О воспоминаниях и умирающих надеждах.

      — Ты же слово дал, — с презрением проговорил Вершинин, бросив на Костенко обманутый взгляд.       — Что? — поинтересовался тот, не понимая, чего от него хочет парень.       — Твои люди там все окружили, — уже с нажимом ответил Паша, и было заметно, что где-то в нем таится частичка, которая верит Сергею, верит, что тот не предал его. Только не вновь.       Но ведь и до этого не было ни одного предательства.       — Там нет моих людей. Я сказал, не отслеживать звонок, — так же с нажимом ответил мужчина, но по нему было заметно, что он явно недоумевает по поводу происходящего.       — Не ври мне! — в сердцах почти воскликнул Вершинин.       — Я не вру. — И никогда не врал. — Черт, твои друзья по-крупному влипли — это раз, — отозвался Костенко, направляясь к машине. — И у нас серьезная утечка — это два. — Он ждал, что парень последует за ним, но этого не произошло. — Паша, — ну что за упертый мальчишка! Думает, что самый крутой и правильный здесь. Еще и просить его приходится, — я не вру, если б я врал, я бы просто скрутил бы тебя и все. Давай садись в машину, ну!       Павел наконец сдался — хоть и всем своим видом старался показать, что он не поддается, а лишь вынужден так поступить, — однако Сергею показалось, что это произошло как-то слишком быстро. Он ожидал, что тот будет еще долго отпираться, но парень, похоже, действительно доверился ему. Впрочем, с другой стороны, обстоятельства были не те, чтобы выкаблучиваться.       Вершинин проговорил еще несколько обнадеживающих слов Ане по телефону, после чего сел в машину. Костенко немедленно стал выезжать с места, где они выясняли отношения с полминуты назад, причем сделал это довольно быстро и умело. Паша отчего-то подумал, что вряд ли их в ФСБ этому обучают. Хотя кто знает всех этих агентов, черт бы их побрал.       Какое-то время, пусть и недолгое, они ехали молча, отчего обстановка накалялась, а это не нравилось ни одному, ни второму.       — Почему ты чуть не набросился на меня тогда в посольстве? — вдруг спросил Костенко, даже не переводя взгляд на Пашу. Он выглядел все так же спокойно и серьезно, как и всегда, но было заметно, что его до безумия интересует ответ на этот вопрос. К тому же, это был не самый плохой способ начать разговор и немного разрядить напряжение между ними.       — Что? — переспросил Вершинин, не ожидая такой быстрой смены темы.       — Почему ты чуть не набросился на меня тогда в посольстве? — максимально спокойно и терпеливо повторил свой вопрос Сергей.       Пашу это почему-то слегка взбесило. Слишком уж он невозмутимый, даже голос не повысил. Если они так и дальше продолжат, то парень за себя не отвечает. Конечно, понятно, что выдержке госслужащих обучают, но это не отменяет того факта, что они должны оставаться безэмоциональным. Или отменяет? Юноша почувствовал, как в его голове все начинает немного путаться — слегка больше, чем обычно, — и не спеша накатывает чуть пьянящее чувство того, что все вокруг нереально. Будто бы он во сне, и его поступки не имеют никакого смысла, потому что каждое его решение или действие приведет к единому и ходу — он проснётся, вот и все.       — Мы это уже проходили, — Вершинин повторяет это вновь и вновь, потому что заново произнести эту фразу проще, чем рассказать даже малую часть того, что произошло с ним за последнее время, что связывало и продолжает связывать его и Костенко. — Ты все равно не поверишь.       Паша задумался о том, что, когда в посольстве он опять увидел Костенко, то первым его ощущением была радость. Банальная, почти детская радость. Он уже сомневался, что те четыре человека, находившиеся рядом с ним — его друзья. Конечно, они — друзья Паши. Но какого-то другого, из их мира. Да, это были Леша, Гоша, Настя и Аня, но не те, другие, которые никогда не смогли бы стать для Вершинина теми. А вот Костенко… Костенко почему-то казался Павлу тем самым, хотя он и отталкивал от себя эти мысли, ведь знал, что тот Костенко погиб в Припяти. Этот Сергей выглядел совершенно тем же. Даже глаза такие же. Только вот судьба не сломана. И мужчина отчего-то кажется каким-то родным что ли. Такими Паше не казались даже друзья, когда он их встретил в реальности, где СССР не развалился. Настолько родным, что в первые пару мгновений парень просто хочет кинуться Костенко на шею, как бы это глупо и жалко не звучало. Словно бы мужчина — единственный адекватный во всем этом безумии, единственный якорь, за который Вершинин может зацепиться, единственный, кому парень может доверять. Нечто, пришедшее вместе с ним из того, настоящего мира. А потом приходит то отрезвляющее чувство. И нет, это не страх, скорее некий инстинкт. Самосохранения или какой-то другой, Паша не думает. Он просто понимает, что если это тот самый Костенко, то ему придется защитить своих друзей, а не копаться в своих чувствах и эмоциях.       — Эй, малец, — голос главного героя мыслей Вершинина выдергивает его обратно в реальность, — чего молчишь?       — Задумался, — буркнул Паша, скидывая с себя обрывки воспоминаний и оборачиваясь к Костенко. Он столкнулся с мужчиной взглядом и тут же как-то присмирел. Сергей смотрел так внимательно, изучающе, сосредоточено, а парень не мог понять, о чем тот думает, чего хочет. И таким странным был этот взгляд, словно его обладатель пытается что-то вспомнить. Что-то чертовски важное, но не может. — Следи за дорогой, — уже как-то совсем неуверенно порекомендовал мужчине Вершинин, а сам подумал, что где-то сейчас Судьба, Фортуна, Вселенная, да черт знает что, управляющее всем на Земле, злобно хихикает, глядя на сотворенный ею хаос.       — Ты не ответил на мой вопрос, — напомнил Сергей, но к дороге повернулся.       — Время теряем, — уклонился от ответа Паша.       Костенко усмехнулся: — Не теряем, а коротаем. Я же скорость не сбавляю. — Он помолчал, видимо, ожидая, что парень начнет говорить, но тот нарушать повисшую тишину не спешил. — Ну говори уже, все равно когда-нибудь придется сказать.       Вершинин молчал. Он не знал, как сказать. Парень уже действительно хотел рассказать этому человеку все и даже больше. За просто так. Вот ничего ему взамен не надо. Словно бы есть какая-то между ними нить доверенности. И все же он не мог. Хотя бы потому, что гигантское количество информации в голове давило, изъедало разум, образуя своим нескончаемым количеством пустоту. Едкую и густую, черную и вязкую, готовую поглотить парня изнутри. И он нуждался в том, чтобы вылить это все наружу, но не знал, как.       — Хорошо, — наконец сказал Паша и резко замолчал, слыша, как гулко и отчего-то сипло звучит его голос. — Я скажу. Только, скорее всего, ты мне не поверишь, — сейчас Вершинин усомнился: а проще ли в очередной раз сказать эту фразу, чем все, что с ним произошло? — Или сочтешь меня психом. Но я скажу тебе чистую правду. И на некоторые твои вопросы, которые вполне имеют место быть, я отвечать не буду. Потому что на них нет ответа. И не вздумай меня перебивать.       Прежде парень глядел в пол, но, как только закончил говорить, поднял глаза на Костенко, словно ожидая в его реакции найти разрешение для начала рассказа. Мужчина заметно напрягся: это было видно по его скулам, которые выдавали явно крепко стиснутые зубы, на виске пульсировала жилка, проступая через кожу. Помедлив несколько мгновений, он склонил голову слегка на бок, как умел это делать только он, и тут же вернул в изначальное положение, а Паша счел это за жест к началу повествования.       — Я встретил тебя. В другой реальности, — Вершинин представил себе, как абсурдно звучат его слова со стороны, и в его понимании это зрелище было таким комичным, что по лицу юношу на мгновение пробежала тень улыбки. — И там ты был, мягко говоря, злым. Потому что, — парень вдруг подумал, а стоит ли говорить, и чем сказанное может обернуться, но все же продолжил, — мы с ребятами нехило подпортили тебе жизнь. Нечаянно, конечно, но все же так случилось. — Костенко вновь склонил голову набок, как в те моменты, когда услышанная им информация казалась ему достаточно занимательной, чтобы слушать дальше. — И за это ты хотел нас убить. — Паша заметил, как на секунду в удивлённо жесте взметнулись вверх брови мужчины. Вряд ли он Вершинину верил. Однако слушать не переставал, не прерывал рассказ, и юноша был ему за это благодарен. — Ну, теоретически не хотел, а цель твоя была немного в другом. Но ты убил, — голос Паши стал твердым и холодным, как металл. — Всех, кроме меня. Так вышло, — Вершинин вздрогнул. Слишком знакомо прозвучали эти слова. Слишком горько и остро, как будто в легкие запустили яд, и сейчас он медленно, но верно растекается по всем, даже самым маленьким, альвеолам. Где-то внутри что-то болезненно сжалось, словно через органы протянули старую и ржавую металлическую цепь, а потом резко дернули, и железо больно врезалось в мягкие ткани. Парень вспомнил и бассейн в Припяти и эти слова, сказанные не им. Паша с трудом вдохнул и проглотил ком, вставший поперек горла, продолжая. — Ты заставил меня помогать тебе. — Хм, «заставил». Такое странное слово. Будто его не существует. Парень мысленно произнес его еще несколько раз, словно пытаясь распробовать, и вдруг понял, что никто его не заставлял. В крайнем случае он мог бы умереть или изловчиться и таки убить Костенко, но просто не видел в этом смысла. Нашел с мужчиной общую цель, где лишняя пара рук не помешает. Да кого он обманывает? Просто не хотел его убивать. Впрочем, пожалуй, и не смог бы. — Ты был не самым образцово-показательным человеком. Хотя, можно сказать, что именно мы тебя таким сделали. — Он замолчал.       