Панцироносица. Наука против волшебства

29 Азек Нефри вернулся в снятую им квартиру на Поречной, через силу поужинал, прошёл в гостиную и устроился на диване с недочитанной книгой. Но уже через минуту понял, что сегодня ему не удастся осилить даже отмеченную закладкой страницу. Его мысли были заняты полученным от вице-адмирала заданием. А оно оказалось гораздо труднее и опаснее, чем он предполагал. Как найти в многомиллионном незнакомом городе одного-единственного человека, и при этом не ошибиться? Принц Индас должен был появиться в Москве четырнадцать лет назад. Так, во всяком случае, было написано в бумагах, переданных Сифом Третьим в руки Адама Кинзи. Значит, сейчас принцу сорок два года. Время его появления — это всё, что имелось в распоряжении Нефри. В обычных условиях он засадил бы за работу команду аналитиков и программистов. Они подключились бы к базам данных, рассортировали всех москвичей мужского пола возрастом от сорока до пятидесяти, и методом исключения выбрали тех, чья биография вызывает сомнения… Но и в этом случае пришлось бы проверить тысячи, а то и десятки тысяч людей. И на это ушло бы много времени. Но всё это ерунда. Обычная рутина. Он не сомневался, что узнает Индаса при первой же встрече. Нефри был не просто человеком из секретной службы. Он мог задействовать другие, не подконтрольные даже высокопоставленному обывателю, каналы поиска. Кроме того, у него есть некоторые зацепки, на которые не обратили внимания ни Кинзи, ни Джедис… Он не случайно выбрал в качестве своей резиденции дом номер один на Поречной. Ирина Сергеевна Мамонтова и её дочь Степанида не имели отношения к расследованию причин гибели Чумного доктора. Но Нефри был уверен, что Джедис получил их адрес неспроста. Кто-то из двоих — мать, или её девочка — должны были что-то знать об инкопах. Или о тех, кто способен инкопа убить. И он сразу же, едва появившись в Москве, решил заняться ими обеими. Он мог жить в любом городе, в любой эпохе и любой стране. Его магические дары позволяли ему свободно общаться на любом языке. Его дар убеждения был запредельно высок. Ни один работник милиции не заинтересовался его личностью. Ему не нужно было расплачиваться за покупки. Никто не требовал с него денег за проезд в такси, метрополитене или электричке. Даже «Мерседес-Бентли» был им угнан прямо из автосалона, причём охрана и продавцы-консультанты не заметили ничего подозрительного. Работники тревожных и справочных служб без лишних вопросов и бюрократической волокиты предоставляли ему всю информацию об интересующих его людях, их адресах и телефонах… Обаятельного, гладко выбритого брюнета никто не запоминал и не узнавал при повторных встречах. Азек Нефри решил изображать из себя богатого и влиятельного австралийского промышленника. Он мастерски, не без помощи магии, пускал окружающим пыль в глаза — в посольство Австралии его пропускали в любое время суток, причём оказываемые ему знаки почтения никогда не демонстрировались всем прочим «соотечественникам», он вежливо раскланивался с работниками московской мэрии, ужинал в компании служащих федерального правительства, или с самозваными «императрицами» и «королями» эстрады… На Ирину Сергеевну все эти спектакли производили весьма сильное впечатление. Её разум находился под мягким, ненавязчивым контролем элегантного бизнесмена Мэттью Сен-Джойна. Он держал женщину на очень длинном, но прочном поводке — так, чтобы у неё создавалась иллюзия свободы, но вместе с тем пропала способность смотреть на вещи трезво. Нефри исправно получал от Кинзи новые порции информации о ликвидаторах — или панцироносицах, и поначалу думал, что Ирина Сергеевна и есть их лидер. Но вскоре его угораздило столкнуться с её приёмной дочерью — Стешкой. И едва взглянув на неё, он понял, почему Прогрессоры дали адрес Мамонтовых в руки Джедиса. Странно, что этот болван даже не посмотрел — КТО по сему адресу проживает. Стешке было всего шестнадцать лет, но Нефри сразу заметил на её ещё наполовину детском лице знакомые черты. Перед ним была Дженга — младшая сестра принца Индаса. Потрясение, вызванное непониманием сути увиденного, было настолько сильным, что контрразведчик, сославшись на усталость, поспешил уйти к себе. Держа голову под ледяным душем, он пытался понять — сходит ли он с ума или нет. Каким образом молодая женщина двадцати пяти лет от роду могла превратиться в ребёнка? Кто мог сделать с ней такое — мидгариане или земляне? Нефри хорошо знал возможности науки Союза. Никто не способен расти назад. А вот у Дженги это получилось. Что если и принц Индас проделал над собой такой же трюк? И Церена? Но… это означает, что Дженга обернулась двухлетним младенцем в подземной Петре. Или после исхода из убежища Серенити. А Индас… позвольте, но ведь все были уверены, что он мёртв? Имелось мнение, что смертельные выстрелы угодили не в настоящего принца, а в клона… но откуда в подземной Петре мог взяться этот клон? Изготовить его — дело не одного дня. Кто же тогда в действительности был убит в подземелье? К своему ужасу, смешанному с удивлением, Нефри понял, что разыскиваемый принц был убит на самом деле. И лишь одна-единственная вещь могла вернуть его к жизни. Серебряный Кристалл, с помощью которого Серенити уничтожила всех клонов и инкопов на контролируемой человечеством территории. Мир генерала Нефри рушился на глазах. Он понял, что ему предстоит столкнуться с силой, перед которой он ничтожен точно так же, как ничтожен таракан перед занесённой для удара тапкой. Когда-то давно, лет пятьдесят назад, Азек и помыслить не мог, что ему придётся стать хладнокровным, безжалостным судьёй, прокурором, адвокатом и палачом в одном лице, что от его рук погибнут или станут инвалидами тысячи людей. Ни в детсткие, ни в отроческие годы ничто не указывало на него как на человека, от подписи которого будут ломаться судьбы, рассыпаться годами выстраиваемые карьеры, разлучаться семьи и принудительно депортироваться целые районы и городские кварталы. Разве что характером паренёк был несколько жестковат, да и силой обделён не был. И более чем хорошо грыз гранит науки — что в школе, что в колледже, что в Академии Разведывательного Управления. Был у Азека один существенный, с точки зрения ванахемской элиты, недостаток — он слишком много думал. И зачастую делал не те выводы, которых от него ожидали. Шемос Нефри, отец Азека, заметил эту странность сына ещё в детском возрасте. Несносный мальчишка не мог понять — почему вместе с арестованным и осужденным соседом неизвестно за что арестовали и его жену, причём женщина уже четвёртый год под замком без суда и следствия, лишённая возможности видеться с детьми. Он хотел знать — почему никто, кроме детей состоятельных родителей, и тех, кто получил рекомендацию от Комитета Соответствия Идеалу Демократии, не