***
– Син, привет, ты как? – в небольшую комнатку, которая служит гримеркой, под завязку забитую одеждой и коробками, заходит Джи. Синди докрашивает правый глаз и поворачивается к ней. Пару мгновений смотрит придирчиво на ее короткую юбку и майку с глубоким декольте. – Выглядишь как дешевая шалава, – кривится и отворачивается. – Спасибо, золотко, и я тебя люблю, – поддразнивает Джи, звонко чмокая подругу в щеку. – Танцы как первый секс – всегда волнительно, – пытаясь натянуть коротенький черный комбинезон, произносит Син. – И хлопотно, особенно если это секс на заднем сиденье тачки отца, – смеется Джи, снимая с себя майку, лифчик. А потом тянется к золотистому топу. – Сегодня меня почему-то потряхивает, – стараясь унять дрожь, говорит Синди, застегивая на шее кожаный ободок – вид кадыка ей не нравится и напоминает о том, что вся она не вписывается. В жизнь, в семью, в себя. Особенно последнее задевает. – Эй, спокойно, ты чего волнуешься так? – тщательно нанося на губы кроваво-алую помаду, интересуется Джи. – Ничего, мандраж какой-то… Покурить бы… Может, успею? Сколько там?.. – достает из сумочки мобильный – три пропущенных от матери! – и смотрит на время. – Ты чего? Ты же всегда говорила, что перед выступлением курить – плохо. Обычно после смолишь, как паровоз, – удивляется подруга. – Да, точно, – невпопад кивает. – У тебя есть те ириски, которые ты вечно жуешь? – Ну я же на диете-е-е, – плаксиво начинает, а затем закусывает губу и ухмыляется: – Конечно есть. – Давай. Джи заговорщицки подмигивает Син и вытаскивает из сумки коробочку с ирисками. Син берет сразу три и закидывает в рот. Быстро жует, глядя на себя в зеркало. Волосы слегка растрепались, но парик она не спешит надевать. Ее волосы едва достают до плеч, они тонкие и некрасивые. Как-то хотела покрасить, но потом передумала, какая разница – все равно всегда носит многочисленные парики, которые ей, кстати, очень идут. А теперь нужно успокоиться и подумать о хорошем – нельзя давать волнению завладеть мыслями, а тем более движениями. В танце всё будет видно. Он, как зеркало, отражает малейшую смену эмоций, тем более такой чувственный как стрип-пластика. Она делала это сотни раз – выходила на сцену и улетала в параллельные миры. Туда, где есть она и музыка. Из зеркала на нее смотрит растерянная девушка, а она мечтает превратиться в роковую красотку. Чтобы не чувствовать лишних треволнений, а лишь ловить мелодию, которая пускает по телу импульсы. – Син, ты оглохла там? – в гримерку залетает Мими. – Твой выход скоро, приготовься. – Она выхватывает у Джи из рук бутылку воды, делает несколько глотков и выдыхает: – Сегодня народу – не пробиться. – На выходных всегда так, – равнодушно пожимает плечами Син, старательно жуя конфеты. – Да нет, сегодня студенты-инженеры что-то празднуют, шумные такие, но там есть на что посмотреть, – усмехается, облизнувшись, – ты понимаешь, о чем я. – Правда? Значит, сегодня я смогу подцепить красавчика, – уверенно заявляет Джи, поправляя топ. – Ты же вроде с Робом встречалась, – удивленно тянет Мими. – Господи, ну когда это было? Он мне надоел, – закатывает глаза. – А инженеры – это интересно и горячо. Уф, предвкушаю. – Детка, остынь, тебе еще выступать, – одергивает ее Синди. – А ты не хочешь присмотреть себе кого-нибудь? – обращается к ней. – Нет, – пожимает плечами. – Ну да, ну да. Тебе же никто не нужен. Зато ты всем нужна. Синди не отвечает. Ее амплуа – недоступная и холодная красавица. Нереальная и недосягаемая как звезда. Когда она на сцене, все задерживают дыхание и зачарованно следят за каждым движением, а потом пытаются пробиться к ней после выступления, выпрашивают у других номер, караулят у входа. Причем и парни, и девушки. Словно она – какой-то айдол с толпой поклонников. Но Синди не знакомится с «фанатами», а тем более не спит. Идолопоклонничество ей не нужно, обожание тоже. Ей ничего не нужно, кроме секса без обещаний и повторных встреч. А им нужно что-то еще, нет, не любовь, а осознание, что она – яркая, пленительная, недоступная – принадлежит им. – Син, твой выход, – поторапливает ее Джи, выводя из задумчивости. Она идет по узкому коридору, тускло освещенному лампочками, поправляет парик, старается считать вдохи и выдохи. Что-то внутри переворачивается. Син должна отбросить всё, и ступить на сцену другим человеком – стать лучше, чем она есть. Синди сама по себе необыкновенная, в отличие от невзрачного и неуверенного в себе Мика. Но о нем думать сейчас точно не стоит. Синди обводит взглядом зал, отмечает недалеко от сцены большую компанию парней в форменных рубашках, и думает, что Мими права: шумные. Ей плевать на них, хотя они оборачиваются и смотрят на нее заинтересованно. Она усмехается – смотреть разрешается, тем более есть на что. Звучит знакомая мелодия, и она «выключается». Синди может быть разной: стихией, музыкой, нервом, маятником. Главное – раствориться, стать безликой, помочь мелодии и телу освободиться. Если она чувствует себя собой и успевает подмечать посетителей в зале – дело плохо. А сегодня именно так, поэтому танцует она на автомате, что безумно раздражает и приводит в отчаяние. Когда с ней такое случается, она ненавидит себя еще больше. Синди ловит на себе чужие взгляды, восхищенные, жаркие. И ей плевать на это. Она показывает лишь то, что можно показать – ни больше, ни меньше. Остальное люди додумывают сами и распаляются от собственных фантазий. Синди не хочет быть частью этих фантазий. Как и частью чьей-то жизни. У нее есть своя, не такая идеальная, как картинка в журнале, но своя. Всё заканчивается спустя несколько мгновений – музыка, запал, магия. И вот долгожданные – твердая почва и привычный сумрак зала, где раздаются хлопки, как будто на приму пришли посмотреть. Она сразу же уходит, без традиционных поклонов и автограф-сессий. Или что там обычно у прим? Синди спешит в гримерку за сигаретами. В голове – шум, в руках – дрожь. Неудачный день. Ах да, звонила мать (три раза!) уже тогда надо было понять: не к добру. Хотя Синди не особо верит в карму, знаки и прочее. Сегодня стоило прислушаться к неприятному чувству тяжести внутри. Секс не помог сбросить груз днем, а вечером всё обострилось. Так бывает, завтра будет лучше. Сигарета выскальзывает из пальцев и плюхается на грязный асфальт. – Блять! – не сдерживается, а потом вытаскивает из пачки еще одну. Чиркает зажигалкой. Наконец-то можно выдохнуть и вдохнуть никотиновый яд. На небе ни звездочки, кажется, что оно низкое, как потолок в ее съемной квартирке, – встань на табуретку и дотянись рукой. Со временем всё стало приземленным и простым. Она – тоже. – С днем рождения, глупыш, – шепчет куда-то в небо. Потому что Мик заслужил поздравление. Пусть от него теперь ничего не осталось, Синди задолжала ему немало. Жизнь, можно сказать. Ведь, как бы она ни обманывала себя, он и она – единое