы витражи могли отражаться в этих осколках, он уже видел, как грустные взгляды святых смотрят на прихожих из отражений. Грэм бы не стал сопротивляться ему, потому что Ганнибал к тому времени уже бы стал его Богом, его главной целью. Ему нравилось представлять это – такую прекрасную смерть Уилла - но он чувствовал, что, даже сделав это, он не будет удовлетворен, он будет голодать, не зная, как унять это чувство, странное чувство пустоты и одиночества. Доктор Лектер знал, что такое одиночество, но не понимал его, так как у него никого не было, но с появлением Уилла, это чувство, как яд, стало распространяться в нем, выедая все остальные. Ганнибал уже не мог нормально наслаждаться едой и напитками, а пациенты стали казаться еще более скучными и раздражающими. Он ждал встреч с Уиллом с неким затаенным удовольствием, а когда они начинали сеанс внутри него нарастало желание. Оно бродило внутри, созревая, как плод сладкого фрукта, Ганнибал мечтал съесть его вместе с мясом профайлера, потушить и подать к столу, заставить Уилла есть его вместе, даже если бы пришлось применить силу. Это желание загоралось с каждым сеансом все сильнее, с каждым новым симптомом сдержать его было все сложнее. Уилл был рыбаком – это стало известно Ганнибалу не сразу, и сначала он скорее догадывался об этом. Но, когда доктор Лектер побывал у него дома, он увидел достаточно, чтобы понять это, потому что Грэм был хорошим рыбаком, не лучшим, но точно не плохим, хорошим, и его жилище было наполнено этим, его хобби, отдушиной, где он мог забыть все, остаться с собой наедине. Он чувствовал желание, знал, как им управлять, так чтобы рыба сама шла к нему — это было его главной способностью. Возможно, сам Уилл не замечал этого, но и в жизни он использовал это умение, чтобы следовать за убийцей в классе и на месте преступления. Порой, он предугадывал чужие желания и оборачивал их в свою пользу, но чаще просто следовал за ними, не имея сил скорее эмоциональных, чем физических, чтобы противиться им. Ганнибал же был охотником. Он следил за действиями, знал кто, как и что будет делать, мог ставить ловушки в тех местах, которые считал наиболее выгодными. Точно так же он отслеживал эмоции людей. Как настоящий охотник, он мог долго изучать объект, его привычки и ход его мыслей, не делая при этом лишних, резких движений, затаившись, иногда припугивая дичь, чтобы лучше понять её действия. И когда объект расслаблялся, Ганнибал наносил точный удар, который вышибал атакуемого из колеи. Так он действовал и с пациентами, и с жертвами. Шоковая терапия. Это могло казаться жестоким, но определенно было действенным методом, который не подводил его еще ни разу. Он был отточен до идеала в полевых условиях и закалён ещё в молодости, когда каждая ошибка казалась смертельной, а иногда и являлась таковой - ещё одна причина не любить риск -, поэтому Ганнибал предпочитал наблюдать, как можно дольше, строить планы, просчитывать все исходы, анализируя поведение жертвы. Ему нравилось делать все так, как если бы это было представление, что требовало полной сосредоточенности на действе, чтобы каждый персонаж выполнял отведенную ему роль. Сам он был кукловодом, все плясали под его дудку, хотя иногда, действуя самовольно, марионетки запутывались в нитях, портя всю игру доктору Лектеру, он даже с неким удовольствием помогал им распутаться, еще больше подчиняя своей воле. Такие выступления, как правило, заканчивались у Ганнибала на столе. Иногда их приходилось повторять, что доставляло психиатру некоторый дискомфорт и чувство скуки. Но с появлением Уилла ни одно представление не было похоже на другое, кроме финала, естественно. Грэм будто чувствовал желание психиатра, его нужду в чем-то необычном, новом, будоражащем, и предлагал ему это, скорее неосознанно, чем ясно понимая, что делает. Ганнибал часто замечал за Уиллом, как тот, а точнее его тело, подавало ему сигналы, как бы признавая его более сильным, как если бы они были двумя волками и необходимо было выбрать вожака. Грэм, сам того не замечая, расслаблялся в присутствии доктора, его позы становились более открытыми и, как сказал бы сам Лектер, беззащитными. Тело профайлера было честнее, чем его разум, мягко и ненавязчиво показывая свою