может получить высшее образование. Он недоумевал оттого, что планета превращается в сплошной город, из-за чего всё меньше и меньше остаётся девственных лесов и водоёмов… Отец тщательно и методично вытравлял из сына все признаки сочувствия ко всему, что страдало от действий властьимущих. И добился своего. Азек стал хорошим, послушным, демократичным мальчиком, настоящим борцом за права человека. Он прошёл тысячебалльный тест в КСИД и был признан соответствующим идеалу с результатом в 972 балла. Теперь он имел право поступить в любое элитное учебное заведение, но нужно было ещё пройти церемонию посвящения… Вопросы в тесте были очень специфического характера. Они были призваны выявить среди молодёжи тех юношей и девушек, что не разделяли насаждаемой повсеместно сексуальной разнузданности, а так же тех, кто не верил в существование неких «третьих» сил, участвовавших в управлении Мирозданием. Азек очень поздно понял, что чем тяжелее и опаснее порок или пристрастие, завладевшее человеком, тем легче тот попадает под контроль со стороны существ, именующих себя Прогрессорами. Прогрессоры хорошо чувствовали себя лишь в том обществе, где люди паразитировали за счёт своих ближних и занимались поисками новых изысканных удовольствий. Класс честных и совестливых тружеников, из которого происходила вся провалившая тест КСИД молодёжь, автоматически становился классом врагов демократии (и в особенности тех, кто настаивал на её повсеместном распространении). Церемония посвящения в Братство происходила в территориальном Храме Света. На церемонии присутствовала вся городская интеллигенция и представители местной власти. Азеку было велено взойти на пьедестал с установленной на нём статуей филина со змеиными глазами, раздеться донага (приглашённые на церемонию гости тоже были полностью нагими) и лечь в каменный гроб. Жрец и его служки что-то торжественно провозглашали, Азек со всем соглашался… Затем гроб начал наполняться отвратительно воняющей смесью из крови и непонятно чьих фекалий. Азек глядел вверх и видел перед собой клюв филина и его змеиные зрачки, в глубине которых сверкала едкая насмешка… Так он стал Светоносцем, слугой Высшего Космического Разума, непримиримым борцом с Космической Тиранией. Оперативная деятельность по отлову инопланетных шпионов и тех подданных Ванахемской Короны, что были этими шпионами завербованы, либо имели склонность к предательству, была тяжела, но Азек-Шемос Нефри никогда ни на что не жаловался. Для него, страстного книгочея, рыться в документах, изучать рапорты и отчёты, составлять оперативные планы было чем-то вроде вида спорта. Он прошёл почти все управленческие звенья в Разведывательном Управлении, стал одним из заместителей директора, и вполне мог занять его место, но… Азек почти забыл о том, что когда-то дал клятву на верность Высшему Космическому Разуму, или Верховному Существу, или как оно там называлось… А вот Светоносцы о нём хорошо помнили. И постоянно держали в поле зрения. Ему напомнили об обязательствах, которые он взял на себя ещё в юности. Он сумел узнать о Братстве много любопытных вещей. Братству и ему подобным организациям принадлежала почти вся власть на планетах Союза, за исключением Мидгарда, который непонятно как сумел избежать контроля извне. Они исподволь, планомерно готовили среди людей плацдармы, на которых Прогрессоры, вселённые в людей и клонов, чувствовали себя комфортно и вольготно. Но этого было мало. Прогрессоры требовали от Братства уничтожить всё, что мешает им безопасно находиться среди людей. Прогрессоры хотели заняться отбором оставшихся сиротами детей с целью лично заняться их воспитанием. Прогрессоры хотели научить учёных-генетиков выращивать особые породы человеческих существ, способных жить под водой и в газовых средах, для обычного человека непригодных… Азек не верил ни в Бога, ни в Сатану, но читая добытые документы, за одну обнародованную фразу из которых можно было получить ледорубом по затылку, и слушая радиопередачи, транслируемые с Мидгарда, в которых планы Прогрессоров обсуждались совершенно открыто (и, понятное дело, за прослушивание этих передач, а тем паче за их обсуждение, можно было запросто угодить в дурдом), он невольно задумывался — а почему, собственно, эти «неизвестнокто», именуемые Прогрессорами, имеют такое огромное влияние на человечество? Почему они так сильно хотят поселиться среди людей? Да ещё брать на воспитание детей? А Братство в лице своих членов (и родственников этих членов, и их знакомых, и лучших друзей этих знакомых)всё решительнее и настырнее вмешивалось в жизнь и работу Азека. Его, сосредоточившего в своих руках огромную власть, постоянно о чём-то просили. Просили вытащить из дерьма «золотого» сыночка, вляпавшегося в некрасивую криминальную историю, и в придачу свалить его делишки на невиновного человека. Просили помочь скрыться от правосудия какому-нибудь жулику, укравшему миллиард — разумеется, в обмен на комиссию с украденного. Просили устроить кому-нибудь несчастный случай или «самоубийство». Просили замолвить словечко при продвижении на ответственный пост какого-то кретина, который и читать-то толком не умел… Просили помочь вывезти с Ванахема или получше припрятать награбленные ценности, или наоборот — без лишних осложнений протащить на планету контрабандой десятки тонн наркотиков или взрывчатки… С раннего детства Шемос Нефри вколачивал в голову проблемного сына простое правило — всё, что просят старшие — есть благо. И не только отец так считал. Все вокруг беспрекословно выполняли и самые невинные, и самые унизительные просьбы тех, кому не могли воспротивиться. Поэтому Азек никогда не задавался вопросом — правильно ли он поступает, выполняя грязные просьбы и поручения вышестоящих лиц и их родственников с приятелями. Он руководствовался лишь соображениями удобства. Если удобно убить, украсть, вытянуть взятку, спасти преступника от тюремной камеры или гильотины — то почему бы не сделать это? Тем более, если это идёт на благо Братству? Если же удобно изобразить честного человека — почему бы не изобразить? Время от времени у Азека, где-то в глубине души, звучали малоприятные вопросы — а не пытается ли он обмануть себя? Может, он делает что-то не то? Почему ванахемская элита и интеллигенция никогда не перечит Прогрессорам? И почему на самой демократичной планете Союза создан самый большой по численности карательный аппарат, преднаначенный для охоты на тех, кому демократия не по вкусу? Азек работал в отделе контрразведки и почти не сталкивался с идеологически вредным элементом. Ему противостояли профессионалы вроде него самого. Но в соседнем корпусе был другой отдел, занятый отловом «дискредитаторов демократических ценностей». Эти дискредитаторы были людьми из разных слоёв общества, с разным