За горизонтом

В воздухе так отчетливо пахнет свежескошенной травой, что голова тут же начинает кружиться, и приходится остановиться, перевести дух. Хотя что обманывать самого себя: не только из-за запаха, но еще и оттого, что последние два дня провел на ногах, без сна, сам не понимая, почему так торопится. Все еще надеется, видимо. Бывший Магистр Фило Мелифаро знает о надежде все. Он мог бы написать о ней философский трактат и издать его тысячными тиражами, но считает, что это глупо, а еще слишком претенциозно, да и вовсе было бы равносильно признанию поражения. И вообще, какие-то триста лет — не тот срок, чтобы прекращать поиски. Говорят, умпонские шаманы умеют просчитывать вероятности с точностью до сотой доли шанса: раскидывают пестрые платки и видят в них конкретное время и место — например, встречи двух определенных людей. Говорят, куманские халифы знают секрет снадобья, собранного из пятидесяти восьми трав и четырех благословений, приносящего удачу, пусть на короткий срок, зато именно в том деле, которое для тебя важно. Говорят, тубурские сновидцы способны просниться кому угодно и поговорить с человеком так, словно видят его наяву, а иногда даже притащить из сна за шкирку, словно потерявшегося котенка. Фило Мелифаро знает, что ничто из этих средств не помогает, если бывший Великий Магистр Ордена Потаенной Травы хочет укрыться от чужих глаз. Он оглядывается, понимая, что последние часы вовсе не обращал внимания на то, что творится вокруг, и видит цветущий луг с высокой сочной травой, небольшое стадо мохноногих коз, косарей, оставляющих после себя широкие полосы. Фило усмехается тому, как до сих пор каждый раз екает сердце, когда оказывается, что запах травы — это всего лишь запах травы, и садится на плоский камень у самой дороги, переводя дух. Да и то верно — что Хонне делать в Кангоне, разве только видами любоваться. — Хочешь молока, дедушка? Фило открывает глаза, когда-то успевшие закрыться сами собой, и рассматривает стоящую перед ним девушку — почти девочку, по правде говоря, совсем еще юную и нескладную, как все подростки, с толстенной короткой косой, заплетенной по местной манере на одну сторону. Румяную, очень серьезную, с сережкой в правом ухе — уже помолвлена, надо же — и небольшим кувшином в руках с обкусанными ногтями. — Дедушка, значит? — усмехается он. Мелифаро знает, что совершенно не выглядит на свой возраст, но здесь, в этом всем Миром забытом уголке Чирухты, люди живут не слишком долго, а те, кто сумел дожить хотя бы до двухсот лет, обычно становятся дедами, а некоторые особо прыткие и прадедами. Об этом даже написано в Энциклопедии, составленной его знаменитым сыном. Девушка смущается и прячет темные глаза, но кувшин все так же упрямо протягивает незнакомцу — традиции гостеприимства и уважения к старшим никто не отменял. А еще никто не отменял полудюжины ее братьев-косарей, которые хоть и находятся вроде бы в стороне, но если отказаться от предложенного угощения, тут же придут выяснять, кто тут обижает сестренку. Фило осторожно принимает кувшин и встает, чтобы поклониться в знак благодарности. Пробует молоко — жирное, теплое, не иначе одна из тех мохноногих коз дала, — довольно причмокивает и достает из заплечного мешка простенький браслет: яркий шнурок, пара неброских бусин и вырезанная из камня подвеска в виде листика. — Держи, — протягивает девушке. — Он приносит спокойствие и уют. Хочешь — носи, хочешь — положи где-нибудь в доме, хочешь — подари кому-нибудь, кто дорог и кому желаешь счастья. Девушка рассматривает подвеску так, словно никогда в жизни листьев не видела, потом все с таким же невероятно серьезным лицом цепляет браслет на ногу. Кружится несколько раз на месте, притоптывая босыми ступнями, словно танец какой-то исполняет, а потом наконец улыбается, впервые за все время, и садится рядом на камень. — Братья говорят, ты из Ташера! — сообщает она радостно, будто эта новость должна развеселить любого. — Это они по моей одежде смекнули? — серьезно осведомляется Фило. Ему нравится эта девчонка. Ему вообще нравятся люди этого Мира, особенно те, что живут далеко от Сердца, неискушены в традиционной угуландской магии и не пытаются перекраивать Мир под себя. — Только ташерцы носят цветные куртки, — говорит девушка почти наставительно, и Фило все-таки смеется этому поучительному тону. — Ну вообще-то не только. Еще как минимум изамонцы, а еще в Урдере иногда, зимой, когда становится холодно от дующих с моря ветров, к жилетам пришнуровывают рукава. А в Гумбаге на плотные стеганые рубахи нашивают здоровенные бусины, которые на первый взгляд не отличишь от пуговиц. Девушка слушает, глядя очень внимательно и только что рот не открыв от интереса, потом вдруг тянет за рукав, как совсем маленький ребенок, который хочет привлечь к себе внимание. — Ты там везде был? — спрашивает она отчего-то смущенно, словно не хочет признавать, что сама дальше пары окрестных деревень и не была никогда. — Был, — отвечает Фило как можно мягче. — И там, и во многих других странах... Почти во всех, если быть точным. До Арвароха, правда, пока не добрался, хотя и стоило бы, наверное, он всегда... — взгляд его становится задумчивым, и он умолкает на середине фразы — А зачем? — вдруг спрашивает девочка и снова тянет за рукав. — Что зачем? — Зачем ты везде там был? У тебя нет дома? Фило хмыкает