Dolce

- Сейчас бы раскинуть руки и полететь, - говорит Джиён, а потом закрывает глаза и всерьез собирается воплотить свой план в реальность. Раскидывает тонкие у запястий руки с татуировками, как крылья, и готовится сделать шаг. На балконе черт знает какого этажа над сияющим огнями, шумящим и вечно бессонным городом, чем-то похожим на их собственную жизнь. Сынхён уже давно ничего не говорит вслух. Зачем, если они и так все знают? Он просто кладет руки Джиёну на пояс, крепко сжимает пальцы и как бы обозначает, что лететь придется с пассажиром. - Мы разобьемся, - Джиён не волнуется, просто информирует, оставляя право выбора Сынхёну. - Что поделать? - тому, кажется, и вовсе все равно, словно они привыкли разбиваться вдвоем по десять раз на дню. Не сложнее, чем сигарету выкурить. Впрочем, в каком-то смысле так и есть. Конечно, не десять раз и не каждый день, но Сынхён знает, что такое падать вместе с Джиёном. Сначала лететь, а потом на всей скорости, со свистящим в ушах ветром срываться вниз, как будто с крутых и высоких американских горок. Таких высоких, что земли не видно, и не верится, что она вообще существует. - Отпустишь? - Джиён спрашивает, хотя заранее знает, каким будет ответ. - Даже не мечтай, - Сынхён спокоен, уверен и сосредоточен, как будто в его руках бомба с часовым механизмом. - А если я устал? - Джиён не знает, на сколько еще его хватит, поэтому предпочитает планировать наперед. - Ты справишься и пойдешь дальше. Или сгоришь. Других вариантов не будет, - это касается их всех, кого-то раньше, кого-то позже. - Вариантов нет совсем, - резюмирует Джиён, после чего поворачивается к Сынхёну лицом, смотрит пристально и строго, как всегда смотрит в танцевальном зале, когда Сынхён ошибается или начинает дурачиться с Дэсоном. Смотрит так, как научился смотреть еще подростком. Но для Сынхёна этот его взгляд - не упрек или осуждение, а общее прошлое, время, разделенное ими на двоих, дорога, которую они выбрали и продолжают выбирать. - Я люблю твои глаза, - Сынхён кладет свою ладонь Джиёну на щёку, гладит большим пальцем скулу, улыбается своим мыслям, в которых нет никого, кроме Джиёна, такого потрясающего, что захватывает дух. - Ты смущался раньше, - Джиёну хочется одновременно много всего: и попросить повторить, и услышать что-то еще, что-то такое же интимное и нежное, только еще острее и чувственнее, и просто молчать, потому что даже без слов все уже понятно. - Никто не узнает. А завтра будет, как обычно, - большим пальцем Сынхён ласкает нижнюю губу Джиёна и думает, что целоваться хочется уже сильнее, чем разговаривать. - Тогда целуй, - Джиёну тоже хочется. И особенно сильно, чтобы и у него было хоть что-то, как у людей: например, возможность целоваться с любимым человеком на открытом балконе отеля без риска быть пойманным вездесущими журналистами. - Ты понимаешь, что от такого скандала мы не отмажемся. И громче будет, только если я публично сделаю тебе предложение, - Сынхён растягивает удовольствие, и Джиён принимает его правила: - Нас уволят и сошлют за Полярный круг поднимать пингвинов. - И можно будет целоваться сколько угодно. Пингвинам же все равно, - улыбается Сынхён, а потом все-таки целует. Это не так красиво, как в кино или на сцене, зато сладко и по-настоящему. Когда по спине прокатывается холодок, Джиён просит: - Пойдем уже. Не лето все-таки. - А как же острые ощущения? - страсть к нарушению правил в Сынхёне сильнее, чем навыки маскировки. - Ну ты уж напряги фантазию, - Джиён не спешит. Расстегивает несколько пуговиц на его рубашке сверху, чтобы острее хотелось увидеть больше, просовывает пальцы за пояс джинсов, жадно гладит горячую кожу и от удовольствия захлебывается воздухом. Сынхён весь его и только его. И можно еще постоять вот так, предвкушая, а можно резко дернуть ткань, плевать, что цена этой рубашки - годовой бюджет Зимбабве, и прижаться щекой к голой груди. Сынхён разрешит, потому что доверяет. - Впрочем, никто не поверит, что это ты, - Джиён расстегивает рубашку с верху до низу и провокационно улыбается, облизывается и сверкает кофейно-черными глазами. - Ты не оставишь им шанса ошибиться, - Сынхён ерошит двухцветные волосы Джиёна, медленно отступает назад, увлекая его за собой в уютный полусумрак гостиничного номера. В неверном свете с улицы тени сглаживают углы и линии, позволяя не сосредотачиваться на деталях. - Теперь можно? - Джиён и сам знает, что да, но предпочитает спросить разрешения, потому что Сынхёну так нравится. - Теперь нужно, - Сынхён отпускает Джиёна и опускает руки, предоставляя ему возможность решать, что делать дальше. Джиён целую секунду выбирает между желанием раздеть Сынхёна и снова его поцеловать, после чего делает и то, и другое одновременно. Зачем выбирать, если можно сразу все? Он целует Сынхёна и буквально сползает по нему, полуголому, на пол, устраивается на коленях и внимательно смотрит на молнию джинсов, медлит, давая Сынхёну время представить, что именно сейчас будет. Джиён любит, когда Сынхёну с ним хорошо, поэтому готовится обстоятельно и серьезно, как к запуску космического шаттла. Язычок ползет вниз с тихим шорохом, но Джиёну кажется, что этими звуками закладывает уши. Он стаскивает джинсы Сынхёна к коленям и ловит себя на