достатком, и вся их вина заключалась в том, что они слушали радиопередачи с Мидгарда, отмечали религиозные праздники, открыто носили религиозную символику и читали священные книги… И разумеется, они не были Светоносцами. Азек Нефри познакомился с Калайлой — девушкой, впоследствии сгинувшей в недрах «дискредитационного» отдела. Калайла жила в том же доме, в котором проживал и Азек. Она не прошла тест КСИД и вместо карьеры врача была вынуждена довольствоваться вакансией обычной санитарки. Ей было двадцать шесть, и почему её не арестовали раньше или не выслали в Закрытую Зону — оставалось загадкой. Обычно провалившие тест исчезали в неизвестном направлении в возрасте двадцати-двадцати двух лет. А Калайла всё ещё проживала в столице… Это была тихая, скромная девушка, с самым обыкновенным, без лоска и модного гримасничанья, лицом, с хрупкой, но весьма женственной фигуркой. И со странными представлениями об окружающем мире. Азек подарил ей годовой абонемент на посещение Дома Контактов. Большинство столичных девушек готовы были пойти на любые унижения, лишь бы получить этот кусочек пластика, но Калайла заявила: — Мне там ничего не нужно. Что я там должна делать? Питаться всякой чушью о моих якобы прошлых жизнях, о моей родовой памяти? Может, ещё и душами поменяться с инопланетянином? Девушка не верила в то, что обмен душами возможен. Она ни за какие коврижки не соглашалась вступить в ментальный контакт с настоящим Прогрессором. В другой раз Калайла набрала в магазине целую кучу сладостей и подарила покупки какому-то мальчишке, без всякой цели слоняющемуся по кварталу. — Это сын арестованного дискредитатора ценностей, — пояснила она Азеку, — никто из родных не хочет дать ему приют. Иногда он у меня ночует… Азек хорошо знал, насколько жестоко бывает ванахемское общество к тем, кто не стал таким же, как и все, тупоголовым бараном. Он наблюдал реальную жизнь, а не картинки в телевизоре. И он знал, что сейчас в полицию сыплются доносы на Калайлу, угостившую мальчугана шоколадками… Калайла не верила ни в демократию, ни в то, что Прогрессоры желают людям добра. Ванахемскую элиту она считала скопищем воров и развратников, а короля Сифа Третьего — безвольным чурбаном. Она тайком слушала инопланетное радио. И не слишком стеснялась заводить разговоры на опасные темы… Азек чувствовал себя рядом с ней словно на пороховой бочке. И тем не менее что-то тянуло его к этой девушке. Однажды Калайла спросила его, почему он так и не обзавёлся семьёй. И после некоторого раздумья Азек впервые за много лет сказал то, что думал: — Потому что если у меня будет семья, то я буду обязан водить жену в Храм Света, а наших детей заставят на выпускных экзаменах совокупляться с клонами. А я не согласен с этим. Наслаждаться наготой моей жены должен только я. И рассказывать сыну о сексе должен только я. А раз мне это не позволено, то и семья мне незачем. Этот честный ответ сломал стену непонимания между двумя людьми, объективно жившими в одном доме, но по сути — чуть ли не в двух разных галактиках… Однажды Азек Нефри понял, что готов бросить свою непростую, но доходную и влиятельную должность, удрать куда угодно, хоть на Мидгард, хоть на безлюдную планету в чужом измерении — лишь бы рядом с ним всегда находилась Калайла. Ему ли не знать, как неугодные властям люди покидают Ванахем… И он уже готов был пойти на это, когда Калайла исчезла без следа, а в её крохотной каморке под лестницей остались следы наспех проведённого обыска. Больше он её не увидел, как ни старался. Адам Кинзи, его приятель из главного штаба ВКС, тогда ещё носивший полковничье звание, в ответ на рассказ Азека о Калайле сказал: — Эх, Азек, не умеешь ты жить. Не дорос ты ещё до того положения, когда связь с такой женщиной могла бы сойти тебе с рук. Что верно, то верно… Но Адам, похоже, ничего не понял. Для него это так, пустячок, тем более женским полом он нисколько не интересуется. — Но мы можем всё исправить, — продолжал Кинзи, — и ты сейчас пришёл по нужному адресу. Я хочу порекомендовать тебя для одной важной и ответственной работы. Если выполнишь её хорошо — перед тобой будут стелиться такие женщины, перед которыми Калайла — что мартышка перед мидгарианской принцессой… Азек сидел напротив Кинзи и медленно закипал от гнева. Ему очень хотелось взять хамоватого полковника за шею и колотить лбом о стену до тех пор, пока у того мозги не вытекут на пол. Уже потом, много лет спустя, он тысячу раз пожалел, что не сделал этого. Работа, о которой говорил Кинзи, заключалась в следующем. Его, начальника управления специальных операций при главном штабе ВКС, призвали ко двору Сифа Третьего и предложили стать наставником для наследного принца Индаса. Как будущий правитель Ванахема, Индас, по мнению отца, должен был уметь разбираться в делах возглавляемого Кинзи управления. Кинзи работал не один. Вторым наставником Индаса был кап-лейтенант Закари Джедис, возглавляющий созданную при Генеральном штабе комиссию по интеграции в вооружённые силы передовых научных идей. Азек не сразу понял, что именно крылось за этим витиеватым названием, но Джедис вкратце объяснил, что его комиссия работает над внедрением научных разработок, предоставляемых Прогрессорами, и эти разработки могут полностью изменить представление человека о научных возможностях. Со временем, говорил Джедис, наука будет фактически неотличима от волшебства, и к тому же перестанет обходиться человеку в многомиллиардные затраты… А третьим наставником принца Индаса стал контрразведчик Азек Нефри. Индас понравился Азеку с первой же встречи. Он был великолепно образован, пребывал в отличной физической форме, прошёл суровую армейскую школу, легко и быстро усваивал преподаваемый наставниками материал… Как и все молодые люди Ванахема, Индас сдавал тест КСИД. Его показатель соответствия был равен 971 баллу. Он был таким же Светоносцем, как Азек Нефри, Адам Кинзи и Закари Джедис. Он с молоком матери впитал мысль о том, что Ванахем под его руководством должен нести свет демократии и прав человека на все планеты — заселённые как людьми, так и другими разумными существами, и без колебаний был готов истребить какое угодно количество каких угодно людей или инопланетян, если они выступали против демократии. Одним словом, идеальный кандидат на роль безжалостного кровожадного диктатора… И обучать его было одно удовольствие. Сиф Третий воспитывал наследника довольно жёсткими методами. Индас не раз участвовал в предприятиях, связанных с риском для жизни и здоровья. Вместе с наставниками он несколько раз посещал Немезис — планету, на которой были легализованы гладиаторские бои как между обычными людьми, так и между людьми и инкопами. Парламент Немезиса узаконил интересную практику, согласно которой инкоп, убивший человека, на счету которого