целое. – Блин, блин, блин, – раздается рядом мужской голос и из-за угла выныривает двухметровый увалень, он выглядит так, будто бежал сто километров по пересеченной местности. На нем мятая футболка и джинсы, а на голове воронье гнездо. Он замечает ее и резко тормозит. – Сигарета? Ну, давай одну, – выпаливает, глядя на нее. – Что? – обескуражено смотрит на него. – Сигаретой угостишь? Я спешу вообще-то, – с претензией смотрит на нее. – Нет, – отрицательно качает головой, выдыхая дым ему в лицо. – Отлично, – бесцеремонно выдергивает у нее из пальцев сигарету и затягивается. – Ты, блять, охуел? – взвивается от такой наглости Син. – Перестань, я не брезгливый, – добродушно машет рукой. – Ты спешил куда-то, так вот вали уже, – вздыхает Синди, всё еще надеясь, что сможет спокойно докурить. – Ты знаешь Яю? – игнорируя вопрос, спрашивает парень, выбрасывая докуренную сигарету. – Кого? – Актрису Яю [1], – как нерадивому ребенку поясняет он. – Нет, – односложно отвечает, понимая, что с психами связываться себе дороже, а так, глядишь, отстанет. – Она самая красивая, Мью ее обожает. Синди подкуривает новую сигарету и молчит. На языке вертится миллион вопросов: от простого «и что?» до сложного «врача вызвать?» Однако вступать в разговор со странным незнакомцем не входит в ее планы. – Дай еще, – тянется к сигарете, но Син ловко прячет руку с подкуренной сигаретой за спину и подает ему пачку. – Я не курю, – качает головой, но с жадностью смотрит, как она, пожав плечами, затягивается. Синди кивает: не куришь, отлично. У парня звонит телефон, и он отрывается от созерцания зажатой между губ сигареты. – Черт! – копается в кармане, а затем выуживает телефон. – Да! Я скоро, оставьте мне выпивки! – орет как оглашенный, Синди невольно отшатывается, а то так и оглохнуть можно. – Я – Лам, а ты?.. – засунув телефон в карман, спрашивает. – Яя… – задумчиво произносит. – Где-то я слышала это имя. Лам внимательно смотрит на нее. В глазах некое умиротворение, словно увидел хорошего знакомого и ведет задушевную беседу. Ни удивления, ни любопытства, ни страха. Будто он знает что-то, недоступное ей. – Ладно, пошли, угощу тебя выпивкой, раз ты не куришь, – внезапно говорит Син, понимая, что сегодня не сможет укрыться в тишине своей квартирки. Выпивать не с кем, а выпить стоит. Повод так себе, но раз в году. – Как насчет закусок? – не колеблется ни секунды парень. – Пошли, знаю отличный ресторанчик. Только подожди меня минутку, заскочу вещи заберу, – говорит она, и поворачивает за угол, к клубу. Ей хочется, чтобы он дождался, потому что этот странный тип не пытается лезть в душу, да и вообще не собирается сближаться с ней. Просто хочет выпить на халяву, друзья, судя по всему, этому нахлебнику выпивки не оставят. В гримерке копошились остальные танцовщицы, готовились к выступлению. – О, Син, привет! – хором восклицают. Синди машет им рукой, накидывает кардиган и выходит из комнаты. Лама на прежнем месте нет. Ну, в принципе, логично, она просто пробормотала и ушла. Может, счел компанию друзей интереснее. Оно и правильно. Сегодня у нее нет настроения веселиться. И этот чудак нужен для фона, потому что больше никого нет. Перезванивать матери не хочется. Немногочисленные друзья даже не знают о ее дне рождения. Потому что это – день рождения глупыша Мика. У Синди другой день рождения, так как она и сама другая. – Сигаретка, погоди! – раздается за спиной знакомый голос. Синди поворачивается и видит бегущего к ней парня. – Какая нахрен «сигаретка»? – изгибает бровь. Парень тяжело дышит, опираясь руками о колени. Поднимает голову и встречается с ней взглядом. – Ты же так и не назвала своего имени. – Синди, – машинально отвечает. Новый знакомый расплывается в улыбке. – Приятно познакомиться. У тебя крашеные волосы? – внезапно приближается к ней вплотную, разглядывая платиновые локоны. Да, этот парик стоит недешево и не выглядит как мочалка неестественного цвета, и Синди машинально приглаживает локоны. – Это парик, дурень, – фыркает. – Что, правда? Ух ты, а можно потрогать? – новый знакомый – Лам – ведет себя как ребенок в зоопарке, и это порядком озадачивает. – Нет. Поторопись, – ускоряет шаг, чтобы оторваться от странного типа. – Я видел твое выступление, – после нескольких, видимо, для Лама бесконечно долгих минут молчания, говорит он. – Это ведь ты, да? – сует в руки телефон, где включено видео ее сегодняшнего выступления. – Нет, не я, – отрицательно качает головой. Ну вот, еще один «фанат» на ее голову. Вот знала, что просто так ничего не бывает. Он ее специально подкараулил, изобразив случайную встречу, или наткнулся случайно – неважно. Вывод напрашивался один: ему от нее всё же что-то нужно. А ей – нет. Может, не поздно поехать домой? Ну и что, что до ресторанчика всего ничего осталось, можно и не пить, тем более в такой сомнительной компании. – Синди. Синди, ты чего? Что-то не так? – кладет руку ей на плечо. – Всё не так. Ты хренов сталкер, а я хотела с тобой выпить, – озвучивает безрадостные мысли. – Не-е, – отчего-то смеется Лам, – мне друг скинул видео, чтобы я поторопился, потому что здорово опаздывал. Думал, меня это привлечет, – хмыкает, пиная камешек под ногами. – Сработало? Ты мчался как оголтелый, – рассматривает его профиль в свете уличных фонарей. Кажется, сейчас они идут практически плечо к плечу. – Я как-то не хотел сегодня идти, но приятель пригласил, решил закатить пирушку в честь дня рождения. Я на тебя наткнулся, а потом только про сообщение вспомнил, полез, а там – танец. Синди ничего не отвечает, ныряя в нутро ресторанчика. Здесь пахнет жареным мясом, и большинство столиков занято – это популярное место. Они озвучивают заказ и размещаются за угловым столиком, подальше от входа. – Здесь хорошее рисовое вино, не очень крепкое, – непринужденно говорит Синди, поправляя растрепавшуюся челку парика. Лам кивает и только смотрит на нее, внимательно, изучающее. Забавная зверушка. Нелепая кукла. Недомальчик-передевочка. О ней отзывались по-всякому, и любопытство со стороны Лама вполне закономерно. Она не тушуется, не отводит взгляда, смотрит в упор, с вызовом. – Ты мечтательница, Синди… – через пару мгновений произносит парень. – Я? – практически смеется в голос. И непонятно – шутит этот чудик или говорит всерьез. Манера бросать рандомные фразы напрочь выбивает из колеи. Но не ее. Ей нравится такое общение – без фальши, приклеенных улыбок и формальностей. – Синди – это сокращенно от Синдерелла? Милая девушка, на долю которой выпало немало бед, но в конце она всё-таки обрела счастье благодаря доброй душе и трудолюбию. Сказки, подобные этой, заканчиваются хэппи-эндом. В жизни хэппи-энд – понятие относительное. Иногда то, что ты появился на свет, – это уже подарок небес, – продолжает размышлять вслух Лам. – А иногда – это сущее наказание для близких людей, потому что ты – это ты, а