Вершинин вдруг подумал, что очень дорожит Костенко, как верным союзником. Или не как союзником. Но тот отчего-то нужен ему и не в корыстных целях, а просто чтобы был. Паша понял, что не хочет возвращаться в мир, где нет Сергея. Какой бы хорошей не была альтернативная реальность.       — Что ж, — вдруг заговорил мужчина, — видать, я был знатным говнюком. — Он едва заметно усмехнулся. А Вершинин, хоть и силился, не мог понять ни по его голосу, ни по выражению лица, ни по чему бы то ни было ещё, поверил ли ему мужчина. — Но с другой стороны, хоть я и гордый, я мог бы раз двадцать наплевать на те созданные вами проблемы. — Парень изумился тому, каким может быть разносторонним человек, если им не движет слепая месть. Но еще больше его поразило то, что Костенко, кажется, действительно верит ему, хотя юноша в этом все-таки сомневался.       — Вот поэтому я тогда чуть не бросился на тебя в посольстве, — вновь заговорил Вершинин, после очередного недолгого молчания, отводя глаза и впиваясь взглядом в мрачный пейзаж за окном, разрезаемый ослепляющим светом фонарей, вползающим лентами в машину и тут же скрывающимся позади, сменяясь новыми полосами. — Просто я подумал…       — …что это могу быть прежний я? — поинтересовался Сергей, и по его лицу пробежала едва заметная тень улыбки. — Испугался? — Паша, помедлив пару мгновений, кивнул, и этого хватило для удовлетворения вопроса мужчины.       — Я помню того тебя. Это было действительно страшно, — продолжил парень, понимая, что на деле все было не так ужасно, как он говорит. Словно сейчас к нему снизошло просветление.       «Помню, потому что без тебя все было бы не так. Без тебя вообще бы ничего не было».       Паша еще раз нервно сглотнул вязкую слюну, будто это было делом далеко не привычным, осознавая, что эти слова появились в его голове мгновенно и спонтанно. И ему вдруг стало страшно от того, что они были дикой правдой.       — Помнишь, значит? — вторил ему Сергей, произнося это скорее куда-то в бездонное, глухое пространство, будто прочитав мысли Вершинина. — Видимо, все-таки важен был я, раз ты меня запомнил, — он вновь едва заметно усмехнулся.       — Еще как, — пробормотал под нос Павел, пытаясь прикинуть в уме, сколько раз мужчина успел улыбнуться, ведь для него это казалось редкостью.       — Помнишь… — опять зачем-то пробормотал в никуда Костенко, словно пробуя слово на вкус, и обернулся к Паше, вновь внимательно изучая его, но теперь на секунду в этом взгляде промелькнуло что-то вроде чувства, когда узнаешь человека, но не можешь понять, кто он и где ты его видел.       Вершинин неожиданно понял, что Сергей пытался с самого момента их встречи и до сих пор пытается сделать. Вспомнить. Вспомнить Пашу.       Внутри парня что-то затрепетало. Он не мог понять, что именно. И постарался задвинуть это ощущение на задворки разума, во тьму, откуда тому было не суждено выбраться. Где-то в глубине сознания юноша с грустью понимал, хоть и не хотел признавать, что это была надежда. Такая пустая, далёкая и по-детски глупая.       Прошло всего несколько секунд, но обоим показалось, что успела закончиться вечность, прожитая в тяжелых, налитых свинцом мыслей раздумиях.       — Прости, Паш. Я тебя не помню.       Костенко вновь повернулся к дороге, а Паша вдруг почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Будто он ожидал, хотел чтобы то, что сказал Сергей, было на самом деле не так. Парень кивнул, мол, все понимает, но на самом деле ему вдруг стало жутко одиноко, словно еще минутой ранее внутри него было что-то заполняющее эту всепоглощающую духовную пустоту, а теперь это забрали. Оно просто испарилось в мгновение ока.       Вершинин давно растерял, считай, все эмоции за время своих «приключений», превращаясь в бесчувственную статую, бездушную версию того, что когда-то отзывалось на имя «Паша». Остатки существующих в нем эмоций медленно, но верно погибали в процессе этого разговора. И оставалась лишь слепая, верная надежда. Говорят, что надежда умирает последней. Ну, вот сейчас погибла и она. А вместе с ней и то, что осталось от Павла Вершинина.