За то, что вернулся

Для него время вдруг остановилось. Суета разочарованных и разбитых американских болельщиков слилась с торжественными возгласами ликующих русских, шумно сбегающих с трибун на площадку, будто в замедленной съёмке. Вдоль периметра перемещались камеры и сопровождающие их журналисты, и лишь краем глаз Сергей заметил двигающееся красное пятно: это были его товарищи по команде в красных нумерованных майках, радостно прыгающие друг на друга и кричащие во всё горло о победе. Подтянув колени к груди, Сергей сидел под опорой щита, накрыв дрожащими ладонями виски. Осознание по- настоящему грандиозной победы пыталось ужиться в разуме Белова, отзываясь бешенным сердцебиением, будто бы норовящим пробить грудную клетку изнутри. Поперёк горла стал ком, и Сергей знал, что ему следовало бы сдержаться, но слёзы неудержимо побежали из глаз, оставляя на щеках мокрые дорожки. Напрягая от нахлынувших чувств скулы, он вытирал лицо руками до тех пор, пока один из репортёров, наблюдающих за шумящей толпой, не обратил на это внимание. В одно мгновение десяток журналистов столпились вокруг Сергея, который был не в силах разогнать их, хоть и имел такое желание. Не в его это стиле - показывать слёзы. Щёлканье фотоаппаратов, яркие вспышки и настойчиво приближающиеся микрофоны заставили Белова вновь спрятать лицо. Но он успел заметить, как одного из толпы будто бы отдёрнуло. Затем второго, третьего, и вот уже все собравшиеся начали пятиться и в впопыхах ловить ускользающие ценные кадры. Среди них появилась высокая крупная фигура в красной майке. — Отошли, отошли! — Голос Модестаса прозвучал как спасительный сигнал, но Белов не смел поворачивать в его сторону голову. Его тело всё ещё нещадно пробивала дрожь, а грудь часто сокращалась от рваных вдохов и выходов. Сергей шумно втягивал носом и поспешно вытирал вновь бегущие слёзы, сверля взглядом угол площадки. Он и сам не до конца осознавал причину своего порыва: то ли факт победы, то ли долгая и тяжёлая игра, то ли простое перенапряжение и миллиарды убитых нервных клеток, а может и всё это вместе. Но он точно знал одну вещь - они победили, и всё пережитое- не зря. — Как ты, Серый? — Литовец присел на корточки, разогнав репортёров и сбежавшихся на лёгкую наживу американских зевак. Белов отмахнулся рукой, мол, всё в порядке, но не сказал ни слова. Модестас решительно взял его под локоть и помог встать. Кивком головы он указал направление и Сергей, прихрамывая, пошёл за ним к раздевалкам, покидая ещё не остывшую площадку и свою ликующую команду. Кобальтовые прохладные стены коридора были пусты, как и раздевалка советской сборной, ещё не выветрившая запах пота и медикаментов. Белов незамедлительно присел в угол деревянной скамейки, облокотившись спиной о стену и на мгновение стиснув от боли зубы. И это мгновение не было упущено цепким взглядом Модестаса. — Где сумка? — В углу, вон там. — Сергей, указав рукой, схватился за колено и сморщил от боли лицо. Раздвинув вещи товарищей, Паулаускас поспешно вытащил из кучи сумку Белова и без труда нашёл нужный шприц, уже заранее наполненный на вот такой вот случай. Щёлкнул отлетевший колпачок, и игла неприятно кольнула бедро Сергея. Он подумал, что Модестас совсем не умеет ставить уколы, но подумал скорее с долей усмешки, нежели осуждения. Всё же товарищ выглядел крайне серьёзно и ответственно. По мышце медленно растекалось обезболивающее, а в голове Белова- облегчение. — Жив будешь, да? — Усмехнулся Паулаускас в присущей ему манере, поднимаясь с колен. Сергей хмыкнул в ответ, откинув голову и упёршись затылком в холодную стену. Боль постепенно отступала, как и пережитые эмоции, которые было очень трудно обуздать. Тишину помещения нарушали лишь шаги Модестаса, звяканье молнии, шуршание вещей и снова шаги. Вскоре и это прекратилось. — Слушай, Модя, — начал Сергей. Паулаускас, перебирающий свою сумку, обернулся и встретился с Беловым взглядом. — Спасибо тебе. — За какие заслуги? — Опёршись рукой о скамейку, Модестас практически беззвучно присел напротив. — За то, что вернулся. Паулаускас хотел что-то сказать, но проглотил слова, споткнувшись о собственные мысли. На всегда серьёзном лице Белова читалась привычная всем и каждому уверенность, и только Модестас смог разглядеть в его прозрачно- голубых глазах искреннюю благодарность, хотя считал, что вовсе её не заслужил, тем более от Серого. Литовец свёл густые брови и опустил взгляд в пол, потерев пальцами висок. Ему хотелось объяснить другу, что он вовсе не такой, каким кажется, что он куда хуже, ведь думал бросить их всех, разбить строй, сломать шестерёнки. Но Сергей этого не видел. Вернее, видел, но не принимал в расчёт. И от этого становилось как-то не по себе. Молчание наполнило стены раздевалки, и было слышно лишь отдалённое эхо никак не унимающихся болельщиков. — Я этих благодарностей не стою. — Наконец выдавил Модестас, подняв взгляд. — Сам знаешь, без тебя бы не справились. Ты же вернулся, потому что своих не захотел бросать. Из коридора послышался стремительно приближающийся гул, и среди этого шума отчётливо слышался мотив грузинской песни. Паулаускас усмехнулся и качнул головой. — Не совсем так, Серый. — Отложив сумку, он поднялся с бутылкой воды в руках. — Подумал, что в Литве не будет тебя и вернулся. Дверь лихо распахнулась, недовольно скрипнув петлями. Весь состав сборной во главе Гаранжина навеселе ввалился в помещение, напевая вслед за грузинским дуэтом национальные песни и обнимая друг друга за плечи. Белов и не заметил, как Модестас, смешавшись с идущей ему навстречу командой, шёл к выходу. Крупная фигура литовца вскоре исчезла из поля зрения, но Сергей всё ещё продолжал смотреть в пустой дверной проём.