готовность. Если бы кто-то смотрел на Уилла во время сеансов он бы не заметил каких-либо изменений, но Ганнибал знал куда и как смотреть. И он смотрел. На руки – Грэм начинал активней жестикулировать рядом с ним, ярче показывая свои эмоции, и как бы невзначай создавая больше возможностей для тактильного контакта, как если бы он хотел прикосновений, хотя скорее всего даже не задумывался над этим. На глаза – у Уилла было две крайности, он либо смотрел только в глаза, не отводя взгляд, либо стойко отводил его, пытаясь спрятать свои чувства и мысли. Ганнибал в такие моменты посмеивался про себя, потому что считал глупым прятать от психиатра то, что он учился высматривать всю свою жизнь. Так же часто необходимо было обращать внимание на позу Уилла в целом. Сидя в кресле, профайлер мог принимать странные закрытые позы, скрестив руки и ноги, начать смотреть только в глаза доктору, но это происходило редко. Чаще Грэм судорожно вцеплялся в подлокотники кресла, расставлял ноги, как если бы готовился выпрыгнуть из него по первому сигналу, и бегал глазами по всему помещению, стараясь не смотреть на Ганнибала подолгу. Напряжение. Настолько странное и противоречивое оно было, что на контрасте с тем доверием, которое неосознанно показывало тело Уилла, оно казалось еще более заметным, придавая запаху профайлера солоноватости, как от пота, который порой сбегал по лицу профайлера в самые напряженные моменты. Для Ганнибала это были привычные запахи Уилла. Только по ним одним он мог предполагать, в каком настроении молодой мужчина находился. Это было его маленьким преимуществом, ещё одним из них, в борьбе за Уилла. Ганнибал даже мог бы похвастаться картотекой ароматов Грэма, если бы она не находилась лишь у него в голове. Но, к сожалению, в какой-то момент она начинала надоедать. Нет, сам Уилл все еще оставался интересным холстом с постоянно меняющими мазками краски, так что скучать было некогда, но вот запах. Он был грубоватым, и сначала приносил с собой что-то свежее и новое в жизнь мужчины, но вскоре стал скорее раздражающим фактором. Ганнибал не мог понять, в какой момент он стал возбуждаться от этого запаха, как возбуждается хищник, почуяв кровь или течку. Его желание поглотить профайлера выходило на новый уровень, разжигая огонь внутри. Однажды, придя на сеанс, Уилл принес с собой новый запах. Он был слабым, и сначала психиатр подумал, что ему показалось, что его мозг, приправленный желанием, решил сыграть с ним злую шутку. Но профайлер действительно пах чем-то сладким, чем-то что делало его естественный запах еще более острым и пряным. Если бы Ганнибала спросили, что происходило на том сеансе, он не смог бы ответить сразу. В тот день мужчина убедился, что Уилл идеален во всём, почти во всём, даже с его раздражающими запахами. Психиатр понимал, что с Уиллом что-то не так, и первое, что пришло ему в голову было связанно с девушками. Ганнибала затопила ревность на секунду, и он понадеялся, что она не отразилась на его лице в тот миг, потому что он чувствовал, что если это так, то ему придется открыть сезон охоты пораньше. За сеанс от Уилла ничего не удалось узнать про это, и мужчина, лелея надежду того, что ему показалось, решил не обращать на эти сладковатые нотки внимания. Но с каждым сеансом запах становился все сильнее, а Уилл все больше походил на загнанное животное: дергался, нервничал, хуже шел на контакт. К тому же его запах обострился, а к сладкому аромату, из-за которого Ганнибал начинал думать о вещах совсем не врачебных, добавился липкий лихорадочный жаркий запах бреда. Доктор Лектер уже встречал такой аромат в своей практике – это был энцефалит. Случай очень редкий, но и здесь Уилл был лучшим, поэтому психиатр без зазрения совести стал изучать его, понимая, что, как только профайлер дойдет до черты, Ганнибал остановит все это. А потом Уилл стал выпадать из реальности: хождение во сне, припадки, галлюцинации. Всё это делало молодого мужчину ещё более уязвимым, беззащитным, что безумно нравилось Ганнибалу. Тяжелый запах Уилла и его одеколона, приправленный нотками лихорадочного жара, стал любимым лакомством психиатра, от которого начинало тянуть в паху, а разум затуманивался. И это сводило с ума. Порой Ганнибалу