Мой!

Юри катается на льду просто восхитительно. И кроме родственников и Минами, у него полно поклонников. Может кто-то и злится на Кацуки за то, что он украл Виктора у мира, но отрицать, что Юри на льду неотразим, не может никто. Первое время Юри радуется такому большому числу почитателей, но после одного случая начинает волноваться... за Виктора. То самое катание, после которого Никифоров вылетел на лёд, обнимая Юри, запомнят многие. Но сам японец помнит скорее не эти объятия, а случай после них в номере... ...Юри заходит в комнату, и видит Виктора, сидящего на кровати спиной к нему. -Ви-виктор? - неуверенно спрашивает Кацуки, замирая на входе. Русский фигурист вздрагивает и резко оборачивается, его глаза странно искрят. Под молчаливым взглядом тренера Юри проходит в номер, снимая кофту. Он успевает сложить ее и положить в шкаф, когда за его спиной внезапно оказывается Никифоров. Разворачиваясь, Кацуки с немым вопросом смотрит на Виктора. -Ты мой! - глухо шипит Никифоров, стискивая талию Юри, отчего тот крупно вздрагивает. -Д-да, конечно, Виктор. Я твой... -Не-е-т, - тянет он в ответ, - ты не по-о-нял меня, Юри. Ты, - он выразительно смотрит в глаза напротив. -Только мой! Юри до сих пор ничего не понимает, а Виктор тем временем начинает стаскивать с него костюм, аккуратно, чтобы не порвать, но очень нетерпеливо. А Кацуки не может ни оттолкнуть спятившего русского, ни помочь ему сорвать с себя одежду. С каждым открывающимся участком тела Юри, Виктор пьянеет все больше. Шепча еле разборчивое «Мой! Мой! Мой», Никифоров целует каждый миллиметр кожи японца, иногда кусаясь и тут же зализывая следы укусов. Опрокидывая Юри на кровать, Виктор продолжает поцелуй за поцелуем доказывать Кацуки, кому он принадлежит, а тот, смущенный и очень возбужденный, способен лишь стонать, эхом повторяя за Виктором «Твой... Твой... Твой». Чем дольше это продолжается, тем больше трясёт Виктора, и, когда Юри это замечает, понимает, что нужно что-то предпринять. Он резко хватает его лицо, отрывая от своего живота, и, не задумываясь, целует Никифорова прямо в губы, непроизвольно сжимая его голову в своих руках. Секунду Виктор не реагирует, а потом с неистовством отвечает. Когда заканчивается воздух, русский отрывается от Юри, не переставая тяжело дышать и буравить того взглядом. Кацуки тянет его в объятия, и Виктор подчиняется. Он ложится на Юри сверху, утыкаясь губами в его плечо и крепко-крепко стискивая парня. -Ты только мой! - снова слышит японец приглушённый голос. -Да, я только твой, Виктор, - успокаивающе-нежным голосом говорит Юри, поглаживая русского по спине, - я пахну тобой... -Точно! - на секунду Никифоров поднимается с груди Юри и с улыбкой смотрит ему в глаза. - Ты пахнешь мной, значит ты мой. И все это знают... -Все-все, - заверяет Виктора Юри с улыбкой на губах и слезами на глазах. Так они и засыпают. ...Да, на публике они ведут себя по-прежнему, но оставшись наедине, перестают притворяться. Виктор стаскивает с Юри одежду и целует каждый участок его кожи, оставляя засосы и шипя «Мой!», а Кацуки с радостью отвечает на его ласки и соглашается «Твой...», тихо радуясь, что в очередной раз сумел завести выступлением не только зрителей, но и зверя внутри русского. И каждый раз в конце они вместе засыпают в обнимку, и, может, парни не знают, но в эти моменты им снится один и тот же счастливый сон на двоих...