Чонгук вмазывается в старшего Чона с разбега и сразу насмерть, ведь
Хосок — идеал для Чонгука.
Яркий, как солнечный день. Легкий, как летний ветерок. Смешливый и улыбчивый, как и сам Чонгук. Неконфликтный, по-кошачьи свободный, теплый. Младшего ведет. От него ведет. От смеха его, до самого сердца достающего. От невесомых, случайных касаний пальцев его длинных, тонких, бабочками по коже порхающих. От голоса приятного — не слишком громкого, но и не тихого, чтобы слух напрягать приходилось. Весь он соткан из нежности, искристости и свежести. В каждом движении — грация. В каждом взгляде — тайна, разгадать которую тянет.
Он весь — тянет.
И Гук тянется. А Хосок это видит и фыркает только, с улыбкой хитрой его незаметно отталкивая. Потому что
Чонгук — не идеал для него.
Шумный,
некрасивый и странный. С
несмешными шутками, над которыми он сам и смеется, неуверенность в себе кроличьей улыбкой прикрывая; с неуклюжестью удивительной, испаряющейся в танцах. Танцует он, конечно, как бог, но // Хосок и сам не плох //: слишком отточено и волнами-смазано — он считает. Но, вопреки своим выдумкам, взгляда отвести все равно не может. Потому что Чонгук в танце — не Чонгук вовсе. И не человек — тоже.
Но в остальном: он старшего бесит. И улыбка его, с разгоном от красиво до захлопнись, по лицу растягивающаяся. И зубы слишком крупные, весь вид портящие. И нос — тоже — какой-то большой. И сам Гук — целиком — его бесит. Он весь — слишком и чересчур. Через край настойчивостью фонтанирующий, все препятствия на пути сносящий.
Чонгук его не тянет. Его тянет Чимин. Или Тэхен. Да даже Джин его притягивает своим спокойствием и вниманием постоянным. Кажется, в Джине забота заложена внутривенно. А вот Гук — нет. Не то, не тот,
не надо.
Но он все равно к нему тянется, сам не понимая, почему. А младший это видит и улыбается только, на все Хосоковы попытки оттолкнуть снисходительно кивая. Потому что
Хосок — идеал для Чонгука.
Чонгук бы его с собой в кармашке нагрудном таскал, чтобы он, не дай Джа, не потерялся. Не исчез, как хочет этого сам — младший ведь не дурак, по глазам видит, что не вписывается в его стандарты. В его жизнь, в него самого. Но Чонгука не волнует.
Он ведь идеал свой ни разу за всю свою жизнь не встречал. Не то, чтобы жил он очень долго, но. Встретив, отпускать и из виду терять не хочется ему как-то вот совсем. Не хочется и не сбудется. Потому что компания у них одна. И на все встречи они оба всегда приходят. Даже если и не общаются толком. Потому что
Чонгук — не идеал для него.
И общаться с ним он не собирается, не пытается и . . . ну, даже не задумывается, чтобы. Он общается с Намджуном, который умный самый и может поддержать разговор обо всем. Почти. С Тэхеном ему — тоже — комфортно и интересно. Не о смысле жизни болтать или чем-то таком заоблачном, а
просто. Чтобы отвлечься. Чтобы выдумать новый вид животного или на ходу сочинить рэп. Кривой, косой, но всем весело. Даже со стеснительным Чимином он умудряется смеяться во весь голос, парня этим смущая. Ему его наивность, в принципе, и нравится.
А с Чонгуком ему никак. Поговорить не о чем, пошутить — тоже. Потому что чувство юмора у него своеобразное
отсутствующее, ему не совсем подходящее. Он иногда даже не понимает, когда младший шутит. И шутит ли он вообще. Хоуп его сторонится, а тот ближе быть пытается, в диалоги влезая, свои пять копеек вставляя. Потому что
Хосок — идеал для Чонгука.
Он и темы для него подходящие подбирать старается, не думая, что старшему, может, наоборот, чего-то нового хочется. Что ему Гук
настоящий интересен был бы, а не показушно-масочный. Но Чонгук за пеленой идеализированного образа ничего больше не замечает. Он на Хоупа щенячьим взглядом смотрит и разве что хвостом не мотает из стороны в сторону. И то — только оттого, что хвоста этого самого нет у него. А был бы — он мотал бы. И ошейник, если нужно, надел бы. И рядом бы постоянно околачивался. Он, в принципе, и так уже. По возможности и частоте их встреч.
Чонгук на Хоса влюбленным взглядом смотрит, в нежности своей утопить желая. Руки целовать и пальцы на морозе греть. Носом в волосы шелковистые и очень мягкие — младший уверен — зарываться. И поцелуями его щекотать. И Хосок, сталкиваясь с его теплыми взглядами, теряется, на полуслове замолкая, кисти заламывая и край футболки просторной теребя, но
чонгук — не идеал для него.
и он свято в это верить пытается.
не смотреть на него,
не слушать и не дышать даже, если он рядом, вдруг, оказывается-показывается-проходит. на встречи хоуп ходит все реже, постоянно новые причины придумывая, чтобы не: спалиться, привязаться, смотреть на него. потому что взгляд в последнее время все чаще по его скулам скользит, на родинке необычной — прямо в ямке под нижней губой — задерживается. и дыхание сбивается, решая, что не нужен ему воздух вот совсем.
зачем воздух, когда рядом чонгук? прекрасный весь и понимающий. хосока понимающий. заботливый и чуть-что на помощь бросающийся. какой-то
вдруг родной и нужный. и старший знает, что
он — идеал для чонгука.