имелся хотя бы один убитый инкоп, получал немезисский паспорт и все гражданские права, в том числе и избирательные. Поэтому неудивительно, что руководители гладиаторских школ и организаторы боёв наживали баснословную прибыль, а инкопы, став полноправными гражданами Немезиса, скрывались среди миллиардов настоящих людей и об их дальнейших действиях оставалось только догадываться… Гладиаторские бои были хороши и тем, что народ, глядя на кровь и изрубленные трупы людей и монстров, веселился от души и не интересовался вопросами о смысле жизни — как отдельного человека, так и человечества в целом. Принц Индас сражался исключительно против инкопов, по всем показателям в разы превосходивших обычного человека. И многие из них так и не увидели обещанного победителю немезисского паспорта. Однажды Азек отважился попросить принца Индаса узнать что-нибудь о судьбе Калайлы Берволд. И надо признать, что просил он об этом не без содрогания. Вдруг, неровен час, наследник Ванахемского Трона почует в наставнике неблагонадёжного человека? Но всё обошлось благополучно. Уже через час Индас держал распечатку, из которой следовало, что Калайла Берволд покончила с собой, повесившись на куске стального тросика в своей камере. — И откуда в камере мог взяться стальной тросик подходящей длины? — Азек не заметил, что сказал эти слова вслух в присутствии Индаса. — Простите… — начал было Азек, но принц сказал: — Вам не позволили быть вместе… Контрразведчик не знал, как реагировать на эти слова. — Я вас понимаю. Мне тоже никогда не позволят быть с тем, с кем я хочу. Индас не выдал ничего сокровенного. Все и так знали, что он испытывает какие-то чувства к мидгарианской наследной принцессе Церене Сегнуссен. Должно быть, они оба — и Азек, и Индас — в тот момент сопереживали друг другу. Друзьями они не стали, но некая близость в их отношениях всё же присутствовала. Азек не раз бывал на Мидгарде в составе различных делегаций. Иногда туда отправлялся и принц Индас — в этом случае Нефри, Кинзи и Джедис неизменно сопровождали его. Для Индаса эти визиты становились настоящим праздником — ведь он мог хотя бы в течении получаса видеть Церену и разговаривать с ней в живую, пусть даже и при весьма пристрастных свидетелях. Если бы всё зависело только от Азека, он бы нисколько не мешал принцу. Но Сиф Третий и его приближённые считали иначе. И Азек к началу войны с Мидгардом уже знал, чего боялись Светоносцы. Они боялись появления на Ванахеме Серебряного Кристалла. Эта вещь могла сильно осложнить инкопам существование и разрушить всю систему контроля и подавления, которую они разрабатывали и совершенствовали десятилетиями. Закари Джедис как-то признался, что даже аналоги Серебряного Кристалла неведомо каким образом выводят из строя самолёты, построенные по проектам Прогрессоров для пилотов-инкопов, и прочую технику, модифицируемую под вселённого в клон Прогрессора. С некоторых пор Азек стал бояться заходить в самолёты. Он собственными глазами видел кабину трансконтинентального лайнера, в которой отсутствовала приборная панель и штурвал. Зато там находилось капище и человек в жреческом облачении, вычерпывающий из блюда испражнения и отправляющий их себе в рот. Самолёт, не имеющий ни двигателей, ни авионики, ни запасов топлива (к чему оно без двигателей?)летел, поддерживаемый вселённым в него Прогрессором. Разумеется, билеты на рейс были смехотворно дёшевы… Появись на Ванахеме мидгарианская принцесса с Серебряным Кристаллом — и этот самолёт рухнул бы в море и камнем пошёл бы ко дну. Или попросту не смог бы взлететь, пусть бы даже жрец выпил целый литр свежего поноса. Мидгард был очень опасен. Он мог спустить Ванахем в каменный век одним своим присутствием. Он не мог существовать в системе инфернального миропорядка. Никакие встречи на высшем уровне, никакие переговоры, никакие дипломатические трюки не могли отсрочить его уничтожения. Побег принца, да не одного, а с младшей сестрой, наследной принцессой Дженгой и ещё двумя женщинами, был сродни грому среди ясного неба. Мало того, что они вчетвером успели долететь до Мидгарда незамеченными, так ещё и прихватили часть личного архива Сифа Третьего… Расследование по этому делу велось в строжайшей тайне, и о его результатах общественность ничего не узнала. Единственный человек, которого вывели на публику, оказался оператором одной из следящих станций ВКС. Вся его вина заключалась в том, что он не вовремя съел предназначенную в качестве жертвы порцию испражнений, и Прогрессор отказался поддерживать работоспособность груды электронного хлама, который давно пора было выкинуть на свалку. Азек вспомнил циркулировавшие среди Светоносцев слухи о имевшей место подмене подлинного Сифа Третьего на инкопа. Может, Индас и Дженга имели основания считать, что это были не просто слухи? И произведённая подмена стала последней каплей, переполнившей их терпение? Ведь получалось, что после подмены у брата и сестры не оставалось на Ванахеме ни одного близкого человека. Их мать, королева Вегда, умерла при не выясненных до конца обстоятельствах вскоре после рождения Дженги. Оставались лишь Галит Лиринг и Улла Ронжес — женщины-эрогоги, которых Сиф Третий нанимал когда-то для Индаса, чтобы тот обучился половой грамотности… Почему Индас решил прихватить их с собой? Вероятнее всего, из сострадания. И житейского расчёта. Они обе многое знали о ванахемском наследном принце, и Сиф-инкоп не должен был до них дотянуться… А потом все они погибли в подземной Петре… «И я уверен, — думал Азек, — что ванахемская сторона поторопилась их хоронить. Интересно, Кинзи знает, что без Серебряного Кристалла здесь дело не обошлось? Да уж скорее всего… » Встреча со Стешкой-Дженгой оказалась не единственным сногсшибательным событием, которое предстояло пережить генералу Нефри. Уже на следующий день он увидел человека, ради которого и прибыл в Москву. Семью Мамонтовых он полагал как стартовую точку в своих поисках, ибо Стешка-Дженга не могла не иметь контактов со своим братом и прочими людьми, сумевшими удрать из-под самого носа Бешеного Джо. Изначально Нефри думал, что Индас и Церена выстроили мирный семейный очаг где-нибудь на московских окраинах или в провинции. Но когда он проследил за Мирославом Кратовым (проживающий под этим именем принц почти не изменился внешне)и выяснил, что тот испытывает к Стешке-Дженге не родственные и не даже не дружеские чувства, а видит её в роли будущей жены и матери своих детей, то им овладели неприятные предчувствия. Получалось, что Индас ничего не помнит о том, кем он был до того, как на нём была испробована сила Серебряного Кристалла. И Стешка-Дженга тоже ничего о себе не помнила. Нефри решил до поры до времени не показываться Индасу на глаза. Ещё ему пришлось тщательно избегать встреч со Стешкиными