казалось, что он тоже заболел. Нет, его не лихорадило, он не терялся в своих мыслях, он оставался таким же невозмутимым внешне, но только до того момента, как он видел Уилла. Когда профайлер в очередной раз отключился, Ганнибал проверил все возможные реакции тела, память, и только после этого решил создавать свой план по окончательному захвату Уилла, потому что молодой мужчина сам не замечал, как соблазнял психиатра. А тот уже еле сдерживался на сеансе, чтобы откровенно не принюхиваться и не облизываться, когда удавалось близко подойти к Грэму. Зверь внутри него готов был вгрызться, и не только, в глотку мужчине по первому зову, и Уилл подавал его, не осознано, но он делал это. План был прост: необходимо было только дождаться приступа, постараться зафиксировать Уилла, завязать глаз, чтобы его мозг не подкинул ему интересную картину прошлого. Хотя у Ганнибала было острое желание заставить Уилла помнить это, чтобы он не знал, было ли это иллюзией, вдруг вклинившейся в кровавую череду, или реальность. Состояние Уилла с каждым сеансом становилось все хуже, очередной приступ не заставил себя ждать. Уилл тогда стоял у стола, оперевшись на него, держась руками за край, когда его начало слегка трясти. Ганнибал в это время расхаживал перед ним, делая пометки в блокноте, а когда заметил дрожь быстро отложил все ненужно в сторону, проверил, что профайлер не реагирует на внешние раздражители, и принялся за дело. Он знал, что у него не так много времени, как хотелось бы, в такие моменты Лектер думал, что хотел бы вечность, а не эти жалкие 11-13 минут. Он так же понимал, что не успеет все за один раз, но на этот случай у него было кое-что в запасе. Сначала, Ганнибал подошел к Уиллу, огладил его всего через одежду, начиная от шеи, провел по плечам, плавно перешел на руки, огладил подушечками пальцев чужие ладони, почувствовал их дрожь. Его собственные руки в этот момент начало покалывать. Лектеру не хотелось торопиться, несмотря на ограниченность во времени. Он плавно переместил свои руки за спину Грэма, мягко прошелся по ней, закончив на пояснице, вернул руки на плечи, чуть сжал их. Оттуда он двинулся вниз по груди, что судорожно сжималась сейчас, попытался прощупать пресс через слишком толстую рубашку, чуть тронул пах мужчины и перешел на бедра, оглаживая их по всей длине. Всё это время он жадно вдыхал запах Уилла, утыкаясь ему в изгиб шеи или за ухо, туда, где он чувствовался острее. Во рту скапливалась слюна, как если бы Ганнибал был голодающим дорвавшимся до куска мяса. Ему нравилось это чувство, он давно не испытывал такого желания. Уилл был почти подарком по меркам психиатра. Его хотелось иметь, просто невозможно было не хотеть. Своё желание Ганнибал выцеловал у профайлера на шее, покусывая и оттягивая кожу, стараясь не оставить следов, хотя безумно хотелось. Мужчина думал, что когда-нибудь он обязательно пометит своего Уилла, что он обязательно придумает самый идеальный способ для этого, а сейчас он не хотел портить произведение искусства, стоящее перед ним. Грэм же в его руках лишь издавал странные задушенные звуки и трясся в припадке, опираясь на стол, и, хотя Ганнибалу не хватало вовлеченности партнера в действо, он был согласен сам все сделать. Тем более, что прошла уже половина времени, которая у них была. Доктор Лектер уложил Уилла на стол, раздвинул его ноги и устроился между них, притираясь к профайлеру пахом. Там уже скопились жар и напряжение. И оно было не только его. Может быть сам Уилл был не здесь, но его тело точно проявляло заинтересованность в происходящем. Оно покрылось потом, от чего запах стал ярче, тряска стала напоминать скорее легкие вибрации в руках и ногах, а задушенные звуки превратились в всхлипы. Появилось странное желание облизать всего Уилла, прочувствовать его вкус на языке, впитать в себя его запал, чтобы он тоже пропитался чужим. Время припадка подходило к концу, а доктор Лектер только разогрелся, да и сам Грэм тоже только вошёл во вкус. Сначала Ганнибал думал, что сможет остановиться вовремя, но теперь он понимал, что даже если бы он мог, он бы не стал этого делать, просто не захотел бы. Уилла начинало отпускать, его прекращало трясти, а грудная клетка начинала ходить ходуном. Профайлер все