ревнивых, собственнических мыслях из серии "моё, не отдам". Руки сами тянутся гладить Сынхёна по бедрам и животу, под пальцами до приятного остро чувствуется легкая, нетерпеливая дрожь. - Кольца сними, царапают же, - лениво напоминает Сынхён, наблюдающий сверху и до сих пор спокойный, как море в штиль. Джиён виновато кивает, торопливо стаскивает с пальцев массивные украшения и, не глядя, бросает на пол, даже не думая, как завтра утром станет их искать. Потом снова возвращает ладони Сынхёну на живот и думает, что никогда еще ему так не нравились собственные руки. Дальше тянуть уже некуда, поэтому на секунду раньше, чем Сынхён открывает рот, чтобы попросить, Джиён прикасается губами к напряженному животу, а рукой сжимает уже твердый и горячий член Сынхёна. Они вдвоем шумно выдыхают от удовольствия и только потом понимают, что давно дышат в унисон. У Джиёна нет ограничений и тормозов, если дело касается Сынхёна. Он ласкает его губами и руками, то поддразнивая легкими прикосновениями и поцелуями, то с силой сжимая, облизывая и принимая так глубоко, как только можно. - Хватит, - внезапно Сынхён останавливает его и даже отступает на шаг, давая Джиёну возможность подняться. - Как скажешь, - когда нужно, Джиён умеет быть послушным. По плотно сжатым губам и тяжелому взгляду он догадывается, каких усилий Сынхёну стоит это решение, поэтому торопливо раздевается, чтобы не заставлять его ждать слишком уж долго. - Как ты хочешь? - Сынхён всегда задает этот вопрос, хоть и знает, как сложно Джиёну на него ответить. Как он хочет? Быстро, медленно, нежно, жестко, сверху, снизу, на спине, на коленях, на полу, на кровати, на столе, у стены... Вариантов бесконечное множество, и Джиёну кажется, что ему жизни не хватит перепробовать все комбинации, пусть даже они с Сынхёном станут заниматься любовью круглые сутки семь дней в неделю. - Чтобы ты сам выбрал, - зачем-то шепчет Джиён, хотя никто не сможет их сейчас услышать. Пока не сможет. - Хорошо, - Сынхён засчитывает ответ, раздевается полностью и за руку тянет Джиёна к постели, заставляет сесть на край, а потом несильно толкает в грудь. Сынхён хмыкает, видимо, натыкается взглядом на татуировку "mind control", и от выражения его лица Джиёну в считанные секунды срывает крышу. Хваленый mind control проигрывает шкодливой Сынхёновой улыбочке с разгромным счетом. Сынхён встает на колени возле постели, широко разводит Джиёну ноги, бережно поглаживает угловатые коленки и смотрит. Джиёну хочется присвоить этому взгляду рейтинг NC-столько не живут и одновременно сказать спасибо тому, кто решил, что ему одному можно. Ему можно беззастенчиво смотреть, как Сынхён сторицей возвращает долги, лаская его член ртом и лишь изредка прерываясь, чтобы оставить поцелуй на внутренней стороне бедра. Ему позволено чувствовать, как длинные, красивые пальцы аккуратно и бережно трогают его изнутри, подготавливают и обещают, что дальше будет только лучше. Ему одному разрешено класть ноги Сынхёну на плечи, чтобы полностью раскрыться перед ним. - Глаза не закрывай, - Сынхён глубоко вдыхает, придерживает Джиёна за бедра и входит в его тело одним движением. Джиёну кажется, что он без очков смотрит на солнце. В голове начинается японский праздник ханаби, удовольствие растекается по нервным окончаниям, заполняет его всего и рвется дальше, к Сынхёну. Тому, кажется, уже хорошо настолько, что почти плохо. Сынхён задает такой ритм, что предательски поскрипывает массивная гостиничная кровать, а Джиён до боли кусает собственную руку, чтобы хоть еще на пару минут оставить соседей в неведении насчет того, чем они занимаются. Простыни под спиной собираются складками, противно липнут к вискам влажные волосы, в голове шумит, как после хорошей вечеринки, но Джиёну по-прежнему мало. Он смотрит Сынхёну в глаза и старается поймать губами капельки пота, срывающиеся с кончиков волос. Сынхён на глазах сходит с ума от Джиёна, но по-другому они и не умеют. Джиён больше не может молчать, как не может и терпеть эту пытку удовольствием. Он вцепляется в Сынхёна и даже не стонет, вскрикивает, мечется и уже ничего не соображает. Только то, что Сынхён с ним, в нем, и сейчас они снова разобьются. Они кончают одновременно и вместе переживают свой собственный апокалипсис. Джиён ощущает свой оргазм как новый Большой взрыв, после которого появляется еще одна Вселенная. Сынхён прижимается к нему, утыкается лицом ему в шею и буквально дышит Джиёном. - Ты пахнешь мной, - шепчет Сынхён, когда к нему возвращается способность говорить. - Тебя это удивляет? - Джиён хрипит, как простуженный, но знает, что к утру его болезнь вылечится сама собой, если он не раскрутит Сынхёна на продолжение. - Мне нравится, - Сынхён даже не думает шевелиться. - Хорошо, - Джиён обнимает его, гладит по влажной спине и думает, что будь его воля, он бы провел так всю жизнь. - Хорошо, - соглашается Сынхён и продолжает лежать, плевать ему, что неудобно и после будет болеть спина. И если бы только спина. - Сынхён-а, - жалобно тянет под ним Джиён, когда лежать просто так становится невмоготу. - Ты мне уже все на свете отлежал. - И что ты предлагаешь? - Сынхён на миллион процентов уверен, что и этот ответ ему известен заранее, но предпочитает услышать его от Джиёна: - Может, еще раз?