не какая-то милая, добродетельная и отзывчивая Золушка. Нет ни феи, ни туфелек, ни удачи, ни принца, – грустно усмехается Син. Им приносят заказ, и разговор ненадолго стихает. – Давай налью. – Лам берет кувшин и неаккуратно наливает в чашу вино. Несколько капель попадают на стол, и Син вытирает его салфетками. – Мне вот нравятся танцы, только смотреть, сам я танцую как медведь под наркотой, – продолжает треп Лам. Синди отпивает вина и улыбается. – А ты знаешь, как выглядит медведь под наркотой? – Предполагаю, что он большой, неуклюжий и мысленно ловит бабочек на лугу, – не моргнув глазом, выдает очередную глупость. – Воображение у тебя отличное, надеюсь, судишь не по своему горькому опыту? Вино кажется слишком кислым и не приносит должного чувства успокоения. Син давно знает, что алкоголь не помогает. Помоги себе сам – вот что она усвоила за двадцать пять лет жизни. Эта истина проста, избита и действенна. Ты себе враг и ты себе друг, с тебя всё началось и тобой же закончится. Спастись можно только если самому пожелать этого. Только тогда тебе помогут люди, лекарства, заменители реальности и прочее. Из канавы два пути: ножками самостоятельно или схватить прохожего за руку. Синди перестала цепляться за кого-то, а справлялась сама. – Я больше теоретик, – пожимает плечами Лам. – И какие свои теории ты пока не применил на практике? – жуя моти [2], искренне интересуется. – Не почувствовал свой хэппи-энд, только не хочу после титров, хочу во время просмотра фильма-жизни. Ведь важен процесс, а не результат. – Синди замечает нестыковки. Лам разный. Минуту назад он говорил откровенную чушь, сейчас с видом знатока рассуждает о высоких материях. – У тебя забавно торчат уши, знаешь, и ресницы длинные, – ляпает первое, что приходит на ум, встречаясь с ним взглядом. Чтобы не говорить важного, не лезть в душу и свою не потрошить. Эффект попутчика не работает. Лам несколько раз моргает, и тут же расплывается в улыбке – от уха до уха. – Знаю, меня дразнили в детстве из-за ушей, потому я отрастил волосы, жиденькую бородку и стал похож на пугало, зато уши больше никого не смущали, – охотно делится парень, подливая ей вино. Синди смотрит на его выбритые виски, челку, спадающую на лоб, слегка оттопыренные уши и на душе становится тепло и уютно. Лам кажется до невозможности милым и очаровательным. Как неразумный младший братишка. – Мы сразу отбросили формальности, но я вообще-то старше тебя, – слегка ворчливо говорит Син. – Я не буду нонгом, давай без этого? Тем более мы уже выпили, – ноет Лам. – Ладно-ладно. Я сейчас приду, – кивает в сторону уборных Синди. Она машинально хватает со стола свой мобильный, а когда уже моет руки, тот начинает звонить. Мама. Это нечестно – не отвечать на ее звонки. Она волнуется и хочет поздравить ее. Нет, не Синди, а сына Мика. Да ладно, ей уже не обидно, не больно. Время, когда она доказывала, кричала, отчаянно умоляла понять и принять, давно кануло в Лету. Эту стену можно только заминировать и подорвать, но и после без жертв не обойтись. А так пусть крайней будет Син – неправильная, гадкая и извращенная. – Да… – тихо-тихо произносит, наверное, тише, чем грохочет скорым поездом сердце в груди. – Алло, Мик, дорогой, почему ты не берешь трубку? – взволнованно тараторит мать. – Прости, была занята, – голос хриплый и грубый. – У тебя сегодня день рождения, солнышко, поздравляю от всей души. Мы с папой любим тебя, надеюсь, ты скоро вернешься домой. Синди не дышит. Не пытается пропихнуть внутрь порцию спасительного воздуха. Синди не говорит. Слова глухо отскакивают от стен, как баскетбольный мяч от потрескавшейся стены спортзала. Синди отчаянно жмет на кнопку выключения внутри себя, чтобы перезагрузиться вновь, потому что то, что зреет внутри, ее разорвет. – Алло? Мик? Алло! – мама обеспокоена, мама удивлена, мама расстроена, мама вне доступа… Синди быстро сбрасывает, а после выключает телефон. Зря взяла трубку. Нужно вернуться к выпивке и неспешному разговору с Ламом. Не думать, не думать, не думать…***
Когда они выходят из ресторанчика, ночь бьет электрическим светом им в лицо. Всё светится, переливается и усердно разгоняет тьму. – Хвала тому, кто изобрел лампочку, – выдыхает в ночное небо Лам, кладя руки в карманы толстовки. – Всё простое однажды обрастает миллионом мелочей и становится самым важным и значимым. Вот только бывает и наоборот – теряет свое величие. Солнце в стеклянной колбе. Звезды на потолке. Красота на глянцевой обложке. Природа на фотообоях в гостиной, – проникается лирическим настроением Син. – Синди… – зовет ее он, словно она не идет рядом, а стоит на другом берегу широкой реки. – Чего смотришь так? Зачем зовешь? – вторит ему она. – Ты сама вписала себя в сказку с неизменно счастливым концом, подарив себе такое имя. И где он, твой хэппи-энд? – парень аккуратно берет ее за руку, гладит кончиками пальцем ладонь, будто приручает. Синди не хочет быть глупым Лисом из совсем другой сказки про Маленького Принца. Руки соединены, прошиты кроваво-красной нитью, которая вначале была белоснежного цвета, но окропилась их кровью. Синди вырваться бы, да разве порвешь нить так просто сейчас? – Я не знаю, что такое хэппи-энд, когда он должен случиться и как его распознать. Может, это уже происходит со мной, а я пойму позже, когда на экране появятся титры, и момент будет упущен. Ты говоришь, что это процесс. Каким он должен быть – головокружительным, запоминающимся, мимолетным? Я должна смеяться, плакать, сходить с ума, тонуть – что? – резко останавливается и подается к нему вплотную, замирает в нескольких сантиметрах от лица – впереди только про́пасть, как бы не пропасть. Глаза, ресницы, нос, маленькая родинка на щеке, потрескавшиеся губы. Засохшая корочка и свистящее дыхание. Лам близко и далеко. Он разный и одинаковый до того, что его каждый шаг можно предсказать с точностью до секунды. Вот сейчас… Но Лам не делает ничего. Он просто изворачивается и выдыхает ей на ухо: – Не ска-жу. – Но я не пойму! Как, как ты понимаешь, что счастье здесь, рядом, в твоих руках или грудной клетке, а может, вокруг? Это не то, что можно осязать. Синди трусливо отступает на шаг назад и мысленно оглядывается в поисках укрытия. Так надежнее и совсем не больно. – Где ты живешь? Я провожу тебя, – напрочь игнорирует вопрос, и убирает руку из ладони, точнее – выдирает с плотью, нить так просто не отпустит. – Не надо. Вызову такси, – отмахивается Синди, включая телефон. Они молчат до приезда машины. А потом Лам неловко хватает ее за запястье. – Скажи мне свой номер, я напишу тебе. Синди покорно диктует цифры, уже на автопилоте, потому что начинает болеть голова и безумно хочется спать. – И еще… хотел спросить… – мнется Лам, а она уже знает, о чем именно он хочет спросить. Всем интересно. И ответ дается ей легко. – Ты ведь парень, да? – Нет, и никогда не была, – отвечает и ныряет в салон подъехавшего такси. Здесь играет какой-то рэп и воняет сигаретами. С Ламом нет смысла прощаться – он позвонит.***
