Золото и Сталь

      Дружину новгородскую княгиня сама лично у ворот хлебом-солью встречала. Златояра её до этого только издали видела — молодая, красивая. На голове очелье золотое самоцветами сияет. Стоит величаво, а по глазам видно, что еле держится, чтоб не броситься князю на шею — заждалась, соскучилась. А под широким сарафаном видно, что тяжёлая снова. Светозар просветлел сразу, любимую жену увидев, при всём честном народе на колени перед нею упал, он и не ведал о том, что не одну её оставил, уезжая.       Златояру, будто кольнуло что-то. Радость ли? Зависть? Она тоже хотела бы видеть горящие счастьем глаза Радогора, когда он возьмёт на руки своего ребёнка. Хотела бы подарить ему сына, но всё ещё боялась, а ну как снова беда случится, да и не до этого сейчас, будет ещё время.       Окутанные ликованием города, радостью и благодарностью народа, дружинники направлялись в княжий терем. Княгиня на праздничный пир не поскупилась — прямо на дворе столы расставили, яствами заваленные. На вертеле целого кабана зажарили, рябчиков да куропаток без счёту запекли, солений, пирогов наготовили, а уж мёду лучшего сколько бочек выкатили…       Злата и тут чувствовала себя на своём месте. Не просто женой одного из дружинников, и тем более не женой простого кузнеца, а частью этого братства. С ней говорили и вели себя на равных, и никого не заботило, что она женщина в мужском облачении, что держится свободно, не в пример порядочным жёнам, для которых скромность да покорность — главная добродетель. Она доказала, что способна на большее, чем стряпать да прясть, каждый её теперь уважал. От того так радостно ей было, так легко, хоть за эту честь и пришлось не малую цену отдать, кусочком души пожертвовать.       За весёлым пиром не заметила, как время пролетело. Дело понемногу клонилось к ночи, скоморохи петь устали и уже тихонько наигрывали какую-то спокойную мелодию. За столами неспешно велись хмельные беседы, кто-то девушек из челяди в укромный уголок сманивал — ребята в походе по женской ласке истосковались.       Злата вполуха слушала разговоры Радогора с Боричем, блуждая взглядом по двору. Как вдруг замерла удивлённо и, не глядя, пихнула мужа в бок.       — Ты гляди, чего творит…       Тот отвлекся от беседы, не понимая, чего она от него хочет.       — Сорока… — Злата указала на полутемный закуток двора, где десятник ворковал тихонько с кем-то.       — Это ж Агния… — Радогор тоже замер в недоумении. Он знал Сороку уже много лет, и ни разу за всё время не видел его таким — смотрит на девицу с обожанием, будто ценнее и краше в мире нет ничего. Невесомо, нежно каждый пальчик на её руке целует, осторожно, едва касаясь, губами к губам прижимается и тут же отступает, говорит что-то с улыбкой.       — Вот же шельма! Ох, я ему… — Злата попыталась с лавки подняться, да покачнувшись на неверных ногах, плюхнулась на место — перебрала с медом. — Завтра, завтра точно ему взбучку устрою.       — Не мешайся в это, — Радогор попытался вложить хоть толику разума в её хмельную голову.       — Да как же? Она ж девочка совсем… Я думала он к ней по дружбе, помочь, а он вишь как?       — Не лезь, — уже строже молвил.       — Я же за неё тоже отвечаю, после всего, что она…       — Он сам справится.       — Да он только хуже сделает!       — Злата!       Она не стала спорить, но твёрдо решила с Сорокой поговорить об этом. Наутро, правда, запамятовать успела, не помнила даже, как Радогор её на плечо взвалил и горницу отнёс. Вспомнила, только когда на дружинном дворе Сороку заметила — улыбка до ушей, довольный, как кот с горшком сметаны.       Ох, как она взъярилась:       — Что ты с ней сделал? — подлетела, за грудки десятника схватила.       — Только то, чего она сама хотела, — хитро улыбнулся Сорока, подшутить над Златой добродушно решил, да не подумал, что она ещё больше разозлится.       Правый кулак златин мигом врезался его лицо. И даром, что она ниже его почти на голову, Сорока от неожиданности потерял равновесие и повалился наземь.       — Как ты посмел-то? — вскричала Злата уже сидя на нём верхом и молотя по лицу кулаками, — она же девочка совсем! Наивная, неразумная!       Сорока только и успевал, что руками закрываться.       — Я доверяла тебе, думала, ты по-братски к ней, а ты!       — Да не трогал я ее! — не выдержал десятник, в очередной раз принимая предплечьями град ударов.       — Был бы ты таким довольным… Она и так натерпелась, а ты мерзота такая…       — Я женюсь на ней! — Злата замерла на полуслове, и её кулак повис в воздухе. — Мы женимся, полоумная!       — Как это?       — Кикимора помогла… — буркнул себе под нос, а потом, будто нехотя добавил: — Влюбился я! Пока следил, чтоб она с собою не натворила чего. Влюбился и сказал об этом, как же еще? — Злата глядела оторопело и пошевелиться не могла. — Слезь с меня.       Она неловко поднялась на ноги, так стыдно стало, что опять превратно про него подумала.       — Прости…       — Да ладно, — Сорока сплюнул кровь от разбитой губы. — Если подумать, неплохо это, что не только мне её счастье дорого. Знаешь, что-то часто ты на мне верхом оказываешься, надо бы Радогору сказать…       — Эй!       — Да шучу я… Пойдем, потолкуем, а то ты меня и убьешь так, ненароком, когда тебе снова покажется чего-то.       Под яблонями тихо было, легкий ветерок жару дневную разгонял. Они уселись на лавку у самого края дружинного двора, за небольшим заборчиком, что сад отделял.       — Я её за руку не сразу взять смог, — говорил Сорока, — страшно ей, мигом дрожь пробирает, сжимается, что та птичка, мне даже кажется, что слышу, как сердечко её колотится. Много времени пройдёт, прежде чем она привыкнет. Мне самому страшно каждый раз, а ты тут…       — Я ж не знала… — понурилась виновато.       — А просто спросить нельзя было? Ну, конечно, я же зверюга бесчувственная, верно? Но и зверь ведь ласку понимает…       — Правда не обидишь её?       — Да я скорее сам себе язык вырву, чем ей больно сделаю! Одно меня тревожит. Слухи быстро летят, на что хочешь поспорю, скоро нам опять в поход выдвигаться. Мы ещё до Новгорода не дошли, а все соседи знали, с кем мы бились, как и сколько людей потеряли. Не задержатся, чтоб поживиться на наших трупах. И где мне тогда голубку мою оставить? Как уберечь? Не брать же в поход с собою.       — В тереме оставить можно, при княгине, — улыбнулась Злата, глядя вглубь сада.       — Прислугой что ли?       — Нет. — Златояра поднялась на ноги. — Ратибор! Эй, княжич-непоседа!       По дорожке топал зеленоглазый малыш, узнал её, расплылся в улыбке и припустил к ней. Недоверчиво на Сороку покосился и залез к Златояре на колени.       — Опять от нянек сбежал? А как подрос, ты смотри… — княжич залепетал что-то в ответ по-своему. Слова вроде, а что говорит не разобрать. Давай Злату за косы таскать, заклепки блестящие на ремешках разглядыввать. А сам болтает что-то умильно, на месте крутится. Заметил вдруг дружинников на площадке, засмотрелся, как мечи их в воздухе мелькают, притих удивленно.       — Нравится? — усмехнулась Злата. — Подрастешь — дядька и тебя так биться научит, — на Сороку кивнула.       — А чего я-то?       — А почему бы и нет? Не сумеешь разве?       — Сумею, да только… — Сорока замолк на полуслове, потому что заметил, как Ратибор на него смотрит — внимательно, грозно так. А потом вдруг потянулся вперёд и схватил десятника за бороду, тянет больно, а сам хохочет, заливается.       — Видишь, ты ему нравишься, — Злата осторожно разжала маленькие цепкие пальчики, чтоб Сороку вызволить.       — Ага, как же… Понравится такой…       — Дети они всё чувствуют, вот посмотрел он на тебя и уже знает — хороший ты иль нет.       — И что? Хороший значит, коль понравился? — княжич снова к десятнику потянулся, тот его ручки в воздухе поймал. — Ну-ну, довольно. Ты меня так без бороды оставишь.       — Гляди-ка, и ты улыбаться умеешь… — лукаво молвила Злата.       — Тебе привиделось, — Сорока поспешил на лицо серьёзности напустить, ему и самому непривычно было вот так попросту радоваться, давно у него причины для такого не было. Малыш перебрался на колени к десятнику и тут же потянулся к ножу, что сверкал самоцветами у него на поясе. — Эй, а это тебе рано ещё, — поспешил он вернуть оружие в ножны, — поранишься — Светозар с меня голову снимет.       — Да уж, князь, как видно, души в нем не чает, и княгиню свою любит. Как он у ворот обрадовался ей…       — Немудрено, она ему первенца подарила, второго вон под сердцем носит. Белослава не сумела…       — Его первая жена?       — Верно. За пять лет, говорят, ни разу не понесла. Не могла или не хотела, кто ж вас баб разберёт.       — Да разве ж можно не хотеть?       — Так ведь она за князя не своей волею пошла, отец приказал, она и повиновалась. В тереме ни с кем почти не говорила. Бывало, запрётся в горнице своей и неделями её не видно. Не знаю, что у них там было, но и князь к ней не часто захаживал. А потом её лихорадка свалила да на тот свет забрала. По крайней мере, так всем сказали, а разбираться, что там на самом деле было, никто и не стал.       — А Крижана по любви, значит, за князя пошла?       — А там другая история. Князь как-то у одного мелкого боярина в пути останавливался. Так тот её, побочную дочку свою, Светозару на одну ночь подсунул, позабавиться. Думал, а ну как внучок княжьих кровей получится. Коль не найдёт себе князь новой жены, так и наследником стать сможет, а за собою и деда к власти поднимет. А князь возьми да и влюбись в девочку, она ведь и красивая, и добрая. Наутро посватал и увез с собою. Боярин возразить пытался, да князь ему на ушко шепнул что-то, тот и замолк. А Крижане что? Дома её боярыня не жаловала, прислуживать заставила, тиранила, как хотела. Нелегко, наверное, смотреть день ото дня на мужнину измену. А тут раз — и княгиней стать, любая с радостью замуж пошла бы.       — Не думала, что ты за суетой в тереме княжьем следишь…       — Не слежу, но я же воин, привык всё подмечать, вроде не слушаешь, а слышишь всё. Это тоже полезно, иногда.       Из глубины сада послышались встревоженные крики.       — О, няньки спохватились, — Златояра улыбнулась недобро.       Старшая из нянек охнула и побледнела, увидев златину улыбку да взгляд суровый.       — Здравствуйте, боярыня, — промямлила.       — И вам не хворать, — Злата Ратибора поближе к себе прижала, сразу видно — так просто не отдаст его. — Я смотрю, княжий сын у нас не дороже котёнка нынче. Где хочешь, гуляй, что вздумается, делай. Только что чуть под ноги дружинников не побежал. А они ведь не на шутку бьются, мечами, не болванками деревянными.       — Помилуйте, боярыня, — начала было причитать нянька, да Злата её перебила.       — Сорока, князя не видел? — те побледнели ещё больше.       — Дык, по ближним заставам поехал, с утра ещё.       — Эх, не везёт. Тогда с княгиней поговорю, а то неровен час, без будущего князя останемся. Ну что, кумушки, я вас предупреждала, ведите к матушке, пусть она решает, что с вами делать. Сорока, а ты Агнию найди и тоже к княгине отправь, я ей работу по плечу нашла.       Вблизи да без убора богатого княгиня ещё моложе выглядела и совсем простой девушкой казалась, в сорочке обычной да с веретеном в руках. Обернулась к двери, когда Златояра вошла, улыбнулась радостно сыну, он тут же на пол соскочил, к матери побежал. А Крижана удивленно Злату разглядывала, нянек, что за её спиной стояли, виноватые взгляды пряча.       — Случилось чего? С князем? — забеспокоилась.       — Нет, матушка, с ним всё в порядке.       — А ты?       — Меня Златоярой кличут, я в дружине десятником служу.       — А, это та самая, что под Избором билась! Наслышана. Давно узнать хотела, как же так вышло, что в дружину пошла?       — Как-нибудь обязательно расскажу, а сейчас я тут по другому делу. Можем мы с глазу на глаз потолковать?       — Конечно, — она указала на лавку около себя и махнула рукой, отпуская нянек. Хотела и Ратибора им отдать, да Злата попросила его тут оставить.       — Я его только что на дружинном дворе поймала, он там один гулял. — Княгиня бросила беспокойный взгляд на сына, который уже принялся мотками пряжи баловаться. — Княжич наш смышленым растёт да ловким, няньки за ним не поспевают. Не ровен час, он по беспечности детской покалечится ненароком.       — Вот как? А мне они каждый день рассказывают, что он весь день сказки слушал, да пряники кушал…       — Это нянькам так хочется, они ведь уже не девицы юные, тяжело им за мальцом бегать, вот и стараются в тереме держать, — Злата старалась так говорить, чтоб под беду женщин не подвести. Хотя и так ясно было — княгиня строго наказывать не станет, по себе знает, как тяжело в прислугах ходить. — Да только ему не по нраву в четырёх стенах сидеть, не в первый раз сбегает. Это не нянек вина, просто годы своё берут. Надо бы помоложе кого выбрать.       — Надо бы… — согласилась княгиня. — Да где ж сыскать такого, чтоб и присмотреть, и научить чему мог?       — Есть один человек — невеста десятника Сороки.       — Невеста Сороки? — Крижана, видать, и про него немало слышала.       — Верно. Девочка смышленая, проворная, и… если уж ей с Сорокой совладать удалось, может и княжичу другом станет?       Агния несмело замялась у порога княгининой светёлки. Она не понимала, зачем её сюда привели, но заметив Злату, которая играла с Ратибором, сидя прямо на полу, немного успокоилась. Поклонилась княгине, стала ждать, пока та рассмотрит её, пояснит, зачем она здесь.       — Присядь, — Крижана улыбнулась приветливо, голос у неё мягкий, добрый. Какими же красивыми женщины становятся, когда новую жизнь в себе носят, — подумалось ей вдруг. — Тебя ведь Агнией зовут, верно?       — Да, матушка, — странно было так звать ту, кто едва ли на пару лет её самой старше, но Агния порядок знала: князь — всё равно, что отец для своего народа, а посему княгиня — матушка, так к ней обращаться и положено.       — Златояра сказала, ты из Избора.       — Из деревни, что у Изборского озера.       — За детьми ходить умеешь?       — Умею, сестрица младшая всегда со мною была, да и других детей в деревне нередко на весь день со мной оставляли — где один есть, там и другим место найдётся.       — А грамоту знаешь?       — Отец, пока жив был, научал.       — Это хорошо, — ей хотелось спросить, как Агнии вышло невестой Сороки стать, да Злата просила про то не расспрашивать. Ну и пусть, захочет — сама поведает. — Мой сын больно шустрый растёт, ему всё хочется побегать, всё своими руками потрогать, разузнать да разглядеть. Нянькам моим за ним не угнаться уже, сможешь помочь мне в такой беде?       Ангия на Злату покосилась, та с улыбкой кивнула тихонько, соглашайся, мол, дурного не случится.       — Как же не помочь? — улыбнулась. — Дружина княжья город и деревню родную от такой беды спасла, хотя бы так отплатить смогу за жизнь спасённую.       — Вот и славно. Горницу рядом с моей для тебя уже готовят. Надеюсь, ты и мне другом станешь, — улыбнулась княгиня. Наклонилась поближе и добавила тихонько, — а то с этими тетками невмоготу уже, скучные они, шагу ступить не дают.       