Звезда Полынь

      Рослая и крепкая старуха, с седыми косами, выцветшими желтоватыми глазами и длинными ногтями, похожими на когти — госпожа Дайгрет. Двигалась она ловко, как молодая — старческая немощь еще не скоро придет к ней, и разум ее остер и ясен. При ней всегда был короткий кривой кинжал-запояска, какой удобно прятать под полой рыжей от времени кожаной куртки. Ходила она в лесу босиком, а в городе — в огромных башмаках-лодках, сейчас поставленных у порога. Говорила грубовато и порой непонятно, выражаясь загадками и вмешивая в речь словечки из языков наугрим, орков и вастаков.       Глаза ее были раскосыми: на другом лице сказали бы — по эльфийски, но их цвет, пусть и вылинявший, а еще оттенок кожи и крупные, острые зубы ясно давали понять, чья кровь тут примешалась. Но пусть госпожа Дайгрет ничуть не стыдилась полуорочьего происхождения, она была рада, что Морэндис пошла не в ее собственного папашу, которого она когда-то собственноручно прирезала любимым кинжалом. А кто был отцом дочери — она не призналась. Сказала лишь, что выбирала того, который будет покрасивее да поздоровее.       Приехала она не просто так — оказалось, что пока Морэндис в лесу занималась беременной дурочкой, мать успела навестить королевский город, получивший название «Арменелос». И привезла оттуда интересные новости — кое о чем не слыхала и Айвиэль, занятая своим трактатом.       — На Священной горе строят храм, — объявила Дайгрет, усевшись у очага и вытянув к жарким углям ноги.       Эльфийка ахнула.       — На Менельтарме?       — Да не на вершине! — старуха махнула рукой. — У подножия. Как это по-нашему звучит: на горе, на речке, на море… гора по-нашему, это не только вершина — это и склоны и пара миль от нее. Наш государь хотел, правда, на самом верху святилище организовать, но после пары десятков сорвавшихся понял, что придется ему в таком разе своими королевскими ручками поработать. А место там…       — Ровная площадка о пяти углах, чуть заглубленная, будто чаша, полная божественной тишины, — Айвиэль задумчиво повторила слова короля. — И даже, когда небо сокрыто тучами, кажется, что она озарена солнцем. Стоя на ней, можно увидеть весь остров до всех его оконечностей… хотя это мне непонятно — пусть глаза Элероссэ остры, но не настолько высока Менельтарма и Эленна не так мала.       — Остров! — Дайгрет хохотнула, — А свет Амана и мглу на востоке, в Эндорэ, не хочешь? Говорит, что видит, и все в восторге, и сам он больше всех. Так, чего доброго, до бесед с Всеотцом дойдет дело.       — Ох, матушка, на что ты намекаешь?       — Нет, не на то, о чем ты подумала, дочь. Люди, охваченные восторгом и молитвенным вдохновением, порой видят и слышат нечто, недоступное прочим, и это не значит, что рассудок их слаб. Особенно, если люди эти обладают особыми силами, дарованными кровью и благословением Всеотца, — Дайгрет священным жестом коснулась лба, губ и груди. — Что ты хочешь сказать, светлая госпожа? — спросила она, поймав взгляд эльфийки.       — Хочу спросить о твоей крови, — Айвиэль отвела глаза. — О твоем прошлом и о вере в Единого. Прости, если мой вопрос неприятен, и если не хочешь, не отвечай.       — Отчего ж неприятен? — старуха усмехнулась. — В моей крови нет моей вины. Быть потомком орка лучше, чем быть потомком предателя, вот что я скажу. Изначальная порча не ставится в вину таким, как мы, напротив — когда полуорки совершают преступления, это никого не удивляет, а когда мы становимся достойными и благородными людьми, нас уважают больше, ибо нам гораздо труднее не идти в поводу темных страстей.       — Я мало знаю об этом.       — Так это дело такое, о каком, прости, с эльфийской девой запросто не поговоришь — стыд мешает. Не знаю я среди нашего народа женщин, что добровольно и с радостью, а не от нужды, рожали бы от орков. Моя собственная мать была продана на север плоскомордыми вастаками, была в услужении в Ангамандо, видела Черного и его сына, после пыталась бежать и попала к оркам. Она была сильна и красива, так, что один из вождей взял ее в жены, а будучи в тягости, особенно не побегаешь, да еще по горам. Сыновья ее, мои старшие братья — гибли в войне, дочери тоже не зажились на свете — с малых лет они были отправлены в Ангамандо, стали ученицами Черного и были убиты эльфами. Меня, младшую, она сумела отстоять от отца и воспитать в гордости Народа Беора, а не в вечной вине непонятно за что, свойственной слугам Моргота. С нами Отец наш, благой и милосердный! — Дайгрет подняла палец. — А после смерти матери я сбежала, чтобы не пропасть, как сестры, в ином разе-то выбор у меня был небогат: либо среди орков, либо среди морготовых слуг. Но я беоринка, а не вастакская шелупонь, так-то! И верность моя принадлежит Королю Элероссэ, а не этому подвальному сидельцу!       — Ты сильна духом, госпожа Дайгрет, — отметила Айвиэль. — Позволишь ли ты рассказать о тебе моим друзьям — эльдар с Эрессеа? Многие из них настороженно относятся к таким, как ты, пришедшим из-под Тени Севера.       — Ай, светлая госпожа, если хочешь — рассказывай, тайны в том нет. Впрочем, как по мне, и толка особого нет — скоро уж перемрут те, кто помнит Белерианд, и неважно станет, вышли они из-под Тени Севера, либо из-под сени эльфийских древ.       — Ты ошибаешься, матушка, — заметила Морэндис. — Те, кто приплыл сюда два десятка лет назад, не постарели ни на день, а старики окрепли и старость им не в тягость. И говорили эльдар, вестники Валар, что срок жизни людей увеличится…       — Так ведь не на тысячи лет! Век-другой, пусть даже пять веков — что это в сравненьи с бессмертием?       — Это знание и мудрость.       — Что ж, мудрости мне не жалко, — старуха отхлебнула квасу. — Я о другом. Скоро вести о Храме Отца разнесутся по всему острову. Люди потянутся в Арменелос, поглядеть, а потом и у себя захотят такое устроить — не великий Храм, так хоть малое святилище. Надо бы нам похлопотать, а, дочь? — Дайгрет подмигнула. — Будем зваться не просто какими-то лекарками и повитухами, а Служительницами Единого!       Морэндис встретилась с матерью взглядом.       Нет, то было не осанвэ — скорее глубинная связь матери и ребенка. Она знала, о чем думает мать — и мать знала ее мысли.       Когда-то такие, как Морэндис, нашли свое место в Народе Беора, получили уважение, искусно удерживаясь у края власти князей. Лечили людей, учили детей, давали советы, стремясь лишь к тому, чтоб власть их оставалась неявной. Таили свои таланты — лучше закрыть роток на замок, да плотно задвинуть ставни, да подлить мужу макового отвара, чтоб не углядел лишнего, чем оказаться обвиненной в колдовстве, порче и связи с Морготом. Свои вытащат, конечно, но слово — не грязь, прилипнет — запросто не отмоешь.       А Храм… дело новое, интересное. Тут можно без опаски и долгих уговоров зазывать к себе способных учениц, да не платить за них выкупа родне — можно еще устроить так, что сами поднесут дар Единому и детям — Служителям Его… корыстные мысли, да кто же не любит сладко есть и мягко спать? К тому же, работы своей они не бросят, просто полегче станет ее выполнять да тайному ремеслу учиться.       Шорох занавеси вырвал Морэндис из размышлений. Мать ее грузно развернулась на лавке и обратилась к показавшейся на пороге женщине:       — Здравствуй, красавица! А что это ты встала, едва родивши?       — Пить захотела, простите, почтенные. Да и не так уж тяжело мне, уже и кровь не идет. Можно спросить? — молодая женщина вошла в комнату, осторожно ступая.       — О чем?       — О… о Черном, — она медленно опустилась на лавку, взяла кувшин с квасом, протянутый Морэндис. — Вот говорите вы «Моргот», но по эльфийски это просто «черный враг», я этот язык немного знаю. Неужто его так и звали? Даже когда он еще в Небесном Доме Отца жил?       — Хо! Хороший вопрос! Ежу понятно, звали его иначе, сперва Алкар-Светоносный, после, когда боги в мир пришли, взял он себе имя с претензией: Мелькор, В-Мощи-Стоящий, либо, как его слуги мнили — «Возлюбивший Мир»…       Звук уроненного кувшина женщины почти не услышали — за стеной зашлась истошным криком новорожденная девочка.