Лам с протяжным стоном плюхается на кровать, зарывается головой в подушку и чувствует себя замечательно. День не сулил ничего экстраординарного, а в итоге закончился крутым поворотом. Не впечататься бы в столб, гоня на высокой скорости. Но сбросить ее нет ни сил, ни желания. Газ до упора. Часто окружающие называли Лама ребенком, уличали в безответственности и легкомысленности. Девушки в его жизни не задерживались надолго, а влюбленностей было не счесть. Друзья считали его эдаким весельчаком, которому море по колено. Ему нравился нервный скачкообразный темп жизни, а не плавное течение. В Ламе нет ничего выдающегося или запоминающегося: ни сверхспособностей, ни сверхобаяния, ни сверхкрасоты. Долгое время у него и мечты не было. Потом появилась – строительство мостов. Пока Мью коллекционировал фото Яи, Лам хранил на компьютере фото красивых мостов со всего мира, массивных, величественных. Арочных, висячих, балочных, вантовых, разводных, из камня, металла, железобетона – разных. И он знал, что однажды сам спроектирует и построит мост. И не где-нибудь в Сан-Франциско, а возле небольшой речушки, где местные жители по старинке добираются до города на лодках, потому что никому дела нет до их неудобств. У него бабушка как раз жила в такой деревеньке, можно было объехать, чтобы попасть в город, но это занимало много времени. Лам еще в детстве на альбомных листах фломастером кривовато нарисовал, каким должен быть мост. Ничего необычного – пролётные строения, опоры. Никакой эстетической ценности – удобство и практичность. Будущий мостостроитель с детства мог только созерцать красоту, и обладал дефектом – создавать ее не мог, только нарушать привычный порядок вещей. Потому что Лама раздражало всё идеальное и безликое, что не касалось, конечно, прочных инженерных конструкций. Он безжалостно рвал дизайнерские шмотки, разрисовывал репродукции картин, громко завывал во время прослушивания классической музыки. Когда влюбился в младшей школе в первую красавицу класса, вылил ей на голову чай и наблюдал за сменой эмоций на милом личике. Он считал, что красоту нужно дополнить изъяном. Мостам красота не нужна – точный расчет, вымеренные пропорции. Красота открылась бы позже, в награду, когда можно было наблюдать с высоты за рекой, вечно движущимся городом или небольшим лесочком и движением солнца на горизонте. Безусловно, умение делать из моста чудо – высшая форма искусства, которую Ламу достичь было не дано, иначе бы он подался в архитекторы. Вся огромная конструкция из железобетона – дело рук человека, и Лам поклонялся этому чуду инженерной мысли больше, чем другому любому изобретению человечества. Сегодня Лам увидел другую красоту – настоящую, неприкрытую, неидеальную. Ее не хотелось портить, чтобы добавить в облик тот самый недостающий красоте изъян. Лам увидел впервые в красоте не фасад, внешнюю манящую оболочку, за которой – пустота, а ее содержание. И ему хотелось сказать ей, самой прекрасной и настоящей: «А знаешь, я бы построил мост и назвал его в твою честь». Фраза в стиле пикаперов-неудачников, но из уст Лама – это – самое искреннее признание. Руки дрожат от волнения и некоего предвкушения, когда он включает видео с танцем Синди. Танец завораживающий и завлекающий, посмотришь однажды – и не соскочишь уже. Ты на игле, под прицелом. Она курит в узком проулке и знает отборные ругательства, она остра на язык и смотрит пронзительно – лазером в душу. Он заметил это впопыхах, когда торопился в клуб, затем увидел видео. Так совпало, сложилось, выстроилось. Не нужно быть инженером-строителем, чтобы возводить мосты в чужом сердце, не конструкции из металла и бетона, а что-то намного прочнее и долговечнее. Лам не смотрит на время, когда пишет сообщение Форту. Возможно, друг давно сопит в обнимочку со своим парнем, но сейчас Ламу нужен совет, поддержка, да хоть слово. И он снова включает режим дурачка, по-другому уже не получается. И нестерпимо хочется набрать Синди. Вот прямо сейчас, и рассказать честно, что происходит внутри. Он держится и не звонит. Завтра. Всё будет завтра.***
– Эй, – пихает его в бок Мью, пока Лам старательно душит зевок на скучной лекции, – хоть фотка у тебя ее есть? В кого ты там втюрился, придурок? Мне вчера позвонил Форт среди ночи и начал нести какую-то поебень о твоей неземной любви, с его слов ты уже пакуешь чемоданы в Лас-Вегас, чтобы зарегистрировать брак с катоем. Братишка, серьезно? – задушено шепчет друг. Его просто распирает от любопытства, так как расспросить Лама возможности пока не было. – Заткнись, – потирая виски от его галдежа, стонет Лам. – Ты мне просто обязан рассказать. Это, блин, даже круче, чем когда Томми приревновал свою ненаглядную Сию к какому-то задроту-младшекурснику и всерьез собирался ему вломить, а тот оказался поклонником «Call of Duty», и они просто пошли в игровой зал и задротили до глубокой ночи, пока Сия с ума сходила. А потом получили оба, но Томми особенно, Сия та еще затейница, – мерзко хихикает Мью. – Мне неинтересна насыщенная личная жизнь Томми, а вот ты меня пугаешь. – Ну и хрен с тобой, мой плейбой, – дуется Мью и наконец замолкает. Но когда занятие заканчивается, и они прощаются с преподавателем, гаденько усмехается и тащит друга на буксире в сторону кафетерия. – Выкладывай. – Мью создает все условия, даже на еду не скупится, лишь бы выведать все подробности. Он такой любопытный, раздраженно думает Лам, совсем забывая о том, что в этом они с другом похожи. – Пока вы вчера бухали, я наткнулся на Синди. Мы прогулялись, поговорили, и, в общем, всё, – быстренько рапортует, набрасываясь на халявную еду. – Пра-а-авда? – ехидно тянет Мью. – А вот я сейчас у Форта и спрошу. Лам оборачивается и замечает, как к их столику с подносом подходит Форт. – Не передумал еще к богине своей подкатывать? – кривовато усмехается он и садится рядом. – Эй! Я у тебя, как самого адекватного, спрашивал совета, а ты растрепал местному сарафанному радио, – кивает на Мью. – Не бухти, детка, я бы всё равно узнал, ты меня знаешь, – нараспев говорит Мью, а затем обращается к Форту: – Че у него произошло, и почему тревога номер один, ну ладно два или три, но один! Этого не было, даже когда Лам поспорил с какими-то байкерами, что он сможет проехаться по пустынной трассе на запредельной скорости без рук, учитывая, что на байк садился первый раз в жизни. – Потому что в этот раз всё еще страшнее, тогда бы он просто превратился в пятно на асфальте, из-за собственной глупости, а сейчас – под угрозой жизнь ни в чем не повинного человека. – Агрх, бесите! Мне уже и влюбиться нельзя, сразу – тревога номер один, – взвивается Лам, понимая, что друзья своими подколами проявляют заботу, своеобразную, правда. – Расскажи