please

      День был тяжелым, с учетом, что сессия — это жесть. На моём локте висела сумка, которая, казалось, весит килограмм двадцать. Каблуки — дело жестокое, а от юбки уже хотелось избавиться. Возвращаться домой под девять-десять часов вечера для меня стало нормой. Подготовка к сессии, а я ещё и претендую на красный диплом.       Нажав на кнопку вызова лифта, я остановилась в ожидании. Эти минуты, когда я стою спокойно и ничего не делаю показались мне блаженством. Но всё же ноги загудели. Лифт приехал и, когда открылся, я вошла. Несколько минут я ехала на двенадцатый этаж и, наконец, вышла. Вставила ключ в замочную скважину и, звякнув, открыла дверь. Свет в коридоре был выключен. Я сняла пальто, вешая его на вешалку, а потом присела на пуфик, снимая туфли. Стон облегчения разлетелся по всей квартире. И все же, меня насторожило, что свет был выключен везде.       — Никит? — произнесла я, вставая. Взяла сумку и прошла чуть вперёд, заглядывая в нашу спальню. Пусто. Меня охватило волнение и я прошла в гостиную, — Никита?       — Я здесь, — слабо ответил мне парень. В полной темноте он сидел на диване, спиной к входу, поэтому я не увидела его лица. Но все же облегченно вздохнула, включая приглушенный свет в лампе.       — Ты почему тут сидишь, да ещё и в темноте? — я поставила сумку на стол и хотела пройти, чтобы сесть на диван, который был очень-очень удобным, но кое-что заметила, что заставило меня остановиться и замереть, — Никит... почему тут стоят чемоданы?       — Это мои, — Никита встал и, приоткрыв шторки, взглянул в окно, отчего его лицо осветилось лунным светом. Я взволнованно глотнула воздух.       — Ты куда-то уезжаешь? — слова дались мне с трудом, и я почувствовала, как мои руки задрожали.       — Да, малыш, нам... — кажется, Никите тоже было трудно говорить. Он развернулся, но в глаза смотреть не торопился, запуская руку в волосы, — Малыш, нам надо... надо пожить какое-то время раздельно.       — Почему? то есть... почему? — я почувствовала необходимость куда-то сесть, потому что мои ноги чуть подкосились, но я схватилась за небольшой столик. Никита зажмурил глаза.       — Я... просто... так надо, малыш.       — Прости, Никит, но я не понимаю. Честно, я ничего не понимаю, — слова были обрывистыми, потому что я не способна была говорить. Никита хотел пройти, я даже не знала куда, поэтому подорвалась с места, боясь, что он сейчас вот так вот просто уйдет. Но он подошёл ко мне.       — Юля, солнце, я люблю тебя, очень сильно, ты же знаешь, — дрожащими пальцами Никита взял меня за запястье, а после скользнул к моей ладони. Сжал в своих руках и прикрыл глаза, тяжело вздыхая, — Но я не могу, мне нужно время, понимаешь?       — Какое время, Никит? Объясни мне всё, пожалуйста, — Никита стёр слезы с моих щек, но мои глаза всё равно застила влага. Никите было тяжело, я это видела, но всё равно ничего не понимала.       — Юля, ты такая красивая и добрая, — прошептал шатен, проводя пальцами по моим щекам и губам, а после заправил мои волосы мне за ухо, а я продолжала молча плакать, — Но также... Ты такая сильная, Юля. Храбрая, вечно готовая заступаться за близких, да даже за незнакомых. Уверенная и умная. Малыш, ты идеальная. Но ты одинокая, — тут я заметила, как его голос стал дрожать и как часто он стал дышать, а после из его глаз потекла слеза, — Я старался, Юля. Старался стать для тебя тем, кто сможет оберегать тебя. Я старался стать твоей защитой. Чтобы ты могла плакать у меня на плече и просить помощи, — он зажмурил глаза, — Но, Юля, ты можешь всё сама.       — Никит...       — Юля — ты мой мир, знаешь? Я живу и дышу только тобой. Ты мой воздух и кислород. Ты для меня всё. Ты являешься центром моей вселенной, в которой мы только вдвоём, знаешь? — Никита провел пальцами по моим скулам и прижался лбом к моему. Мои всхлипы стали громче, — Я люблю целовать твои губы, они очень мягкие, знаешь. А по утрам ты такая милая, что это моя любимая в жизни картина. Я хочу видеть тебя всегда рядом. Но я не могу. Потому что, — Никита глотнул воздух и, слегка завыв, словно нехотя это признавать, проговорил, — Я не являюсь для тебя твоим миром. Ты можешь всё сама. Знаешь, мы вместе целых два года. Ты не разу не плакала при мне. Ты... ты просто не доверяешь мне. Я не спорю, любишь, я чувствую это, но не так, как я тебя люблю, понимаешь?       — Никит, я не... — у меня не было слов, я лишь обняла его за шею, продолжая плакать.       — Юля, нам нужно время. Пожалуйста, будь послабее. И тогда, я: вымахну, вырасту, стану особенным. Для тебя, только для тебя. Ты сама готова спасти других от уныния тяжкого. Ты сама не боишься: ни свиста пурги, ни огня хрустящего. Ни заблудишься, ни утонешь, зла не накопишь; не заплачешь и не застонешь, если захочешь. Понимаешь, мне с тобой, такой уверенной трудно очень. Хоть нарошно, хоть на мгновение, я прошу робея: помоги мне в себя поверить. Стань слабее...       Никита поцеловал меня в лоб. Я хваталась за него, как за спасательный круг. Но Никита был решителен.       — Никита, пожалуйста, не оставляй меня.       — Малыш, мне нужно время, я вернусь, слышишь? Если ты будешь готова. И, если я буду готов.       Никита прижался ко мне. Я всхлипнула на его плече, а после он, слегка отпрянув, заглянул мне в глаза. А потом отошёл, взял чемоданы и прошел в коридор. Мои ноги подкосились и я осела на пол. Рыдания вырвались тогда, когда я услышала, как захлопнулась входная дверь.       Впервые я умоляла, но меня не услышали.