подругами, ибо, едва взглянув на них, он узнал нескольких хорошо знакомых ему людей, портреты которых вкупе с обещанием приличного вознаграждения висели едва ли не на каждой стене по всем планетам Союза. Несколько раз ему приходилось телепортироваться на базу, где он отчитывался перед Кинзи о ходе своей розыскной деятельности. Вице-адмирал не торопил контрразведчика, будучи уверенным, что розыск принца может затянуться на недели, а то и месяцы. Нефри учёл один любопытный момент — Кинзи интересовался лишь принцем, но ни разу не вспомнил о Дженге и ни разу не соизволил спросить — найдена ли Церена. Ждал, когда Азек сам всё расскажет? Проверял надёжность коллеги? Но Нефри не спешил давать точную информацию. Его многое смущало в полученном им задании. Он никак не мог разгадать, чего именно хочет вице-адмирал. Генералу не нравилось, когда его использовали втёмную, поэтому доложил об обнаружении Индаса лишь в последнюю неделю мая-месяца, хотя мог бы это сделать и двумя неделями раньше. Он умышленно тянул время, чтобы собрать максимум информации о Индасе, Дженге, Церене и прочих лицах, чьё прошлое было покрыто мраком. Он испытал настоящий шок, когда узнал, что Дженга, Церена и остальные панцироносицы поддерживают тесные контакты не абы с кем, а с Хлоей Пи, которая, надо полагать, и была их лидером. Хуже того — не было заметно, что эта женщина теряла память. Она могла бы узнать в австралийце Мэттью Сен-Джойне обаятельного незнакомца Азека Нефри, который шестнадцать лет назад приглашал её на танец, катал на машине по ночной Петре и угощал мороженым. И почему именно её занесло в эту заштатную Москву, а не любого другого человека? Нефри быстро выяснил, что Хлоя и пятеро панцироносиц владеют искусством телепортации, причём без всякой магии и волшебства. Выяснил он и то, что Церена на помнит о том, что она — Церена, и не знает, кто есть на самом деле Мирослав Кратов и Степанида Мамонтова. Он был уверен, что Галит, Улла и Салдис — кузина Церены — тоже проживают где-то в Москве, но исследование телефонных номеров и адресов, по которым хотя бы раз звонили и наведывались панцироносицы, желаемых результатов не принесло. Хлоя Пи была единственным человеком, который мог бы раскрыть контрразведчика. Он даже думал над тем, чтобы избавиться от свидетеля при помощи снайперской винтовки, но анализ возможных последствий заставил его отложить эту идею. Хлоя была панцироносицей, и Азек не был уверен, что пуля, даже выпущенная без шума и вспышки, достигнет цели. Применение ментального оружия тоже не гарантировало успеха. Несколько раз Нефри пытался взглянуть на неё своим внутренним зрением, и всякий раз женщина вела себя настороженно — словно что-то чувствовала. И это не нравилось контрразведчику. Хорошо вооружённый противник, неподдающийся магии, всегда был вдесятеро опасен для Светоносца, а Нефри к тому же не мог определить верхний предел возможностей сего противника, потому и медлил с решительными мерами. Особенно его поразило то, как реагирует на его магию принцесса Церена. Описать её реакцию можно было так — она вообще не замечала никаких магических фокусов. Она не подчинялась гипнотическому воздействию, против неё не действовал ни телекинез, ни пирокинез, ни электрокинез, и она не замечала магических иллюзий, которые Нефри создавал в поле её зрения. Церена не замечала самосвала, выезжающего прямо на неё из плохо заметного выезда со двора. Она спокойно шла, и машина проезжала сквозь неё. Она не видела ни летящего в лицо гигантского жука, ни проросшего из стены человеческого лица, ни танцующего скелета, ни приземления на стадионе летающей тарелочки с выходом на поле «братьев по разуму»… Всё, что вызывало панику и ажиотаж среди большинства свидетелей, от Церены было скрыто. Она была словно под защитным колпаком. Находились, правда, и местные жители, которые не видели ни тарелочек, ни зелёных человечков. Но таковых было очень мало. Как правило, все они регулярно посещали службы в двух имеющихся в Братеево православных храмах, и это были в своём большинстве женщины и девушки. Мужская половина населения оказалась менее стойкой духом, следовательно, более внушаемой. Обычно Нефри тщательно избегал появляться даже возле самого ветхого и заброшенного храма, потому что его пугала перспектива в самый неподходящий момент лишиться магических даров, но однажды, любопытства ради, он всё-таки попытался пройти по Васильевскому спуску к Покровскому Собору. Едва строение показалось в поле его зрения — он тут же почувствовал головную боль, суставы мгновенно одеревенели, в глазах и вовсе появилась резь и жжение… «Это мне так плохо? — обеспокоенно подумал контрразведчик, — или кому-то ещё? Неужели это сооружение пытается меня оттолкнуть от себя? Как у него это получается? » Он всё-таки попытался подойти ещё ближе, как вдруг, помимо усилившейся головной боли, явственно ощутил сильный шлепок по лицу. Прогрессор отвесил своему питомцу пощёчину, желая дать понять, что к храму лучше не приближаться. Это заинтриговало Нефри. Чего именно боится Прогрессор? Стен храма? Крестов? Куполов? Или чего-то ещё? «Или он боится меня упустить? — неожиданно для себя осознал Нефри, — потому и бесится? » Он счёл нужным прекратить всякие опыты и поспешил уйти, тем более в его сторону подозрительно косился наряд ППС. Ему очень повезло в тот день, ибо он не мог, стоя на Васильевском спуске, применить против милиционеров магическое оружие… Всякий раз, завидев храм даже в отдалении, он чувствовал себя плохо. Даже сидя как-то раз в такси, водитель которого прикрепил на приборную панель икону Казанской Божьей Матери, он чувствовал, что Прогрессор пребывает в бешенстве. «Инкоп ни за что не сел бы в такое такси, — думал он, — даже если вера водителя — пустой фарс. » Нефри не раз размышлял над вопросом — почему Прогрессоры хотят гибели для землян? Может, они боятся таких вот стран, где есть города на-вроде Москвы, содержащих в себе множество опасных вещей, мешающих им паразитировать на людях? Ему не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться о причине невосприимчивости Церены к магическим уловкам. Серебряный Кристалл — оружие Космической Тирании, против которой Светоносцы воевали на протяжении сотен поколений. Эта уникальная вещь находится при ней, мидгарианской принцессе. Знает ли об этом она сама? Очевидно, что нет. Ведь память к ней не вернулась. А Хлоя может противостоять магии, пусть даже и весьма слабо, по той причине, что за годы пребывания неизвестно где она стала глубоко верующим человеком. Рабыней Космической Тирании. Если Мирослав Кратов, он же Индас, попадёт на базу в Антарктиде, то неизбежно встанет вопрос о судьбе Дженги, Церены, Хлои и всех остальных… Почему вице-адмирал при встречах старательно избегает разговоров на эту тему? Может, он