о нем, – к столику подходит Томми и плюхается рядом с Фортом. – О ней. Ее зовут Синди, от Синдерелла. Вы же знаете сказку о Золушке? – Я смотрел диснеевский мультик, где птички пели, мыши разговаривали, а Золушка напоминала страдалицу из лакорнов, еще там были злобные сестры и мачеха. Сюжет так себе, – тоном заядлого кинокритика вещает Мью. – Не важно, – отмахивается Лам. – Так вот она сама не знает, чем закончится ее история, но четко осознает, что так, как в сказке не будет. Она замечательно танцует, пьет рисовое вино и частенько грустит, хоть и никогда не вешает нос. – Блять, дружище, ты так не распинался даже когда втирал о строении Бруклинского моста, а ты известный мостодрочер. – Мью, заткнись, – кривится Форт А Томми только молча смотрит на Лама. Ему всё понятно и так. – Так в чем проблема, взял бы ее номер и предложил сходить куда-нибудь? Или… тебя смущает наличие члена у твоей ненаглядной? – подначивает Лама Мью. – Сука, заебал, – вскакивает Лам и смотрит на него каким-то звериным взглядом, словно готов растерзать. – Хорошо, прости, я перехожу черту, – понижает голос Мью. – Но ты такой милашка, когда злишься, – добавляет. – Бесишь, – рычит Лам и снова садится, потягивая из трубочки кофе со льдом. – Так что ты делать будешь? – подает голос Том. – У меня есть номер, не знаю, понравился я ей или нет… Мне не нужен только секс! – восклицает и со злостью стукает по столу, да так, что половина кафетерия оборачивается в его сторону. – Да поняли мы, что у тебя возвышенное и светлое чувство, – хмыкает на этот выпад Форт. – Не спугни ее своей ебанутостью, никаких споров, экстремальных свиданий и повадок альфа-самца. – Лучше молчи и улыбайся, только не маши, а то сойдешь за придурка. Соглашайся с ней, будь вежлив и не зажимай при первой возможности, как озабоченный подросток, – подхватывает нравоучительный тон Мью. – Продержись в образе милашки хотя бы пять свиданий, а там, глядишь, уже не сбежит, – хлопает его по плечу Томми. – То есть вот такого вы обо мне мнения? – обводит взглядом друзей Лам. – Да что ты, – примирительно начинает Мью, – ты вообще парень хоть куда, мечта просто, десять из десяти. Но вот подружки твои считали совсем иначе. – Да уж, – со знанием дела вздыхает Форт, которому приходилось не раз выслушивать мнения бывших девушек Лама. «Он реально неадекватный. Как-то пришел на свидание в футболке с надписью «Я твоя сучка, ты мой папочка», потащил в кино на просмотр мультфильма о говорящих кактусах, а после ему срочно понадобились светящиеся презервативы с банановым вкусом, притом, что их нужно еще постараться найти. И остальную часть свидания мы бегали по городу, в поисках резинок, хотя я даже не соглашалась на секс», – звучит в голове рассказ последней девушки друга. – Хорошо, просто позвони ей сегодня и поговори. Программа минимум, – произносит Томми со знанием дела. – Я так и собирался сделать, – бурчит под нос Лам. И пока все молча поедают еду, пишет Синди сообщение. «Привет, давай дружить?» И только когда сообщение доставлено отправителю, Лам хватается за голову – хуже подката и придумать нельзя. Как в начальной школе, он бы еще предложил понести ее портфель. «С тобой? Никогда и ни за что», – приходит через какое-то время ответ. И у Лама возникает двоякое чувство: с одной стороны это хорошо, что друзей из них не выйдет, то есть френдзона ему не грозит, а с другой – почему «никогда» и «ни за что», она же его не знает.***
Нельзя думать, нельзя, потому что это значит – искать отговорки, придумывать безумные теории и накручивать себя. Синди просыпается почти в полдень с этой мантрой (на самом деле она жуткая сова). Пока принимает душ и пьет кофе, старательно избегает мыслей о вчерашнем дне. Не то чтобы ей было о чем подумать или что-то выбивалось из общего порядка вещей, как книга, случайно поставленная не на свое место: по росту, алфавиту, жанру. Но, если хорошенько подумать, так и есть. Лам – фэнтези среди классической прозы, в красивой пестрой обложке на фоне блеклых и строгих фолиантов. Нет, он не какой-то там герой из лакорна, красавец-мужчина, сердцеед и мистер Обаяние. Но Синди чувствует кожей – что-то здесь есть, глубокое, удушливо-тяжелое и опасное для нее. Встряхивает головой: не думай. Она слишком долго искала эту внутреннюю гармонию, чтобы сейчас вносить хаос. С Ламом не хочется иметь никаких дел, даже секс без обязательств – не вариант. Кто ее дернул дать ему свой номер? Снова ненужные мысли, где же блаженные тишина и пустота? Она замечает новое сообщение, когда снимает телефон с подзарядки. Номер незнакомый, но к гадалке не ходи – сообщение от Лама. Только он мог сморозить такую глупость. У него же максимализм прет из всех щелей, никогда он не сможет довольствоваться малым. С одной стороны – это здо́рово, с другой же – такие люди непостоянны и быстро перегорают, хотя и горят ярко. Поэтому – «никогда» и «ни за что».***
– Синди-и-и, – писклявым голосочком тянет Би, – ты обязана пойти со мной. Син лениво обводит ободок кружки пальцем с французским маникюром. Сегодня она позвала Би на шопинг, и они вместе посетили салон красоты. Еще месяц назад Синди отчаянно завидовала подруге, потому что ее жизнь казалась идеальной, такой, о какой мечтала сама. Би успешно преодолела несколько операций, сейчас пила гормоны и смело могла сменить свой пол на женский в документах. Но сейчас Синди поняла: зависти нет, она искренне рада за подругу, и больше не примеряет ее жизнь на себя. Если постоянно зацикливаться на невозможном, можно упустить шанс на гребаный хэппи-энд, о котором так старательно тоном проповедника втолковывал Лам. – Я не пойду, ты знаешь, не люблю такие места, – выныривая из мыслей, в который раз отказывается Син. – Да там все свои будут, найдешь себе кого-нибудь на ночь, – дует алые губы Би. – Вот это меня и напрягает. Дележка на «свои – чужие», я понимаю, что мы так сказать неформат, но кичиться этим терпеть не могу. При желании я могу подцепить себе парня где угодно, а не трахаться с парнем знакомого твоего парня, – втолковывает ей Син, хотя знает, что ее мнения подруга не разделяет, впрочем, не только она. Проблема в том, что она выделяется не потому, что катой, а потому, что личность. Как и все вокруг. Обычных людей не бывает. Человек – существо стадное, но не серое. Даже если кто-то соответствует стандартам, у него есть что-то, что не делает из него клона. Синди одинаково относилась и к гомофобам, которые встречались ей на жизненном пути не раз, и к толерантно-равнодушным людям, и к ЛГБТ-представителям. Себя же не причисляла ни к одному из них – нет ничего хуже, чем вешать ярлыки на себя. – Ну ты и сучка, Син, я с тобой таскаюсь целый день, когда могла… – Что? Зависать в спа-салоне, или отправиться на Бали? – Еще приют для животных, если ты помнишь. Там мне нужно бывать время от времени, – потягивая фреш, скучным тоном