ещё лежал на столе, его ноги все ещё не выпускали Ганнибала. Не смотря на провокационную позу, они оба были полностью одеты, Лектер не расстегнул ни одной пуговицы на рубашке Грэма, хотя та жутко ему не нравилась и очень мешала при поцелуях. Кстати о них, Ганнибал решил, что не будет останавливаться, спишет все на галлюцинации Уилла, а если тот не поверит, то он как-нибудь объяснит все этому сомнамбуле, поэтому он впился в рот профайлера своим, жадно атакуя задыхающееся под ним тело. Уилл всё ещё не контролировал себя, открыл рот, чем сразу воспользовался Ганнибал. Он провел языком по кромке зубов, наслаждаясь чувством опасности, ведь Уилл спокойно мог прикусить его, и двинулся дальше, тронул язык профайлера, затягивая его в безумный танец. Грэм отвечал, и делал это так неистово, как будто от этого зависела его жизнь. В это время руки Лектера снова стали оглаживать всего Уилла, медленно раздевая его. Когда последняя пуговка была расстегнута, а у психиатра появился доступ к коже профайлера, Уилл вдруг протянул свои руки и, проведя ими по телу Ганнибала от торса до груди, схватил его за плечи. Лектер напрягся, прерывая поцелуй, взглянул в глаза Грэма. Тот до сих пор не пришёл в себя и явно был где-то не здесь, хотя уже отвечал так, что у Ганнибала стояло давно и крепко, а сладкий запах лихорадки лишь делал его ещё более соблазнительным. Пока психиатр занимался анализом состояния профайлера, тот начал забираться своими руками под пиджак доктора, пытаясь снять его. Когда с предметом гардероба было покончено, не без помощи его хозяина, конечно, Уилл сильнее прижался к Ганнибалу и мягко качнул бедрами, издавая при этом приглушенный стон. Это послужило спусковым крючком для Ганнибала. Он стал стаскивать с себя и Уилла одежду, тот помогал ему по мере сил, иногда издавая приглушенные полувсхлипы-полустоны, когда его порывисто касались руки Лектера то у груди, то у таза. Сняв с себя и Уилла брюки, психиатр перешел на бельё. Оставив Грэма полностью голым, он потратил несколько мгновений для того, чтобы разглядеть желание профайлера. Он окинул его взглядом, тот раскраснелся, тяжело дышал, его глаза были подёрнуты пеленой похоти, язык постоянно пробегался по губам, жилка на шее билась в бешенном ритме, соски затвердели от легкого трения, на животе бугрились мышцы пресса. Уилл был бледен, и от этого его возбуждение выглядело еще более ярким, контрастирующим с ним, головка его члена казалась слишком красной и резко выделялась на фоне светлой кожи. Рот Ганнибала наполнился слюной. Он опустился на колени, преодолевая сопротивление тисков, в которые его зажали ноги профайлера, закинул их себе на плечи и уткнулся лицом в низ живота Уилла, рядом с его членом. Здесь его запах становился совсем невозможным, настолько, что Ганнибал, не сдержавшись, укусил Грэма, слегка посасывая. Сверху послышалось сдавленный стон, а руки Уилла, потерявшие опору, вцепились в край столешницы. Ганнибал медлил, поглаживая бедра молодого мужчины, ожидая его реакции, он стал покрывать мелкими поцелуями низ живота, внутреннюю сторону бедер, не касаясь возбужденного органа. Вскоре Уилл сдался, его начало мелко трясти и он, сам того не осознавая, стал подмахивать под легкие движения Лектера, постанывая на каждое касание. Ганнибал решил, что с Уилла хватит, и взял его член в рот. Сначала наполовину, придерживая за бедра, мягко обвел языком головку, задел уздечку, а потом вобрал член полностью. Он почувствовал, как напряглись бедра под его ладонями, как сдавило грудную клетку на середине стона, как усилился запах. Теперь ничего кроме этого лихорадочно-сладко-солёного запаха не было. Ганнибал мягко выпустил естество Уилла изо рта, еще раз проведя языком по головке, а затем снова вобрал, на этот раз чуть прикусив зубами, наверху послышалось сладкое шипение. Ганнибал чувствовал, что Уиллу нравится это болезненное наслаждение, поэтому повторил все действия еще раз, а потом ослабил хватку на бледных бедрах профайлера, про себя думая, что завтра там обязательно будут следы его рук. Пару секунд понадобилось Грэму, чтобы понять, что произошло, и ещё пару, чтобы набраться смелости, толкнуться в жар чужого рта. Он сразу набрал быстрый темп, толкаясь мелко, Ганнибал не