надеется, что в схватке с Цереной генерал потерпит поражение? Он получит всю интересующую его информацию и заодно избавится от ненужного свидетеля. А что если… — Кинзи изготовит клоны Индаса, Церены, Дженги и прочих панцироносиц в двух экземплярах, — сказал себе контрразведчик, — первую партию он отправит в Союз, вторую во избежание подозрений оставит на Земле, а исходные экземпляры посадит под замок. Он заберёт и Землю, и Ванахем себе… На стадии проекта эта идея хороша. А что будет в перспективе — трудно даже представить. Он искусно водил вице-адмирала за нос, создавая имитацию кропотливых и трудных поисков. Во всём этом фарсе не было особой необходимости. Нефри на какое-то время забыл о Братстве, о долге перед Верховным Существом (или Высшим Космическим Разумом — кому как угодно)и вообще обо всём на свете. Он наблюдал за девушкой, ещё почти девочкой, которую принц Индас когда-то полюбил больше, чем кого бы то ни было. Он предпочёл Ванахему, правящей династии, высокому положению — это мидгарианское создание, которое, и Нефри не мог не признать этого — было воистину прекрасным. Ради спасения Церены и миллиардов её соотечественников Индас забрался в отцовский архив, угнал космический челнок и стал предателем, одним из самых разыскиваемых преступников на контролируемых Союзом территориях. На Ванахеме и ещё в четырнадцати солнечных системах его заочно приговорили к самым высшим мерам наказания. Трудно сказать, какой именно урон был нанесён военным и разведывательным аппаратам пятнадцати планет, отправивших войска на Мидгард, но Нефри, ставя себя на место Индаса, поневоле приходил к выводу: если бы перед ним самим был поставлен выбор — сохранить за собой положение, власть и богатство, или, отринув всё это прочь, спасти миллиарды жизней — он бы не задумываясь выбрал последнее. Ведь и со всем человечеством кто-нибудь может обойтись так же, как человечество обошлось с Мидгардом. Есть в Галактике планеты, на которых род людской готовы истребить не раздумывая, особенно после того, как Ванахем принёс инопланетянам демократию… Может быть, Осмо Восьмой и его жена Серенити тоже сделали бы такой выбор, но они прекрасно знали, что независимо от их выбора народ Мидгарда обречён на смерть. Его могли уничтожить подчистую, но Серенити применила против неприятеля Серебряный Кристалл… Наблюдая за Цереной, Нефри понял то, что хотели ему сказать Прогрессоры. Они назвали ликвидатора, орудовавшего в доме Листикова, «владычицей». И они не солгали — новое имя мидгарианской принцессы именно так и переводилось. Она действительно не любила грибов — может, была осведомлена о некоторых побочных свойствх этого продукта, то ли по какой иной причине… И из её окна действительно открывался вид на целых два «милых» заведения — крышуемый бандитами ресторан-казино «Спящая спутница» и Интерент-кафе «Лунный венец». Прогрессоры пытались донести ещё что-то, но это уже так, мелочи жизни… Он мог бы начать свои поиски с Григория Листикова, и с тем же успехом неизбежно вышел бы прямо на Церену. «Интересно, — думал генерал, — почему Зак и Адам до этого не додумались? Неужели настолько отупели за два года сидения в Антарктиде? » Увидев отчима спрятанной принцессы, Нефри едва не принял его за одну известную в некоторых кругах личность — полковника Дана Дерксета. Ох и попортил же этот вредоносный полковник крови членам Братства… Даже дату начала термоядерной бомбардировки вычислил, хотя и не сразу понял, что именно произойдёт в тот день на Мидгарде… Наблюдая попеременно то за Цереной, то за Индасом, Нефри пытался постичь смысл произошедшего. Почему они оба ничего друг о друге не помнят? Как можно пробудить их память? Да и нужно ли это делать? Не исключено, что Индас по-прежнему любил эту девушку. Почему кто-то должен вмешиваться и разрушать их счастье? Он думал о Калайле Берволд. Завистливые сослуживцы отняли у него единственного близкого… да что там близкого — любимого человека. Он был непозволительно беспечен, не замечая расцветающих за своей спиной интриг. Он не сомневался, что сослуживцы пытались выколотить из Калайлы побольше информации о нём, генерале Нефри… И то, что уже на третий день ареста её предпочли повесить в камере, означало лишь одно — Калайла не дала никаких показаний. А в том, что последние дни девушки были сплошным кошмаром, этаким подобием миниатюрного ада — в этом сомневаться не приходилось. Нефри даже подумал, что Космическая Тирания вступилась за девушку и её мучители жестоко пострадали… А потому Калайлу поспешили убить. Контрразведчику временами хотелось открыться Индасу, рассказать о печальных последствиях, которые ожидают его и Стешку, указать ему на его настоящую любовь… Но он не мог этого сделать. Злоба и запустение, прочно воцарившиеся в его душе после купания в наполненном фекалиями гробу, неизбежно брали верх. Неизбежно ли? Уже многие годы Нефри пытался сказать себе, что глупо расстраиваться из-за какой-то нищей девчонки, жившей под лестницей его дома, что связь с ней была просто невинным увлечением, средством от скуки… Он пытался убедить себя в том, что Индас не имел достаточных оснований для побега на Мидгард, что Церена ему совершенно не подходит, что Братству лучше знать, какая женщина достойна быть ванахемской королевой… И ему удавалось убедить себя во всём этом. Вот только с годами делать это становилось всё труднее. Нефри старел и с каждым прожитым днём всё яснее осознавал, что Прогрессоры лгут и водят за нос как его самого, так и прочих разумных тварей, что купились на их обещания. Кинзи, по своему обыкновению, появился в комнате без предупреждения. — С добрым вечером, Азек, — сказал вице-адмирал. Нефри отложил книгу. — И тебе того же. Вот всегда так — только прилёг, и начинается… — Издержки профессии, — Кинзи по хозяйски расселся в кресле, — кроме того, тебя вечно нет дома… как там Индас? — Наслаждается спокойным и относительно безбедным существованием. — Есть что-нибудь новое? — Пожалуй, да, — Нефри сел и после недолгого молчания продолжил: — Ты ведь понимаешь, что я неспроста выбрал для проживания именно этот дом? Кинзи наморщил лоб. — Догадываюсь, — сказал он наконец, — не так давно, парочкой этажей выше, кто-то надрал задницы бойцам Джедиса. Я только не пойму, почему Прогрессоры дали ему наводку на квартиру Мамонтовых… — Так я объясню, — Нефри подался вперёд, — там проживает Дженга, сестра принца. Возможно, Прогрессоры при помощи людей Джедиса пытались устранить её. Не знаю, зачем им это понадобилось, но… не это главное. — А что в таком случае главное? Нефри с затаённым удовольствием наблюдал за тем, как меняется лицо Кинзи. — Наш Индас встречается с Дженгой. Он её просто не помнит и думает в следующем году сделать ей предложение о замужестве. Понимаешь, чем это обернётся? Удивление на лице вице-адмирала