и качает головой. — Есть, конечно. И дом, и семья. Сын вот отличный, в меня пошел, тоже полмира объездил. Внуки... Девушка смотрит удивленно и забирается с ногами на камень, почувствовав себя, видимо, совсем вольно в обществе незнакомца. Тем более, что приветственный кувшин молока все еще наполовину полон, а надо дождаться, пока он опустеет совсем. — Тогда я не понимаю, — наконец решительно говорит она. — Ты торговец? Тут Мелифаро уже не выдерживает и смеется в голос, не обращая внимания на то, как косари поворачивают в его сторону головы, прислушиваясь. — Нет, что ты. Разве я похож на торговца? У меня ни тюков, ни каравана, только мой заплечный мешок, — он встряхивает свою почти пустую сумку. Девушка хмурится и грызет ногти. Фило видел такой взгляд тысячи раз: она пытается понять, что же это за странный человек, бросивший семью и шатающийся по Миру. И ведь злодеем не выглядит. — Ты что-то ищешь, — через пару минут говорит она, причем не спрашивает, а говорит уверенно, будто знает наверняка. — Почти, — улыбается Фило. — Только не что-то, а кого-то. — Свою возлюбленную? — с волнением спрашивает девочка, даже забыв на время о ногтях, и ее глаза загораются предвкушением романтической истории. — Вообще-то не совсем, — вздыхает Мелифаро, которому до ломоты в висках надоело это предположение. Не объяснять же каждому встречному, что человек может следовать в жизни не только за любовью. И что некоторые — это гораздо больше, чем просто любовь. Девочка снова озадаченно умолкает, и Фило решает попытаться — ну вдруг, недаром же умпонский шаман посоветовал ему идти именно этой дорогой. — А ты случайно не слышала о человеке с длинной зеленой косой? Если бы он получал по горсти за каждый раз, когда задает этот вопрос, то уже фигурировал бы в списках людей, хранящих свои сбережения в Канцелярии Больших Денег. — Слышала конечно! — вдруг произносит девочка. У Фило останавливается сердце, но он не замечает этого ничтожного факта, только смотрит на девушку по все глаза, не в силах заставить себя задать следующий вопрос. — Дядя только вчера вернулся домой, он был матросом на фафуне, а теперь вот решил, что хватит ему плавать, надо осесть уже наконец, — охотно рассказывает девочка, нисколько не пугаясь наверняка дикого взгляда сидящего перед ней человека. — Он рассказывал о человеке с зеленой косой. Говорил еще, от него пахнет так же, как от наших лугов, всего парой слов с ним перемолвился — и так домой захотелось, никакого спасу нет, готов был вплавь Великое Средиземное Море переплыть, лишь бы обратно добраться. Фило закрывает глаза и облизывает пересохшие губы. — А откуда... плыл... твой дядя? — спрашивает он наконец так тихо, что сам себя еле слышит. — Он в Соединенном Королевстве был, на ярмарку плавал. Говорит, самое интересное место на всей Хонхоне! — Нумбана? — с трудом выговаривает Фило. Девочка радостно кивает, и у Мелифаро начинают подрагивать пальцы. Нумбана, дырку в небе над ней, над всей Хонхоной и всем Великим Средиземным Морем, которое при всем желании не пересечь меньше, чем за четыре дюжины дней, а еще дюжина дней пути до побережья, и здесь еще... Значит, Хонна был в Нумбане еще в начале лета, а сейчас уже самая его середина. Грешные Магистры... — Дедушка, ты чего? — голос девочки дрожит, и Фило понимает, что напугал ребенка. Заставляет себя открыть глаза, разжать стиснутые кулаки, сделать пару вдохов, чтобы глупое сердце наконец начало работать дальше. — А тот человек... Как они познакомились? — Так дядя к нему в палатку пришел. Он вроде как пророк... — опасливо отвечает девочка. — Пророк? Вот теперь пришел через Фило удивляться так, что чуть челюсть до земли не отвисает. — Пророк, — упрямо повторяет девушка. — Правду рассказывает всем, кто хочет ее знать. Говорят, заходишь в палатку, а он хлоп — и знает о тебе совершенно все! А рассказывает самое важное, то, чего ты сам никак не мог понять. — Так он что... — Фило боится спрашивать дальше. Оказывается, в трактате о надежде еще слишком много страниц, которые он не знает, чем заполнить. Самых важных страниц. — Он что, до сих пор там? — наконец сипит Мелифаро. Девочка пожимает плечами. — Почем мне знать. Говорят, он там надолго, появляется раз в пару дней. Ну, дядя говорил, что это так. Дедушка?.. Фило вскакивает, допивает молоко из кувшина почти залпом, впихивает его в руки девочке, а потом еще и мешок свой тоже всовывает, там много браслетов, подобных тому, что уже подарен, за такие новости не жалко. За такие новости вообще ничего не жалко... Шаг Темного пути длится непривычно долго и оказывается невероятно болезненным — шутка ли, почти две сотни лет не делал так, да еще и на такие расстояния сразу. Фило вываливается на главной ярмарочной площади Нумбаны, неловко оседая на землю прямо перед полосатым шатром, у которого стоит небольшая очередь. В двух шагах двое здоровенных детин обсуждают, как повезло приехать именно сегодня, когда пророк решил снова появиться. Фило вдыхает запах свежескошенной травы. В голове мутится, руки дрожат, и никак не выходит подняться на ноги, словно выпил много лишнего. Из шатра выходит невзрачный человек с рассеянной улыбкой на лице, и внутрь тут же заходит один из детин. За полосатым пологом на долю секунды мелькает длинная зеленая коса. Фило ложится на землю и смеется в голос, наплевав на собирающуюся вокруг толпу.