Amor vincit omnia

В любом обществе, неважно, в человеческом или в вампирском, всегда есть существо, чьё присутствие влияет на всех, словно яркие лучи в непроглядной темноте. В мире вампиров таким вот «солнечным» был Лестат де Лионкур. Поэтому неудивительно, что когда он впал в коматозное состояние, остальные бессмертные ощутили внезапное чувство опустошения. Даже те, кто не особо любил его, в настоящий момент чувствовал лёгкое ощущение грусти. Тяжелее всех, естественно, пришлось тем, для кого Лестат был дорог. В первую очередь, это был Луи де Пон дю Лак. Луи всегда был склонен к меланхолии, а теперь же и вовсе стал олицетворением скорби. Его больше ничего не волновало. Он часами сидел у бездыханного тела своего создателя, и словно сам погружался в анабиоз. Его состояние беспокоило ещё одно создание Лестата — Дэвида. В человеческой жизни Дэвид был уже мужчиной в возрасте. И на свою голову встретив Лестата, умудрился потерять собственное тело и навеки остаться в чужом — красивом и молодом. Именно таким его обратил Лестат. Дэвид отличался здравым отношением к жизни и бессмертию, с теплотой и заботой относился к своему «старшему брату» по Крови. О его состоянии Дэвид тревожился настолько, что обратился к самому древнему из существующих знакомых ему вампиров — Мариусу. Самого Мариуса, конечно, сильно беспокоили эти двое. Он выслушал тревоги Дэвида с присущими ему вниманием и сочувствием. — Приглядывай за ним по возможности, — сказал он обеспокоенному Тальботу, — постарайся внушить ему веру в лучшее. Нам только это и остаётся. — У меня её все меньше, — признался Дэвид, — расскажи мне про Древних, Мариус. Есть ли риск, что Лестат станет таким же? Римлянин глубоко вздохнул. Конечно, некое сходство с комой Лестата и состоянием статуй Акаши и Энкила было, но всё же Лионкур практически сам себя ввёл в беспамятство. Он пережил слишком много, и логично было, ⎌что его и без того расшатанная психика отреагирует таким образом. Мариус надеялся, что это состояние продержится до тех пор, пока силы Лестата полностью не восстановятся. Это было бы логично. — Надеюсь, что до этого всё же не дойдёт, — произнёс он. Дэвид кивнул и обернулся. Мимо них, гуляющих в саду неподалёку от церкви Святой Елизаветы, проскользнула тень. Это был Луи. Оба вампира проводили его взглядами до дверей и одновременно вздохнули, а потом с тревогой переглянулись. — Может, ты с ним поговоришь? — Пытался, — тихо ответил Дэвид, — он не хочет это обсуждать. Ушёл в себя настолько, что иногда даже не слышит, что к нему обращаются. Боюсь, что при таком раскладе скоро в подвале церкви будут лежат два тела. — Лестат не был бы рад, узнав о том, ⎌что его Луи доводит себя до нервного срыва, — заметил Мариус. — Надеюсь, он это узнает. Я недавно спускался в нему. Лежит в одной позе. Луи всегда садится рядом с ним на пол с книгой и читает ему вслух. Потом может долго сидеть, молча устремив взгляд куда-то в пустоту. И глаза у него стеклянные. Луи исчезает на глазах. Он отрешается от всего мира. Я боюсь за него. — Каждый сходит с ума по-своему, — с грустной усмешкой прибавил Мариус. Дэвид кивнул, а потом поднялся с низкой скамейки, на которой они сидели. — Пойду, проведаю. — Кого именно? Дэвид помолчал немного, потом прибавил: — Обоих. Мариус задержал его, взяв за локоть. — Позволь мне. Я попробую понять, что творится в его душе. Дэвид, согласившись, кивнул и с благодарностью посмотрел на древнего. — Надеюсь, у тебя получится. Мариус тяжело вздохнул. Он прекрасно знал, ⎌что легко не будет. Никаким образом. Особенно если это Луи. Молодой вампир сидел в точности так, как и рассказывал Дэвид. Сейчас Луи не читал, а