Так и повелось. Дни степенно за днями тянулись, Ратибор к Агнии мигом привык. Чуть ли не каждый день они вместе в саду играли, наблюдали, как на дворе дружинники учатся. Карин для княжича даже меч деревянный вырезал, махонький, чуть больше ножа, а всё ж оружие. Ратибор тот подарок даже в кровать с собою брал, так приглянулась игрушка. А Златояра сердилась — она у Годарича таких игрушек искусных накупила, а Ратибор мечом этим играл, да и только. Крижана тоже нередко с ними в саду отдыхала, правда недолго, ей и так тяжело дитя носить было, а тут ещё и лето на диво жарким выдалось.       Злата бы с радостью с ними подольше играла да беседовала, но у неё своих дел полно было. Ведь пятерых воинов для десятка мало, нужно было ещё стольких же выбрать. А выбирала она внимательно, наблюдала за младшими дружинниками, кто чего умеет, кто как бьётся. Искала тех, что в бою хитрым да изворотливым был, кто не только мечом владел, умелых выбирала. Каждый день допоздна с ними, то на площадке упражнялась, то в ближайшем лесу пропадала. Учила молодцев своих прятаться, ходить бесшумно, и сама понемногу училась — непростое это дело людей в бой вести, отвечать за жизнь каждого из них. Ребята ей тоже верностью да заботой отвечали. Ведь остались ещё те, кому не по нраву было, что их женщина ведёт. Кто-то противиться начинал, кто-то даже на саму Златояру недобро поглядывал, но им быстро кулаком да словом добрым объяснили, что десятника своего уважать следует.       Те, что с нею под Избором выжили, волей-неволей для Златояры ближе других были, как старшие братья, и каждый особенный, по-своему. Вот на Добронрава глянешь — большой, сильный, лицом суров, а как увидит где кошку али щенка — тут же захочет приласкать животинку. Однажды Злата его полдня найти не могла, а он кошку с выводком котяток за теремом нашёл, и всё это время с ними возился — молока им раздобыл, местечко уютное на конюшне для них устроил. Одно слово — добрый нравом. Важин и Карин, как оказалось, родом из одной деревни, с детства вместе. И если первый был, словно веретено — всё ему было нужно, всё интересным и чудным казалось, словно ребёнок, ко всему новому тянулся, то второй служил ему разумом, присматривал, как за дитятей. Случись Важину за какой девицей приударить, он же и не думал, что она уже чужой невестой быть может или отец у неё суровый. Так Карин его всякий раз выручал, останавливал вовремя, чтоб от неприятностей уберечь. Вот так вытащит из передряги, от драки спасёт, а потом долго ещё, как маленького, уму разуму учит — всё без толку. Через день-другой Важин снова за сердцем пойдёт и опять во что-нибудь вляпается. И сколько бы Карин на друга не сетовал, а никогда в беде не оставлял, всегда вовремя рядом оказывался. Марибор самым младшим из всех был, ему только восемнадцать исполнилось. Он выглядел худым да слабым — в детстве болел тяжко вот и не вырос — объяснял он всегда. Не зря ведь Марибором назвали — с самой смертью за свою душу боролся и победил. И даром, что невысокий да тощий, силы ему было не занимать, и никто, как он, ножи метать не умел, как бы ни старались.       Тихомир Злате всегда самым простым казался. Молчаливый, спокойный, его и незаметно было за весёлыми да шумными Важином и Марибором. Так было, пока он на площадку не выходил, тогда уж всем тесно становилось. Он бился мечом, без щита, чтобы всегда можно было выдернуть из-за пояса топорик или нож. И если другие в схватке переговаривались, подшучивали друг над другом, то Тихомир спокойно выходил в круг, выбивал дух из противника, кем бы он ни был, и так же молча возвращался на лавку, наблюдать за остальными. Златояра однажды вышла с ним на поединок, и поняла, кто в её отряде самый опасный. Его движения были четкими, выверенными до ноготка, и почти бесшумными. В семь движений он уложил её в пыль и приставил меч к горлу — проиграла. В тот раз она впервые увидела улыбку на его лице, самодовольную, но добрую. Он уважал её, хоть никогда не говорил об этом. И именно он всегда беспрекословно выполнял её приказы. Если кто другой мог поспорить, предложить другой путь, то Тихомир вопросов не задавал, сказано лежать в овраге без звука, будет лежать, сколько бы мокро, холодно или противно там ни было.       