бормочет Би. Ее часто одолевала скука, чего не понять простым смертным, у которых родители не входят в пятерку богатых и влиятельных семей страны. Синди однажды стала глотком свежего воздуха в череде утомительных будней богатой наследницы, поэтому теперь считалась близкой подругой. Странно, но Би не смущало социальное неравенство, она не относилась к подруге высокомерно и частенько приходила на выступления Синди или отправлялась с ней на шопинг в небрендовые магазины. – Короче, я открыта для твоих предложений, давненько никуда не выбирались. – Ты на прошлой неделе ездила со своей великой любовью в Париж. Любовь закончилась после прогулки по Елисейским полям? – подловила подругу Син. – Он трахал стюардессу в кабинке туалета, пока я уснула и перестала цепляться за его руку. Для меня перелеты – всегда стресс, – морщится Би. – А ты рассталась с предыдущей любовью всей жизни из-за быстрого перепиха со смазливым пилотом, по-моему, это карма в действии. Би ничего не отвечает, что-то быстро печатая в телефоне, а Син скользит взглядом по людям в торговом центре. И вдруг замечает знакомую светловолосую макушку. Прошло три дня тишины и покоя, три бесконечно долгих дня. А он идет вразвалочку по торговому центру, всунув в уши наушники. Не торопится, словно прогуливается по парку. Толпа обтекает его, он возвышается над ней и рассекает ее, как волны корабль. – Этот придурок, – проследив за взглядом Син, рычит Би. – Ты его знаешь? – удивленно смотрит на нее. – Даже не думай о нем, он полный кретин. Мой отец якшается с его отцом и мне приходилось с ним пересекаться. Отбитый напрочь, – продолжает сверлить его взглядом Би. – Каждый из нас ебанутый по-своему, – философски заключает Синди. – Этот просто ебанутый. Как-то на первое апреля он даже родителей разыграл, инсценировав свое похищение, а так как его родители не последние люди, шутку они не оценили и даже собрали сумму для выкупа, вот-вот должна была начаться целая спецоперация. Синди даже не удивляется, хоть она и плохо знает Лама, это вполне в его стиле. Поэтому к словам подруги не прислушивается и, плюнув на все, строчит эсэмэс. «Ладно, давай дружить». Сумасшедшая, отбитая, ебанутая – вот подходящие для нее эпитеты. Лам странный, она еще хуже. Так и хочется написать на асфальте мелом «Лам + Синди = друзья навек». Лам не мешкая отвечает: «Теперь ты так просто не уйдешь». Двусмысленная фраза, причем толковать ее можно как угодно. Синди толкует по-своему, поэтому пишет: «Здесь моя остановка». Пусть тоже голову поломает.***
Лам приходит к ней на выступление. Они несколько раз пересекались, ведя интересную игру с полувзглядами и полунамеками. Черновое название «Дружба». Синди теперь знала о том, что Лам ненавидит брокколи, в пять лет сломал руку, упав с дерева, на котором росли вкуснейшие персики. У него много знакомых, но близкими может назвать только трёх друзей – Форта, Томми и Мью. Лам узнал, что Синди стала увлекаться танцами, в частности стрип-пластикой, еще в подростковом возрасте, посмотрев знаменитую картину «Грязные танцы». Она ненавидит розовый цвет и его оттенки и любит носить парики разных цветов. У нее с детства слабое сердце, поэтому работать и жить на полную катушку Син не может, потому что чертов мотор может просто остановиться. Пару раз ее уже вытаскивали практически с того света, когда она истязала себя тренировками, учебой и мыслями. Информации немного, но по крупицам можно сложить чужой портрет в голове или сердце. Но Синди не дура, никогда не была и становиться ею не собирается. Лам и она – сочетание несочетаемого. Попытка вписать квадрат в круг. И здесь нет места банальным глупостям и терзаниям вроде параллельных прямых, социального статуса, степени «натуральности» Лама. Синди не тянется больше к другим людям: она не подсолнух, а он не солнце. С Ламом весело проводить время, возможно, заниматься сексом, о большем даже думать не стоит. Синди всегда хватало: сигарет, танцев, спонтанных объятий безликих мужчин. Ну что сейчас-то? Послать к херам всё и повестись на чудика с искренней улыбкой и искоркой в глазах? Пфф, ни за что. …Он приходит на ее выступление, хотя она не звала, просто сказала, что работает вечером и проболталась где. И теперь, когда она ступает на сцену, жмурясь от неонового света, то видит его: он сидит такой расслабленный, домашний и приветливо машет рукой. Она машинально кивает и пытается настроиться на нужный лад, для танца необходимо полное погружение. У нее получается ближе к концу, и это очень раздражает. Поэтому она курит в туалете клуба, прямо возле таблички «Курить запрещено». Нервы ни к черту. Такой дерганой всегда сдержанная и хладнокровная Син себя не помнит… давно. С тех пор как… отец залепил ей сильную пощечину, обозвал выродком и велел убираться из дома. Тогда эмоции брали верх над разумом, и жизнь вращалась вокруг бесконечного «почему?». Почему выродок, ведь она не сделала ничего плохого, просто влюбилась в охранника отца, который, кстати, успешно пудрил ей мозги, изображая счастливого влюбленного, даже нормально относился к желанию Мика одеваться в женскую одежду. Он был первым, кто ступил на неизведанную территорию Синди, – в душу. Высадился как хренов Армстронг на Луну, а потом посчитал, что это – невесть какое сокровище, чтобы трястись над ней, поэтому можно плевать, топтаться, рвать на куски ножом податливую плоть. Душа ведь эфемерна, значит, ощутимого вреда причинить ей невозможно, как и боли. «Какая ты, сучка, Мик, при папаше примерный мальчик, а на самом деле… Вот какой, смотри, смотри. Занятное видео, да? Папе твоему тоже понравилось, он даже денег мне отвалил за молчание. Неплохая прибавочка, теперь смогу уволиться и перестану быть цепным псом. И да, членотёлки мне не нравятся». Да, видео получилось занятным, с этим спорить бесполезно. Синди там раскрылась на все сто, вот только об одном нюансе мужчина забыл ее предупредить непосредственно перед «съемкой»: о том, что за ними наблюдает безжизненный зрачок камеры. Синди знала: надо быть осторожнее. Не отдавать всю себя, не доверять, не надеяться на сраный хэппи-энд (будь неладен этот Лам со своими проникновенными речами!). Позже, после того как волна гнева, отчаяния, ненависти схлынула, Син поняла, что так даже лучше. Лучше сразу покончить с иллюзиями и отправиться строить свою жизнь самостоятельно. Тем более близкие никогда не примут и не поймут, а будут всячески пытаться переделать, подмять под себя, загнать в рамки. А ведь важно, чтобы внутри царила гармония, а не бушевал ураган. – Мик, не уходи. Папа расстроился, но он со временем остынет. Будет лучше, если ты попросишь прощения, ты ведь ничего плохого не хотел, да? – проникновенно смотрела ему в глаза мать, цепляясь за собранный чемодан. – Нет. И называй меня Синди, пожалуйста, пусть я и выгляжу как… парень. Она выпустила ручку чемодана и ошарашено посмотрела на нее: – Синди? Сынок, ты и есть парень. Малыш, – потрепала по отросшим волосам, – отец беспокоится о тебе. – Пусть катится к черту! – раздался из кабинета громовой голос отца. – Ухожу, папуль, можешь не волноваться, – пробормотала Син, и переступила порог некогда родного дома навсегда. И почувствовала, что стала по-настоящему свободной.***