осторожно расчёсывал белокурые волосы Лестата маленьким гребнем из слоновой кости. Потом аккуратно протёр безжизненное лицо влажным платком, стирая с него пыль. Напоследок Луи взял обе руки Лионкура в свои и несколько минут молча сидел, пристально вглядываясь в дорогие его сердцу черты. Мариус бесшумно спустился по лестнице и остановился в тени. Он не хотел мешать. Наконец Луи встал на колени, наклонился в самому уху Лестата и что-то прошептал ему, потом едва коснулся губами его губ и встал, отряхивая брюки на коленях. Увидев Мариуса, Луи немного растерялся. — Прости, я не хотел тебе мешать, — мягко улыбнулся римлянин, — как ты, Луи? На белом, как мрамор, лице появилось выражение скорби. — Ничего не меняется, — произнёс он тихо, — никаких сдвигов. — Это не навсегда, — произнёс Мариус, чуть помолчав. Потом дотронулся до его локтя и произнёс участливо, — не хочешь со мной прогуляться? Луи кивнул, но перед лестницей снова обернулся на Лестата. Мариус пристально смотрел ему в лицо в этот момент. Он знал, ⎌что сердце Луи здесь, рядом с телом Лестата де Лионкура. Уже на улице Мариус при свете уличных фонарей снова оглядел фигуру Луи. Его костюм порядком износился, а волосы небрежно обрамляли лицо, казавшееся сейчас утомленным. — Ты выглядишь нездоровым, — признался Мариус. Луи передернул плечами, словно отмахиваясь от этих слов. — Когда Лестат очнётся, ему будет неприятно, ⎌что ты довёл себя до такого состояния, — мягко продолжал древний. Луи молчал почти три минуты, прежде чем с его губ сорвался полный отчаяния вопрос: — А если он не очнётся? — Любовь побеждает всё, Луи. — Боюсь, что не в этот раз. Мариус взглянул на молодого вампира и острая жалость пронзила его сердце. Ведь он действительно не мог помочь горю Луи. Сам тоже очень волновался за Лестата, но скорбь Луи была несоизмеримой с его собственными тревогами. — Я думаю, ⎌что Лестат слышит всё, что происходит. Он любит тебя, Луи, он очнётся. Луи грустно улыбнулся. — Вы действительно в это верите, Мариус? Верите, что Лестат реально вновь станет собой? После всего, ⎌что с ним произошло? Мариус остановился, повернулся к Луи и бережно провёл рукой по его тёмным волосам. Луи сжал губы, словно пытался сдержать рыдание. Несчастное дитя, подумал в этот момент Мариус. Вот кем был на самом деле Луи де Пон дю Лак. Несчастным, брошенным ребёнком, заблудившимся в темноте. — Я верю, — твёрдо произнёс древний вампир, сжав руку Луи, — поверь мне, я многое повидал в своей вечности. Лестат очнётся. Луи поднял на него глаза — большие, ярко-зеленые. Вот только блестят в них не прозрачные, а алые слёзы. Через несколько секунд Мариус уверенно обнял Луи за шею, привлёк к своей груди и очень нежно, как давным-давно успокаивал одного маленького, проданного в рабство мальчика с волосами цвета красного дерева, начал гладить его по голове. Плач Луи был тихим и недолгим. Но нежно прижимая к себе это хрупкое тело, Мариус думал, что жизнь и смерть поступили с ним слишком жестоко. Обе не смогли дать Луи де Пон дю Лаку того, в чём он нуждался больше всего. Покоя. — Все будет хорошо, Луи. Всё будет хорошо, — тихо произнёс Мариус, напоследок крепко обняв его. Луи улыбнулся с благодарностью, отстранился и глубоко вздохнул. — Спасибо, Мариус. Вы подарили мне веру. — Нет, Луи, — Мариус покачал головой и тепло, по-отечески улыбнулся, — я просто дал тебе силы верить и дальше. Он смотрел, как Луи медленно бредёт вдоль церковного забора, а потом бесшумно исчезает за высокими воротами. Мариус не мог с уверенностью сказать, что Лестат очнётся. Но знал, что ради него должен был сделать то, что сделал сейчас. Дать Луи вновь почувствовать себя живым.