Ты мне просто завидуешь

Ты мне просто завидуешь! Такие громкие и уверенные слова, как и все, что он говорит, заставили парня замереть. Его лицо на секунду приобрело беспомощное выражение. Догадался?.. Он посмотрел на уверенного парня с растрёпанными волосами, сейчас чёртов ветер, а этот придурок без шапки, с горящими глазами, на лице светилась надменная улыбка. Как он умудряется смотреть свысока, когда сам на голову ниже? Со своим лицом кудрявый справился быстро — он бы просто не смог нормально находиться рядом с этим человеком, если бы не умел держать лицо. Держать глаза, которые хотят смотреть с умилением, держать губы, которые дрожаще хотят растянуться в совершенно дурацкую улыбку, держать даже свои чёртовы брови, чтобы они не разгладились, ведь уже больно становится хмурить их насильно. Продолжаем играть. — И чему же мне завидовать? Тем более… — он сделал неопределённый жест рукой и скривил губы. — такому, как ты. Голос ядовитый, ядовитые слова. Он как змея, которая умерла от своего же яда. Парень щурит глаза, когда видит, что Томас снова уходит в себя: его лицо стает безучастным, глаза расфокусированными. Он сегодня целый день такой. Впрочем, это никак не влияет на их взаимную неприязнь. Взаимную… Они идут по заснеженной дороге. Такое чувство, что падает снег, но это не так: просто лёгкие снежинки под действием ветра срываются с крыш, с деревьев, разносятся по улице и попадают на лица. Ох, как же он завидует этим снежинкам. У Алекса на правой руке, на запястье, немного ближе к левой стороне, нарисовано маленькое перо. Парень хотел бы узнать, что оно значит, но он никогда не спросит. Все его вопросы сводятся обычно к одному «Что с тобой не так?» за редкими исключениями, когда они уходят далеко в политические дискуссии, забывая про то, что, по идее, у них не должно быть ничего общего. Почему же тогда мнения как-то подозрительно часто сбегаются? — Потому что, — парень резко выставил перед лицом у Томаса ладонь. — я умнее, чем ты, хоть и учусь только на втором курсе, — загнул мизинец. — Я красивее, чем ты. Признай это, твои волосы выглядят так, как будто тебя током ударило, — загнул большой палец. — Я интереснее, чем ты. Серьёзно, когда я с тобой, меня подозрительно часто клонит в сон, — безымянный палец. Тебя клонит в сон, потому что ты не спишь нормально, а мы встречаемся после пар, когда твои силы на пределе, придурок. — Я харизматичней, чем ты. Это даже не обсуждается, так как очевидно, — предпоследний, средний, палец, и глаза подозрительно забегали в поисках последнего довода. Но он вдруг улыбнулся и указал пальцем на себя. — Я просто лучше! — палец меняет свое направление и теперь указывает на Томаса, близко, но не касаясь. — Тебя! Взгляд у Томаса откровенно скучающий. Он понял, что не о чем беспокоиться ещё на втором предложении. Вокруг так бело. Белое небо, белый снег вокруг. Хоть небо и на пару оттенков темнее. В глазах уже рябит. Сердце заполняет какое-то воздушное чувство. Нет, это не любовь. Она всегда с ним. Томас поднимает голову к сероватому небу, выдыхает с слабой улыбкой. — Знаешь, иногда я тебя терпеть не могу, — всё ещё смотрит в небо, ведь… на лице написано: «Но не теперь». Александр хохотнул и тоже взглянул на небо — глазам тут же стало легче. Томас опустил взгляд на него и усмехнулся тому, как он умилительно щурит глаза и закусывает губу. Как ребёнок. — Если учитывать то, что пару месяцев назад ты был готов продумывать план моего убийства… это хороший результат, — тихо сказал он. Томас поднял брови. Откуда он знает такие подробности? — Мэдисон, когда напьётся, такой болтун, — усмехнулся он, глянув на темнокожего. Джефферсон тоже позволил себе слабо улыбнуться. Да, но главного он под угрозой смерти не выдаст, знает же, что Томас более изобретательный. О, он бы точно знал, что Алекс узнал. Наверное, он бы просто не появлялся в его жизни, но всё равно иногда кажется… — Что-то подозрительно давно возле тебя Лоуренса не наблюдалось, — решил сменить тему парень. — Возле него ты более… Неопределённо взмахнул рукой, не зная, как объяснить. Все ещё, что с тобой не так? Алекс поднял брови, губы дрожали, готовые вот-вот выпустить громкий смех. И он засмеялся спустя пару секунд внимательного наблюдения за Томасом. — О Боже! — выдохнул он, утирая подступившие слёзы. — Ты до хрена наблюдательный, да? — он снова хохотнул, видя, как Джефферсон непонимающе хмурится. — Да… — протянул. — Это твоё «подозрительно давно» уже второй месяц идёт. — Оу… — всё, что смог выдавить Томас. Не то чтобы он не замечает Алекса и изменения в его жизни. Просто он замечает только его. А что касается его настроения или… то ничего, вроде, не изменилось. Всё такой же сонный, всё такой же громкий, как он это вообще сочетает?!, всё так же упивается кофе и книгами. — Он меня кинул, — улыбаясь, произносит Александр. Всё, что мог сказать Джефферсон, так это снова свое глупое «оу». — Да… всё к тому шло. Знаешь, когда вы болтаете больше, чем трахаетесь, то это уже плохой звоночек. Тем более, когда вы всё чаще смотрите на других, — он потёр шею, усмехаясь. — Не знаю, что это было… Просто в какой-то момент мы из друзей стали чем-то больше, но потом все вернулось, — пожал плечами. — Может, все дело в том, что это все началось, когда мы с уродливых прыщавых подростков стали, вроде, нормальными парнями и просто захотели друг друга. Не знаю. — Оу… — охреневший от такого откровение Джефферсон выдал единственное безобидное, что крутилось в его голове. — Так, ну хватит со своими «оу». Ты уже дольше отходишь, чем я. Томас закрыл глаза и слабо выдохнул. — И не радуйся так явно! — вдруг сказал Гамильтон, и Томас вздрогнул. — Да, у меня уже не самый охренительный парень на всём белом свете, но он всё ещё мой самый охренительный друг. Томас усмехнулся, но ничего не ответил. Он сейчас хотел так много, но он должен подождать. Да, он завидует. Завидует так сильно, что иногда перехватает дыхание. Но не этим глупостям, о которых Гамильтон с таким уверенным видом заявлял. О, нет. Он завидует ему, потому что он видит себя по утрам с этими растрёпанными волосами и припухшим лицом. Он завидует ему, потому что его руки имеют право касаться его тела. Он завидует ему, потому что его язык так легко проходиться по этим губам, потому что зубы могут их кусать, а он — нет. Он завидует ему, потому что он знает, что происходит в этой удивительной голове. Он завидует, потому что именно его руки обнимают его тело при холоде. Он завидует, потому что эти глаза видели все его родинки. О Господи, как же он завидует. Но пока что он об этом не узнает. А хотя… к черту!