Возле туалета стоит Лам, расслабленно прислонившись спиной к стене. – Ты закончила? Прогуляемся? – заглядывает в глаза, хочет узнать, что не так. Чувствует: что-то случилось. – Ты чего здесь околачиваешься? Вроде собирался с друзьями в боулинг. – Могла бы и сделать вид, что рада меня видеть. Синди хмыкает. – Мы виделись вчера, а ты не настолько неотразим, чтобы думать о тебе двадцать четыре на семь, уж прости. Лам улыбается, так ярко и ослепительно, что Синди заворожено смотрит на него. Ври больше и себе, и ему. Именно – двадцать четыре на семь, жаль, что в сутках так мало часов, минут и секунд, чтобы думать о ком-то. – Хочешь в боулинг? Или ты голодная? Перекусим? – бесцеремонно хватает ее за руку и засыпает вопросами, заглядывая в глаза. Беспокоится. Заботится. Во как. Бывает и так. Так непривычно и губительно. Доверие – что это, как это? Можно ли, нужно ли? – Хочешь ко мне в гости? – внезапно спрашивает, до этого пялясь на него как на безумца. Парень ни на секунду не мешкает. – Конечно, спрашиваешь! В квартире тихо и темно. Син захлопывает дверь за Ламом и ежится, становится неуютно и слишком интимно, что ли. Она открыла дверь ему не в свой дом, а в жизнь. Распахнула заржавевшие створки души, впустила внутрь и закрыла на засовы. Раньше здесь она томилась в заточении одна, теперь – это убежище для двоих. Для нее всё именно так, а для него?.. – Проходи, – шепчет, быстро сбрасывая с ног босоножки. – Синди… – тихо зовет, касаясь плеча. – Что? – обнимает себя руками и оборачивается к нему. – Как ты думаешь, – подходит ближе, практически вплотную, – нет, ты знаешь, какой хэппи-энд тебя ждет? Он нависает над ней, и теперь, когда она без каблуков, разница в росте существенна. Долго вглядывается в глаза, тянет руку, касаясь щеки. Осторожно, мягко ведет по скуле, ловит пальцами дыхание. – Мне он не нужен, потому что не хочу, чтобы всё заканчивалось, неважно – счастливо или трагично. – Твой символ – знак бесконечности, знаешь? – проникновенный шепот возле уха, и ток по венам. – Замечательный символ, – хрипит она, когда он оставляет поцелуи на шее. – Ты замечательная, Син, – выдыхает, проводя носом до ключицы. – Какой ты неоригинальный, Лам. – Моя оригинальность закончилась еще тогда, когда я выдернул сигарету у тебя из рук, – он совсем неизящно подхватывает ее за бедра и направляется в сторону комнаты. У нее совсем неудобная кровать, скрипучая и древняя, хоть и просторная. Со случайными партнерами в своей кровати она никогда не занималась сексом, то ли брезгуя, то ли не желая пускать кого попало в постель. В тело – пускала, но постель – это уже другой уровень. Дальше – только в душу. Лам в ней во всех смыслах, если нужно пустит как физраствор с помощью иглы по венам. – Синди-Синди… – приговаривает он, поднимаясь губами от шеи к приоткрытым губам. Когда поцелуй – погибель и спасение одновременно, выхода два: бежать или сдаваться. Девушка поднимает белый флаг, когда Лам касается языком ее языка. Нежность и грубость, отчаяние и страсть – контрасты слишком очевидны. Лам разный. Синди чувствует эти его переходы, отмечает оттенки эмоций, прикосновений, даже вдохи и выдохи отличаются. Она словно оживает, начинает активно раздевать его, чтобы быть ближе и глубже. Кожа под пальцами гладкая и теплая, Син целует его в плечо, расстегивая ширинку. Лам гладит ее по волосам (настоящим, так как парик она сняла после выступления). Он не торопится, ждет, пока Син насладится его телом. – Ложись, – единственное, что связно получается произнести ей, и Лам послушно опускается спиной на подушки. Он с любопытством смотрит, как она медленно стягивает с себя коротенький сарафан, белье и предстает перед ним полностью обнаженной. Она стоит рядом, чтобы он мог как следует рассмотреть ее неидеальное тело. Ей скрывать нечего, пусть смотрит. Даже если ему станет некомфортно или противно, еще можно остановиться, разорвать всё. Лам скользит цепким взглядом по ее плоской груди, впалому животу и возбужденному члену. У него никогда не было так, когда в груди бьется в истерике сердце, в голове вспыхивают идиллические картинки, а руки зудят, потому что хочется трогать ее и ласкать. Она не похожа на остальных, его Синди, и дело не в физиологии или танцах. Он чувствует больше, чем думает, а это значит одно – серьезное, отчаянное, настоящее. – Иди сюда, – зовет ее, а затем тянет за руку. Она падает на его грудь и всхлипывает. Он же целует ее в висок и поглаживает по плечам. Всё понятно без слов. Синди поднимает голову и вцепляется ему в губы поцелуем. Теперь правила игры меняются. Голод, жажда и страсть. Когда Лам наклоняется над ее бедрами и медленно облизывает головку, она не сдерживает облегченного стона. Наконец-то можно отпустить всё, послать к черту и насладиться ласками дорогого человека. Дорогого… насколько? Так чтобы весь внутри, пропуском в убежище и сокровенные уголки души. Она несдержанно двигает бедрами, цепляясь руками за плечи. Лам смотрит на нее снизу вверх и улыбается. Чужое удовольствие опьяняет. Ее удовольствие – это то, что хочется разделить надвое. Быстро надевает презерватив и заполняет ее. Теперь не только внутри, но и снаружи. Они крепко спаяны, сцеплены, связаны. Движения как волны, накатывающие на берег, дыхание сорванное, жаркое, на коже блестящая пленка и чужие отметины. Вторжение и полная капитуляция без попытки сопротивления. Внутри их что-то пульсирует, бьется, ищет выхода, как жизнь, как любовь, как освобождение. Из горла вырывается не стон, а крик. Голос сорван. Пульс сбит. Они – наизнанку. Вывернуты, вскрыты. – Мне очень нравится знак бесконечности, – прижимая ее к себе, еле слышно говорит Лам. – Теперь это наш символ, – отзывается Синди, целуя его в шею. Знак бесконечности под кожей у него и у нее. Потому что не все истории заканчиваются хэппи-эндом, у некоторых просто нет конца.***