и гук
вдруг потеплевшие взгляды хосока видит. и улыбается. и радуется, как дурак. хотя, почему как? он и есть дурак. влюбленный по не-хочу дурак. и пальцев старшего невесомо касается, как всегда хотел. и пусть они не холодные вовсе, как гук себе представлял — согревать их чтобы, — а теплые. и смех его
вдруг грустью какой-то отдает. и волосы, оказывается, не такие мягкие, но все равно приятные очень. и блестящие на солнце. и сам он — солнце, но вспышками покрытый. неудач и проблем вспышками.
чонгук переживет — думает. хосок ведь идеал его, а, значит, стоит того. хоуп тянется к нему неуверенно, но все же. и смотрит чуть дольше, чем обычно. и улыбается робко — так, что сердце с ритма сбивается. и исподтишка поглядывает, когда думает, что гук не видит. а он все видит. потому что знает, что
он — не идеал для хосока.
но какой-то
вдруг весь идеальный. его
некрасивые черты лица вкупе выдают нечто идеальное. от чего глазам больно и хочется вскрыться тут же. но так, чтобы красиво. потому что глаза темные, с глубоким взглядом и все-все понимающие, на некрасивое смотреть не должны. и смех его
вдруг под кожу проникает, там же оставаясь. и пульсом запредельным под ней бьется. и подножки дыханию ставит.
и вообще.
чонгук
вдруг весь из неправильного во что-то п р а в и л ь н о е паззлом собирается. потому что любимых не по кусочкам любят, а целиком — старший
вдруг понимает. и светиться изнутри начинает. и смеяться чаще. и в глаза открыто смотреть. и все ближе к гуку садиться на общих встречах. хосок, в целом, вновь чаще на сходках появляется, все больше внимания ему уделяя. улыбаясь солнечно, улыбки младшего отзеркалить на автомате пытаясь. и тот все видит. и радуется даже, но
хосок — идеал для чонгука.
который — почему-то — трещинами покрывается. и он понять не может, почему. и смотрит в ответ так же тепло и нежно, но в душе, отчего-то, ничего не ёкает. дыхание спокойное и ладошки даже намеком не влажные. и весь он не одна сплошная мурашка, а чон чонгук. такой же, как всегда. как со всеми.
и ему не нравится это, потому что хочется
задыхаться. хочется плакать ночью в подушку и волосы на себе рвать. и ногти под кожу — до следов полумесяцев на — загонять. и запястья царапать. не лезвием, но отчаянием своим. и влажными глазами на друзей смотреть, и горло до боли сдирать, царапая, в криках, что хосок — тот-самый. самый-лучший.
и д е а л
и у него, вроде, получается.
но
чонгук — не идеал для хосока.
который
вдруг им стал. идеальный в своей
неидеальности. идеальный во всем, что старший считал глупостью. хоуп за него зацепился случайно, мимо проходя. и выпустить из пальцев своих — вообще-то, холодных, когда гука рядом нет — не смог. и смотрит теперь с придыханием. и дышит — через раз. и ловит его слова, под себя их интерпретируя. и что о хосоке они — думает. надеется. улыбается.
ждет.
но
он — идеал для чонгука.
выдуманный. надуманный.
свой.
но не он это. потому что голос старшего силком бабочек в его животе не ловит. и взгляды крышу не сносят. и слова, теплом отдающие, не цепляют. и шутки
вдруг у него не такие, как раньше.
чонгук не дурак — он видит. как хоуп под него подстроиться пытается. как он на него смотрит и себя — под гука — подгоняет. но идеал ни подо что подогнан быть не может — младший знает. у него свой кодекс правил и видений. гук
хосока — больше — не чувствует. не видит в нем того-самого-лучшего-нужного-родного. потому что влюбленный хосок какой-то весь
вдруг не такой.
но чонгук все еще
его
не идеал.
которого хосок полюбить умудрился. и от которого отказаться
больше не в силах. к которому его тянет, как никогда и ни к кому. который теплый, когда он думал, что ледяной и колючий. который смешной в своей несуразности. который смотрит так, что душу тысячи иголок прошивают.
который чон чонгук
и этим, в общем-то, все сказано.
они так и продолжают сталкиваться айсбергами непонимания и розовых очков. надевать маски недоумения на друзей своих, которые лезть в то, что между двумя идиотами творится, не собираются. оба чона так и продолжают кусаться, когда надобно целовать взволнованно; переругиваться шутливо, когда обниматься надо взахлеб — чтобы дышать тяжело было. чтобы до хруста в ребрах, и все преграды сумасшествием любовным сносило.
но
хосок — идеал для чонгука . . .
который он любить уже не в силах.
потому что — надуманный — не тем-самым оказался. и от которого он отказаться — вдруг — хочет. к которому его тянет, но.
который он любит, но.
который он искал,
но . . .
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ
чонгуку неудобно, неуютно, и вообще. он видит в глазах хосока свое отражение. он видит, как глубоко он в нем — гуке — сидит. как глубоко в него пробивается, оседает пылью несбыточных
когда-то надежд, и — навсегда, пытаясь, — имя свое в него вшивает.
но
чонгук — не идеал для хосока.
и лучше бы так и оставалось.
потому что старший его, кажется, полюбил. и надо бы радоваться, ведь
хосок — идеал для чонгука.
но
чонгук хосока совершенно, совсем
до боли в горле
до сбитых костяшек и себя-презрения
не любит