сменилось восхищением. Он даже присвистнул. — Чудны дела твои, Земля… — сказал он, — слушай-ка, Азек… а ты не знаешь — он с ней, часом, не спит? — Нет. — Да, весёленькое у нас дельце нарисовалось. Индас вряд ли согласится покинуть Землю без этой… Степаниды Мамонтовой. А когда по приезде на Ванахем всё выяснится, то… даже не представляю, чем это закончится. — Как ты думаешь… есть ли возможность вернуть принцу память? Кинзи удивлённо вытаращился на контрразведчика. — Ты что, хочешь, чтобы он вспомнил о своей грязной интрижке с Цереной? — Нет, но… у нас всё равно возникнут проблемы. Нынешний Индас не согласится возглавить войну за демократию. В его представлении демократия — не более чем химера. И тот Индас, которого мы помним по довоенным временам, тоже выродился до состояния себя нынешнего. А я бы хотел сделать так, чтобы он встал на нашу сторону добровольно. Кстати, ты ничего не говорил о судьбе Церены. Почему? — С принцессой — вопрос сложный, — задумчиво ответил Кинзи, — было бы проще убить её… впрочем, я ещё подумаю над этим. Остальные панцироносицы нас не интересуют. Мы разберёмся с ними здесь. В Союзе никто не заинтересован в их возвращении. «Интересно, что он скажет, если услышит о том, что я видел здесь Хлою Пи? — подумал Нефри, — которая знает всех нас в лицо? » — У меня есть идея относительно Индаса, — сказал контрразведчик. — Говори. — Если Индас — он же Мирослав Кратов — узнает, что представляет из себя Ванахем и как мы обошлись с Мидгардом, то он отвернётся от нас и перейдёт на сторону врага… — Мы уже говорили об этом. Конечно, с малограмотным бездарем, принимающим на веру каждое слово из ящика, иметь дело было бы легче, но тут уж ничего не поделаешь. — Да, придётся работать с тем, что есть… и я хочу сыграть на его чувстве справедливости. Кинзи заинтересованно посмотрел на генерала. — Как прикажешь тебя понимать? — Я преподнесу ему историю, из которой он сделает вывод, что Ванахем в войне выступал в роли потерпевшего. Он должен представлять Ванахем как своего рода Россию — тихое, мирное место, которое подверглось атаке со стороны злобного Мидгарда — этакой гитлеровской Германии. Мы даже можем сказать ему, что он любил Церену, но та втоптала его чувства в грязь… — Идея отличная, но Церена… вдруг он и впрямь вспомнит о ней? — Не беда. Он будет уверен, что злонамеренные действия Церены были настолько подлы и низки, что ему попросту не хочется о них помнить. — А обязательно ли вообще рассказывать ему про Церену в каком бы то ни было контексте? — Да, потому что в противном случае он посчитает, что мы его обманули в самом святом и неприкосновенном. А на Ванахеме нам уже будет проще. Мы легко заблокируем любую нежелательную идею или концепцию, проникшую в его разум. Индас будет видеть и слышать лишь то, что мы захотим ему показать. Нынешний человек по имени Мирослав Кратов — не политик и не интриган. Он будет задавлен страхом и массой новых впечатлений. А мы не дадим ему опомниться. Мы будем обрушивать на него такую лавину впечатлений, что ему некогда будет думать, и он просто опустит руки. Но даже если он раскусит нас, то мы всегда можем заменить его инкопом, не так ли? Контрразведчику очень хотелось узнать — что думает вице-адмирал о подмене Индаса на копию. Но тот не замедлил с ответом: — Я думал об этом и решил, что такой способ годится не для всякого случая. Распознать в принце инкопа будет очень легко. Если возникнет необходимость провернуть такое дело, то только в том случае, если он по возвращении взойдёт на трон, потому что возле короля случайные люди не ошиваются. Знаешь, Азек… ты подал мне отличную мысль, когда упомянул Церену. Если честно, то я очень хотел бы, чтобы Индас и Церена вспомнили что-нибудь друг о друге. Тогда мы смогли бы заставить Индаса ехать с нами. Сам понимаешь, нет более сильной мотивации для мужчины, чем невыносимые страдания любимой женщины… «Да чтоб ты сдох, старый педик», — мысленно пожелал Нефри. Меньше всего на свете ему хотелось истязать ребёнка, к тому же в его памяти неожиданно возник образ Калайлы… -… А потому, — продолжал Кинзи, — нам важно отыскать Церену. Она нужна нам на тот случай, если твои сказки на Индаса не подействуют. — Джедис говорил, что самым молодым панцироносицам около шестнадцати. Может, чуть меньше. Я думаю, они тщательно следят за Индасом и Цереной. В обычной жизни они могут даже не встречаться друг с другом. У них есть убежище, из которого они следят за нашими действиями. Знать бы только — где они прячутся… Нефри лукавил, ибо уже знал всех панцироносиц в лицо и по именам. — Как ты думаешь… — вице-адмирал на секунду задумался, — Индас и Дженга… у них есть при себе эти… «Панцири»? — Наверняка есть. Вот только видеть их мне не доводилось. Я должен обработать Индаса, и он сам выложит всё, что мы хотим знать. — В таком случае, Азек, тебе больше нет смысла торчать в Москве постоянно. У нас уйма дел на базе. Индасом можешь заниматься в любое удобное время, но чтобы без накладок… кстати, как там поживает Ирина Сергеевна? — Неплохо. Надеюсь, ты не против, если я изредка буду к ней захаживать? — Захаживай сколько угодно. Она хоть фигуристая? Есть что помять? — Спортивная девочка. Без сала. — Ну что же, на этом и остановимся. Жду тебя утром в кабинете, как обычно… да, и ещё кое-что. Я тут узнал, что в Москве орудует некий тип по кличке Такседо Маск… — Слышал, — кивнул Нефри, — чем он тебя так заинтересовал? — Меня интересует его манера громить магазины, но ничего не забирать. И странные версии, что он, мол-де, ищет в магазинах нечто уникальное. Когда мы прихватим Кратова, надо будет выяснить — не его ли рук эти делишки… и если его — то с какой целью он это творил… — Ясно, — кивнул Нефри. — Вот теперь всё, — и вице-адмирал, не вставая с кресла, растворился в воздухе. Контрразведчик, осознав наконец, что его собеседник убрался восвояси, недоуменно огляделся по сторонам. Он заметил странные изменения в своём самочувствии. В компании с Кинзи, Джедисом или Зойсманом он становился тем, кем привык себя видеть — безжалостным и неумолимым монстром, которому неважно, какие совершать преступления и в каком количестве. Он думал о разных злодеяниях и методах их исполнения с точки зрения всё того же удобства. Удобно сделать беззаконие — значит, оно будет сделано… А оставаясь один, он чувствовал, как градус его агрессии начинал падать. Он вспомнил слова Кинзи об участи, уготовленной для Церены. Ему нравилось наблюдать с безопасного расстояния за этим не очень умным, не слишком усердным, не являющим собой пример для подражания, но очень милым и добрым ребёнком, и думать о том, как мог быть счастлив принц Индас, или о том, что у Калайлы могла бы родиться такая вот весёлая и резвая девочка… Почему она должна страдать? Разве она не заслужила хоть