lost cause

Изабель знает — она всегда «слишком». Слишком яркая, слишком громкая, слишком красивая, слишком вызывающая. Слишком Сумеречный охотник. Слишком даже для фэйри, само отношение к жизни которых предполагает отсутствие ограничений. Изабель знает — когда она заходит в бар Сумеречного мира, все становятся на несколько минут тише, настороженней, злее. Приглушённее. Мелиорн же заказал ей «Зелёный берег» и пригласил потанцевать с ним. Ты Изабель Лайтвуд, сказал он, и ты знаешь, что тебя боится каждый из присутствующих здесь. И тебя не беспокоит это. Пожалуй, это было самое честное, что Мелиорн когда-либо говорил ей, и Изабель приняла напиток из рук фэйри, с которым разговаривала первый раз в жизни. Изабель не спрашивала, боится ли её Мелиорн, потому что видела по его лицу — он ожидает этого вопроса. Она тогда ещё не умела играть в игры фэйри, но ей показалась очень увлекательной возможность научиться. Изабель знает — Мелиорн дразнит ею Благой Двор; они двигаются под флейты и скрипки, под плач и смех, и в улыбке Мелиорна столько же удовольствия, сколько в её — азарта. Изабель осыпает лепестками лилий, пахнущих прудом и луной, она вздёргивает подбородок и опускает ресницы, кланяется, прогибается, и руки Мелиорна поднимают её обратно. Изабель не боится бывать в Стране фэйри — она знает, что Мелиорн никому не позволит околдовать её. Он предпочитает делать это сам. Они не сталкиваются взглядами — сплетаются — кнут из электрума и виноградная лоза; Изабель поддаётся прикосновениям Мелиорна, путается ногами в скользких тонких простынях, вцепляется в изголовье кровати и в волосы Мелиорна, выдыхает стон, низкий, короткий, задыхающийся — в ритм их движениям. Изабель замечает в его взгляде золотые блики — бесстрастные, затягивающие, пугающие, хищные, — и вскидывается, наполовину целует его, наполовину кусает, поцелуи на вкус — цветочный мёд, и снег, которого никогда не касался луч солнца, и тина, лежащая в полушаге от омута. Изабель никогда не узнает, правда ли то, что она чувствует. Мелиорн ведёт её по залам Двора — Белый Рыцарь среди таких же, как он, и Изабель улыбается, чувствуя вкус магии фэйри на своей коже, чужие взгляды и чужие желания. В сиянии гламора Мелиорна она видит всё остальное таким, какое оно есть на самом деле — белые косы, стелющиеся по земле, птичьи лапы за бархатными подолами, иссохшее сердце в рёберной клетке, рубиновые глаза, прячущиеся в ладонях, кожа — бурая, чёрная и цвета морской волны, жабьи перепонки, стрекозиные крылья, режущие воздух кружевной сталью, бритвенно-острый оскал, ковёр из увядших гиацинтов под ногами. Она проходит мимо них — полыхающая своими рунами, своей кровью и своей гордостью, — и смеётся, и топчет розовые лепестки узкими каблуками, кружится, и Мелиорн ловит её в свои объятия; она дышит его магией, и потому не подвластна ничьей иной. Мелиорн уводит её в свои покои, пьяную от музыки фэйри, пьяную от нектара, от ненависти, от восхищения, от правды, проскальзывающей меж пальцев, как паутина. Занавеси у кровати — из лунного света, из лягушачьих концертов на болотах, из цветов папоротника, из пены северного моря. Изабель чувствует себя настоящей здесь больше, чем где-либо ещё. Существующей. Плотской. Живой. Мелиорн смотрит на неё, лежащую на тяжёлом покрывале, полусонную, сытую, лукаво, беззаботно счастливую. Изабель размыкает малиновые губы, зарывается пальцами в густо-алые складки, тянет ткань на себя, наслаждаясь мягкостью прикосновения; во взгляде Мелиорна что-то тёмное, что-то растерянно-сожалеющее, что-то жадно-преклоняющееся. Мелиорн отвечает на вопрос, который она не задавала. — Ты — моя человечность, — говорит он. Изабель закрывает глаза, и он не тревожит её. Изабель знает — она всегда «слишком». Изабель знает — Мелиорну нравится в ней именно это.