Би несколько секунд смотрит на нее с немым вопросом: «Ты что, ебнулась?», а затем протягивает Ламу руку, мило улыбаясь. – Привет, сладкий, давно не виделись. Лам непонимающе смотрит на нее, позже в глазах мелькает узнавание, он хватает ее руку и начинает трясти. – Это ты, Бой? Блин, сто лет тебя не видел. Ты так изменился… – окидывает взглядом стройную фигурку в платье-футляр, – похудел. Новая диета? Син, не выдержав, хохочет. Видно, что Лам немного растерялся, увидев старого знакомого, хотя нет, уже знакомую. – Я – Би, идиот, – отвешивает подзатыльник ему подруга, напрочь забыв о своей надменности и образе роковой красотки. – Прости, Бо… Би, ты такая… м-м-м… я бы сам стал девушкой, если бы знал, что буду выглядеть так сексуально, как ты. – Син, заткни этого придурка, а то я вспомню уроки самообороны своего дражайшего братика, а он у меня тренер по тхэквондо. В этот момент происходит два ключевых события: к их столику подносят заказанную пиццу и с воплем: «Пупсик, я скучал!» к Ламу подбегает Мью, загребая обалдевшего парня в объятья. Синди хмурится. Че это еще за орангутанг, который перепутал ее парня с лианой? – Мью, отвали от Лама! – раздается сбоку мужской ровный голос. К ним приближаются трое парней, и, судя по тому, как Би облизывается, они вполне в ее вкусе, тем более она сейчас в активном поиске. Хотя это ее перманентное состояние. – Ну вас, не дали насладиться реакцией богини Лама, – отлипает от друга Мью и смотрит на Синди. – А ты красивая. Если Лам тебе надоест, можешь позвонить мне, так и быть, я разок-другой изменю своей богине Яе, – подмигивает. Парни берут стулья и подсаживаются к ним, а затем представляются. Не нужно быть ясновидящей, чтобы понять, что Форт и Бим – пара. Да и Лам частенько рассказывал о своих друзьях, а сегодня решил представить их официально. Синди взяла с собой Би, по сути, она единственная ее близкая подруга. – Ты знаешь Яю? – внезапно спрашивает ее Томми. Синди чувствует, что скоро от одного упоминания этой актриски у нее будет глаз дергаться. – У вас случайно не клуб почитателей Яи, нет? – Ты чего, она же классная, – становится «на сторону зла» Би. – Я смотрела с ней «Волны жизни», там такая любовь, – чуть ли не закатывает глаза от восторга подруга. Раньше особой любви к лакорнам у нее Синди не замечала, но, похоже, действительно знает об этой Яе, даже не гуглила. – Во-от, кто разделит со мной эту страсть! – восклицает Мью, присаживаясь ближе к сверкающей улыбкой Би. Между ними идет неспешный разговор о любимой актрисе и ее фильмографии, пока остальные молча едят пиццу. – Ну и чего вы как не родные? – подает голос Форт. – Правда, что ты танцовщица? – Почему у тебя такое интересное имя? – Такой необычный цвет волос, это парик, да? – Лам тебя сильно заебывает? – У вас серьезно, да? Вопросы летят со всех сторон, как пули, дырявя воспаленный мозг. – Давайте по порядку, пожалуйста. – А мы татуировки парные сделали, хотите посмотреть? – обнимая ее за плечи, переводит «огонь» на себя Лам. – Отдуваться один будешь, – шипит Син. Он кивает, звонко чмокает ее в щеку и хватается за низ своей футболки. – Что вы делаете? – ахает пробегающий мимо официант. – Повышает вашу прибыль, у этого малыша прелестное тело, уж у меня-то глаз наметан, – Би прерывает занимательный диалог с Мью, чтобы насладиться шоу. Того гляди вытянет бумажник. – Ты права, этого у засранца Лама не отнять, – лениво тянет Мью, только ему внезапный стриптиз друга неинтересен, он со скучающим видом грызет фисташки. Лам не спешит демонстрировать свое «прелестное тело», смотрит на них и говорит: – Вы готовы, дети? И отзывается практически в один голос не только их компашка, но и большая часть посетителей кафе, которые тоже пялятся на него. – Да, капитан! – Вот позёр, – бурчит Бим. Форт даже не удивляется. – Это же Лам, как заболевание, только человек. – Или стихийное бедствие, – подхватывает Томми. И все трое прыскают. Лам наконец-то подтягивает футболку повыше, и все могут не только оценить рельефы-мускулы, но и заметить высеченный на ребрах знак бесконечности. Все молчат и разглядывают небольшую черную татуировку. – Хм, значит, у Синди на этом же месте точно такое же тату? – с любопытством спрашивает Мью. – Такое же, но не здесь, – под разочарованный стон сторонних наблюдателей, поправляет футболку. – Я даже знать не хочу, где набила тату Синди, – фыркает Би. – А я бы, пожалуй… – начинает Мью, но столкнувшись с убийственным взглядом Лама, замолкает. – Ну что ж, мы рады, что у вас всё хорошо, – говорит Бим, улыбаясь. – Всё обошлось без хэппи-энда, зато со знаком бесконечности, – улыбается Лам и целует Синди нежно и трепетно. – Блин, а я люблю хэппи-энды, кажется, что всё будет так же прекрасно у героев в будущем, – задумчиво бормочет Би, глядя, как эти двое целуются. – Я тоже! Помнишь, у Яи есть лакорн… – оживляется Мью. – Вам не кажется, что Мью совсем свихнулся с этой Яей? – спрашивает у Томми и Форта Бим. – У каждого свои странности. Ты повернут на порядке и кофе, я разрисовываю стены, а Томми любит изображать лунную походку Майкла Джексона, хотя у него хреново получается, – менторским тоном говорит Форт. – Да охуенно у меня получается, хотите, покажу? – вскидывается Томми. – Нет! – хором восклицают друзья. – А вот и я! – возле столика, словно из воздуха материализуется Сиа. – Ты пришла! – радостно говорит Том. – Не могла же я пропустить ваши смотрины. Привет всем, кого не знаю, я – Сиа, – обращается к Би и Синди. Все начинают переговариваться, смеяться и у каждого возникает чувство, что он на своем месте. В этом времени, с этими людьми, за этим столом. Душевная близость – есть ли что-то лучше и дороже на свете? Когда вокруг белый шум и вдруг ловишь нужную волну, настраивая ее, чтобы слушать тишину вместо бессмысленных разговоров, или важные слова вместо пустого трепа ни о чем, а может, удушливого молчания. …Синди смотрит на Лама, который держит ее за руку и рассуждает о чем-то. Как обычно строит свои дурацкие теории. И снова нить. Снова они вдвоем. Снова его глубокомысленное «а знаешь», и ее беззаботное «знаю». И она действительно знает. Под кожей знак бесконечности, тайна которого известна только ей и ему. Потому что не нужно верить в сказки, где «навсегда вместе» и «долго и счастливо». Знак бесконечности всего лишь стремится к ней, а не означает абсолютную бесконечность. Даже если он под кожей, только ты решаешь – закончить историю или написать новую главу. У Синди в сумочке звонит телефон, пока Лам страстно целует ее в темноте их убежища, прижимая к себе. Никто не поднимет трубку, мир уже послан к черту, даже если на экране высвечивается давно забытое «Отец». Он звонит впервые за несколько лет. Но она от него уже далека настолько, что они не просто на разных берегах, а потерялись на бесконечных просторах Вселенной среди черных дыр, спутников и звезд. Мика уже не существует, возможно, никогда и не существовало, но для отца Синди – незнакомка, пришелец, похитивший тело сына. Так будет всегда. Эта, совсем другая и грустная история, имеет концовку. У нее нет хэппи-энда или многообещающего «Продолжение следует». Но Синди плевать: она живет со знаком бесконечности для одной единственной истории. Где есть мосты, еще не построенные, но запланированные; совместный медленный танец, с оттоптанными ногами и ярким смехом; много поцелуев; глупые вопросы и умные ответы; мелочи, которые копятся и автоматически заносятся в категорию «важное»... и бурное течение жизни, сбивающее с ног даже самых стойких.