останавливал его, поддерживая его мягкими поглаживаниями по бедрам, животу и ягодицам. Уилл тихо стонал, иногда переходя в порыкивание, и чем ближе был оргазм, тем чаще он срывался в тишину. Он не решался отпускать край стола, цепляясь за него, как за спасительный круг, хотя явно хотел коснуться Лектера. Чувствуя предоргазменные судороги Уилла, Ганнибал достал из ящика стола смазку, щедро смазав ею пальцы, он осторожно погладил мошонку профайлера, медленно спускаясь вниз, дотронулся до входа, слегка надавив на неё. Сверху послышался тихий свистящий стон. Это определенно было «да». Мужчина неспешно протолкнул первый палец, ощущая жар и тесноту Уилла, отчего его собственный член дернулся. Пару раз он полностью ввёл и вывел палец, слыша, сдавленные стоны сверху, он отвлекал Уилла, чуть сильнее всасывая его член. Немедля, Ганнибал ввёл еще один палец. Сейчас возмущения сверху были совсем уж странными, потом краем глаза психиатр заметил, что одна рука уже не держалась за край стола. Но ему было не до этого, собственное возбуждение уже было невозможно терпеть, поэтому Ганнибал быстро добавил третий палец. Пару раз он развел пальцы внутри Грэма, ведомый лишь откликами другого тела, а затем, изменив угол, нашел небольшое уплотнение внутри, чем вызвал легкие вскрики. Ганнибал почувствовал, как все тело Уилла напряглось, будто готовясь к прыжку, стоны стали совсем тихими и прерывались все чаще. Ещё немного подразнив профайлера, Лектер позволил Грэму кончить ему в рот, скуля и сжимаясь вокруг него. Его снова начала бить судорога, но она не была вызвана приступом. Психиатр почувствовал, как Уилл сжимается вокруг его пальцев, а затем расслабляется. Ганнибал проглотил семя профайлера, чмокнул его в уже опавший член и встал. Больше терпеть сил не было, Ганнибал вытащил пальцы из Уилла, чем вызвал недовольный вздох с его стороны, быстро смазал себя и вошел в Грэма сразу полностью. После оргазма тот еще был полностью расслаблен, а стеночки ануса сладко сжимались, что вызвало волну жара у Ганнибала. Он склонился над Уиллом, который снова пытался отдышаться, и втянул его в долгий поцелуй. На этот раз это было похоже на медленный страстный танец, где каждый отдает себя полностью во власть другому. Когда у Грэма начал заканчиваться воздух, он был вынужден прервать поцелуй, за что сразу получил небольшую месть – Ганнибал резко вошел в него до конца. Ещё пару раз он то полностью выходил, то полностью заполнял собой зад профайлера, каждый такой толчок сопровождался тихим порыкиванием Ганнибала и чуть более громким вскриком Уилла. Слегка поменяв угол, Ганнибал добился того, что у Грэма снова стояло, и тогда он стал нещадно вбиваться в его тело, попутно целуя его куда мог достать. Большая часть поцелуев-укусов пришлась на шею, о чем Лектер ничуть не жалел. Когда же он достал до губ профайлера, они уже оба были на грани, Грэм мог только беспомощно подмахивать бедрами в такт сильным толчкам, крепче вцепляясь в плечи Лектера. Тот же в свою очередь протиснул свою ладонь между их животами, где истекал смазкой член Уилла, и стал надрачивать ему в такт толчкам, иногда сбиваясь с ритма, чем заставлял профайлера несдержанно вскрикивать прямо в поцелуй. Накрыло их почти одновременно: сначала Ганнибал, почувствовал, что вот-вот кончит и стал яростнее вести ладонью по члену Уилла, сильно давя большим пальцем на головку. Лектер первым сорвался в пропасть, сильно вбиваясь в Грэма, тот последовал за ним через несколько толчков в ладонь психиатра. Оба тяжело приходили в себя, ничего не говоря друг другу. Ганнибал помог Уиллу одеться, от чего тот краснел, даже сильнее, чем от минета. Самого же психиатра ничего не смущало, он почувствовал облегчение, когда его внутренние демоны отбесились, и теперь он был готов снова манипулировать всеми вокруг, включая Уилла, который не знал, куда себя деть и теперь стоял возле кресла, смотря на книжные полки и теребя край рубашки. Доктор Лектер не торопил его, он хотел увидеть реакцию, которая последовала спустя несколько минут затяжного молчания: - Я был не в себе, простите, - мямлит он и сбегает, хлопнув дверью. Ганнибал лишь улыбается. Теперь Уилл действительно принадлежит только ему, хотя пока он этого еще сам не осознаёт.