Somebody else

Our love has gone cold You're intertwining your soul with somebody else*       Он не спеша прогуливается по знакомым местам, возобновляя то, что упустил будучи за решеткой. Не сказать, что уж что-то так сильно изменилось в родных улицах. Вроде, все как бы и на месте. Все те же темные улицы, освещаемые редкими, пока еще не разбитыми фонарями. Трущобы, заселенные всяким сбродом, у которых попросту не хватает денег на еду или оплату счета за воду, не то что на приличную хату в том районе, где проживают эти напыщенные мудозвоны. Он бы с приогромнейшим удовольствием начистил бы ебало одному из таких, но нельзя. Его башка под прицелом, на мушке. Хоть один прокол и он отправится обратно, на нары. А нельзя, потому что его ждет он. Йен, мать его, Галлагер. Рыжий пизденыш, которы является живым примером магнита для неприятностей, а в последний год все стало еще хуже. Чертово биполярное расстройство. Теперь у него переменчивое настроение, как у девки, во время пмс. Он может сутками носиться, как какая-то заведенная игрушка, трахаться «no stop», а потом слечь на две недели и пялится в одну точку. И поэтому Мики нужен ему сейчас, как никогда. И Милкович пытается держать лицо похуиста, отшучиваться и огрызаться, но внутри засело блядское чувство, такое тягучее, вязкое и ужасно пугающее, до мурашек по коже, до холодка на затылке. Он скучает по «старому» Йену. По его Йену. По этой ужасно-самодовольной ухмылке, по глухому, но такому приятному смеху. Блять! Раскис, как сопливая школьница. Пиздато все вот это бесит. Тугим комом что-то сжимается рядом с солнечным сплетением и поднимается вверх, по пищеводу, к глотке. Этот ком не смыть дешевым пивом и не вытравить едким дымом сигарет. Возможно, его можно выбить кулаками, ударами под дых, что б выплюнуть кровавым ошметком и прожигать свою дерьмовую жизнь, как прежде. Но что бы там о Мики не говорили, что он пиздец какой идиот или дубина, или что там о нем говорили, он не тупой. Он знает, что все это - у него в голове. И снова все возвращается к Галлагеру. К их последней встрече, визиту в тюряге. Ровно 18 дней, 4 часа и 43 минуты назад, но кто считает? Они говорили, приложив трубки к уху, смотрели друг на друга сквозь пуленепробиваемое стекло и Йен был необычно бледен, и в его взгляде была вина? Микки не знает, что он конкретно почувствовал, услышав новость. Но знал, что в ближайшее время, он точно не хочет видеть эту блядскую морду. А Йен все приходил. Каждый божий день. Четырнадцать дней подряд, приходил и надеялся, что вот сегодня, Микки к нему выйдет, но тот так и не появился. Потом Йен перестал приходить, а уже через пару дней и Мика выпустили.

***

      Милкович подошел к забору Галлагерского дома. На крыльце сидел Йен. В его длинных, бледных пальцах тлела сигарета. Было темно, как в заднице, поэтому разглядеть куда он смотрел было крайне тяжело. Микки толкнул с силой калитку и та с звоном врезалась в ограждение. Йен поднял голову и посмотрел на Мика. На его лице растянулась улыбка и он подскочив, направился прямо к тому. Йен протянул руки, но кулак Мика быстрее встретился с лицом рыжего, прежде, чем он успел что-то предпринять. Его голову унесло в сторону, а из разбитой губы брызнула кровь. Он вернулся в прежнее положения и вытерев кровь с губ, сказал: — Я это заслужил... Послушай, Мик, мне правда очень жа... Милкович не дал ему договорить, заткнув его поцелуем и прижав к себе так близко, что обоим было трудно дышать. Кислорода катастрофически стало не хватать, но никто даже и не думал прекращать. Вторым делом, которое хотел сделать Мики выйдя из тюряги, именно это... Наконец-то, Микки разорвал поцелуй, а иначе у них обоих случилась бы эта, как ее блять? Ладн, посрать. Он смотрит пристально в глаза Йену: – Еще раз, блять, и отстрелю яйца. Обоим. Усек? -Да. Конечно усек. Это ж Йен. Его Йен.