Только концу лета Златояра собрала себе полный десяток. Узнала каждого, доверие и почёт заслужила. Радогор на всё это с радостью смотрел, гордился, что его Лада такой сильной стала, не всем десятникам удаётся вокруг себя верных воинов собрать, таких, чтоб на любого положиться можно было, а она смогла. Ещё больше его тешило, что только он её настоящую знал, всю, до донышка. Только он видел, как она волновалась поначалу. Шутка ли, десятью мужиками управлять? Только ему она показывала истинное лицо, только с ним могла стать обычной маленькой девочкой, слабой и уязвимой, свернуться калачиком у него под боком и мирно заснуть после долгого дня.       Сорока как-то пошутил, мол, опасно Злате с десятком мужиков по лесам-то шастать, но об этом Радогор не беспокоился. Он давно с её ребятами побеседовал и доходчиво объяснил, что их ждёт, если кто на неё позариться посмеет. Мало того, что сама Златояра такого смельчака целым не оставит, так ещё и Радогор добавит, а он милости казать не станет, коль кто его Ладу обидит. Тогда и парни молчать не стали — поведали, как Тихомир однажды подслушал случайно разговор троих дружинников, которые хотели поймать Злату по темноте, и «указать на её место», мол, «где ж то видано, чтоб баба десятником служила?» Нашли тех троих через неделю, у деревни вниз по течению Волхова, по частям нашли. Только в Новгороде об этом так никто и не узнал. Они любили её, все пятеро, как родную сестру почитали — та битва под Избором накрепко их связала.       Так понемногу и осень в свои права вступала. Златояра нежилась в лучах ласкового, ещё тёплого солнышка, потирая саднящие бока — так и не удалось ей до сих пор хоть раз Тихомира одолеть.       — Марибор, живее двигайся, — выкрикнула она, глядя, как тот раз за разом отскакивает от могучих ударов Добронрава. — Он же здоровый, как бык, медленный! Подсеки его под колено и добей! — С площадки донесся недовольный вскрик, и Добронрав рухнул в пыль. — Вот так! Пока он тебя не видит, перевес на твоей стороне.       Среди смеха и разговоров Златояра вдруг различила испуганный детский крик и стрелой метнулась в сторону сада, её парни тут же последовали за нею. Под сенью пожелтевших уже яблонь Агния тщетно пыталась успокоить Ратибора, а тот голосил, видя, что Крижану скрутило от боли.       — Матушка! — Злата мигом оказалась около неё. — Что такое? Где больно?       — Пора… — всё, что успела молвить княгиня, прежде чем её снова болью пронзило.       — Агния, забери Ратибора отсюда. Важин, найди князя, живо!       — А что сказать-то?       — Что-что? Рожает княгиня! Марибор, отыщи повитуху. Карин, бери её и неси в баню.       — В которую?       — Да в княжью! Ну, чего встали-то, олухи? Бегом!       И получаса не прошло, а Злата весь терем на уши подняла. А к ночи на свет появилась маленькая княжна, хорошенькая, на мать очень похожая — такие же русые волосики и глаза синие-синие, васильковые. И не было конца и края радости в тереме княжьем. Казалось, будто снова весна вперёд зимы наступила.       Однако Сорока был прав… Не долго Светозару пировать удалось. Уже по весне с юга тревожные слухи поползли — хазары. Прослышали, что варяги князя новгородского потрепали, и тоже решили поживиться, отомстить за давние обиды.