малую толику счастья и покоя? Он резко встал и вцепился руками в волосы. — Да чёрт с ними обеими — и с Калайлой, и Цереной! — в сердцах бросил он, — кто я, в конце концов — контрразведчик или одна из тех полоумных старух в дурацких платочках, что ходят в нелепый дом и что-то бормочут перед крашеными досками? Я верну Индаса на Ванахем, мы сообща разделаемся с панцироносицами, и всё будет отлично, как и раньше… и вообще, почему мне в голову лезет всякая ерунда? Всё равно нашему господину не видать Церены, как своих ушей… Кинзи отправился не в Антарктиду, как думал Нефри, а всего лишь за дверь снимаемой контрразведчиком квартиры. Он прекрасно слышал гневную тираду генерала, и этого было достаточно для вынесения вердикта, определяющего участь того, кто, по мнению Кинзи, не был способен пойти на предательство. — Так он ещё не забыл Калайлу, — дивился про себя вице-адмирал, — это поразительно… и очень плохо… В состоянии глубокой задумчивости он вышел из подъезда и направился к Братеевскому мосту. Цель его поисков находилась на соседнем берегу. — Что же ты задумал, Азек? — говорил он, вглядываясь в тёмную водную массу, — ты нашёл Церену? И не захотел мне рассказать о ней? Почему же? А раз ты нашёл её, то… Кинзи расхохотался. Задачка, оказывается, была проста до безобразия. — И как я сам не понял этого? — он саданул кулаком по перилам, но даже не обратил внимания на занывшие костяшки, — мне ли не помнить, как выглядела Церена в четырнадцать лет? Ведь я видел её именно в этом возрасте, в тот самый день, когда её познакомили с Индасом… и Джедис тоже был свидетелем их первой встречи… и Нефри… похоже, я состарился раньше времени, ибо не замечаю самых очевидных вещей. Если бы Индасу было за сорок, Церене — тридцать пять, то найти их было бы сложнее. А поскольку Серенити обернула вспять их развитие, то сейчас, если я увижу где-нибудь Церену, то обязательно узнаю её лицо… Кинзи пнул носком туфли смятую пивную банку. Снизу донёсся тихий всплеск. — Серенити даже не догадывалась, какой подарочек она преподнесёт нам всем. Я мог бы и не узнать Церену в образе зрелой женщины, особенно если она носит при себе Серебряный Кристалл. А вот сейчас… Вице-адмирал хорошо знал Братеевский район. Где-то здесь проживал ничего о себе не помнящий наследник Ванахемского Трона. Но Кинзи сейчас интересовало другое. Его путь лежал к расположенным на территории района школам. Лишь там он мог увидеть то, что подтвердило бы его догадки. И пусть на часах — полночь, и учебные заведения закрыты — его эти мелочи не остановят. Кинзи был так сильно погружён в свои мысли, что, спускаясь по ступенькам на откосе, не сразу услышал шелест в прибрежных кустах. Он сдвинул повыше шляпу, всматриваясь в проходы между домами и прикидывая, как поскорее пройти к девятьсот девяносто восьмой школе, когда из-за дерева вышел человек. — Эй, дядя, дай закурить, — раздался чей-то насмешливо-глумливый голос. Вице-адмирал вгляделся в темноту и увидел двух юнцов возрастом не старше восемнадцати, в широких спортивных штанах, чёрных куртаках из синтетического кожезаменителя и с бритыми наголо головами. Один из них, что казался старше, поигрывал бейсбольной битой. — Извините, не курю, — улыбнулся Кинзи, — говорят, это очень вредно. Перед ним стояли Константин Марлин и Никита Писняев — или Костян и Никитос, те самые ребята, что пытались заслать Сашку Еслика к Норке с целью выманить её за порог родного дома. Слова Кинзи явно пришлись им не по вкусу, ибо парень с битой, он же Никитос, сказал: — Кажется, до фраерка не доходит, что до дома он может и не дойти… — Короче, бобрик, — перешёл к делу Костян, — давай выворачивай карманы и предъявляй бабло. И попробуй только пикни у меня — в шляпу наложишь, понял? Вице-адмирал встряхнулся, высвобождая кисти рук из рукавов пальто. Спросил: — Так что же вы для начала хотите? Закурить? Или бабло? — Наконец-то фраерок начал въезжать, — загоготал Никитос. Тут начал смеяться и Кинзи. — Ну давайте, мальчики, решайтесь на что-нибудь, — сказал он сквозь смех и запустил руку в карман. — Вынимай бабло, — ухмыльнулся Костян, — а потом, может, и покурим… Кинзи вынул из кармана пачку стодолларовых купюр в банковской упаковке и авторучку. — Да у нас тут какой-то богатенький Буратино случился, — вытаращился Никитос. — С пожеланием? — осведомился вице-адмирал. — Чиво? — Я напишу пожелание на упаковке, — пояснил Кинзи и приготовил ручку, — надо же что-то написать, прежде чем отдавать… Закончив писать, Кинзи протянул пачку долларов Никитосу и сказал: — Ну, а теперь, мальчики, приступим к курению? Или уже не хочется? «Мальчики» не ответили. Они разглядывали надпись на упаковочной обёртке. В следующее мгновение от лица и ладоней вице-адмирала отделились пульсирующие световые волны, облучившие малолетних грабителей. Одежда на обоих вспыхнула и занялась так ярко, словно её пропитали керосином. Кинзи надвинул шляпу на глаза и не спеша пересёк Борисовские Пруды. За его спиной с визгом и рёвом метались и размахивали руками охваченные пламенем Костян и Никитос. Когда крики стихли, он усмехнулся и сказал: — Ну вот мы с вами и покурили… На дороге показались кареты «скорой помощи» и два милицейских «уазика», но никто из сидящих в них людей не заметил Адама Кинзи, хотя тот шёл вдоль бровки тротуара, чуть ли не на полосе движения… Кинзи одним лишь ему известным способом заставил механизм замка повернуться так, словно в него был вставлен ключ. Путь в школу был свободен. В большом пустом помещении шаги были отчтливо слышны, но Кинзи это не пугало. Он прошёл к информационным стендам и сразу увидел то, что требовалось — номера кабинетов и список классов. Ему были нужны классы «9» и «10». Бродить по пустым корпусам и этажам пришлось довольно долго, прежде чем был вскрыт кабинет, в котором занимался 9-В. Вот здесь-то Кинзи и увидел цель, к которой стремился. Между расписанием уроков и извещением администрации о датах сдачи экзаменов он увидел фотографии. — Так вот ты какая, — улыбнулся вице-адмирал, трогая пальцем изображение на снимке с панорамой всего кабинета и сидящими учениками. На самой большой фотографии портреты учащихся были выделены в две колонки прямо под портретами их педагогов. Здесь же были отпечатаны имена и фамилии. — Сколько радости в твоём лице, — прошептал Кинзи. Он хотел уже уйти, но что-то ещё привлекло его внимание. — Да здесь не только Церена, но и… — он вгляделся получше, — ну конечно! Это ведь Феона Роон. Она всегда сопровождала и подстраховывала принцессу, когда та отстреливала тиранозавров. Значит, Серенити и её спасла… Кинзи побродил по классу, пару раз остановился возле парт, за которыми сидели Кира и Эммочка, затем сказал: — Прогулка была весёлой… значит, Церена и Феона. Ждите, девочки. Вам недолго наслаждаться летними каникулами.