Снег

Знаешь, о чем я думаю? Сидя у морозного окна и глядя на кружащиеся снежинки, я думаю о том, что не люблю снег. Не люблю сидеть в кресле под душным одеялом и смотреть на зиму из окна. Не люблю этот отвратительный запах чая с лимоном. И этого идиотского диктора, который рассказывает о политической обстановке в какой-то там Камбодже или Палестине, тоже не люблю. И твое веселое пение с кухни... – Выпил? – ты заходишь в комнату и берешь у меня из рук чашку с остывшим чаем. – Тебе надо много пить, – ты качаешь головой и делаешь лицо того самого племянника, у которого дядя самых честных правил. – Вот только не надо так на меня смотреть, – говорю я раздраженно. – Может, тебе кашки сварить? – кричишь ты мне уже из кухни. – Не хочу я кашу, – ворчу я и громко добавляю: – хочу кильки в томате. – Так я сейчас в магазин быстро сгоняю, – отвечаешь ты, и я слышу, как ты шаркаешь тапками в коридор. – Еще купи морож… – оживляюсь я в своем кресле, но в дверь пролезает твое нахмуренное лицо. – Ладно. Тогда шоколадку, – вздыхаю я. – Ты, часом, не беременный? – интересуешься ты и, надев шапку, хлопаешь входной дверью. Я снова отворачиваюсь к окну. А там… снег. Он летит на фоне черного неба, кружится, словно сотня белых мух. Я прислушиваюсь к звукам в доме. Тишина… Такая странная тишина, что мне кажется, будто я слышу, как за окном падает снег. Знаешь, о чем я думаю? Я представляю на минуту, что остался совсем один. Что вокруг ничего. Только снег. Ничего кроме этого холодного ледяного пуха. Нет запаха чая с лимоном. Голос диктора утонул в мягком сугробе. И ты не поешь. Странно, но мне вдруг так захотелось услышать твой голос. И съесть кашу, манную, с малиновым вареньем. И чтобы ты сидел рядом и рассказывал мне… Да все равно, что, хоть о том, как корабли бороздят просторы Большого театра. – Килек в томате не было. Были бычки. Пойдет? – ты обдаешь меня зимним холодом, и небольшой снежный ком падает мне на руку с твоей шапки. – Можно осторожней? – я вздрагиваю от этого внезапного прикосновения зимы и морщусь. – Извини, малыш… – ты исчезаешь за дверью, а я злюсь. Нет, не на запах лимона и не на диктора, который снова начал нудный монолог по телевизору на кухне. Я злюсь на этот снег и на себя. Зачем я так? – Жень! – кричу я в дверь. – А может, ну их? Эти кильки в томате. – Бычки, – поправляешь ты меня. – И бычки тоже. Может, давай просто посидим и посмотрим на снег? Знаешь, о чем я думаю? О том, что не хочу тишины. О том, что зима, снег и холод не так уж плохо, если рядом ты. Вот так, как сейчас, сидишь на подлокотнике кресла и кормишь меня горьковатыми бычками в томате. Я чувствую плечом тепло твоего бедра. Чувствую такой домашний и уютный запах, который от тебя исходит. Смотрю на твое лицо, такое бледное и задумчивое в этом тусклом снежном свете. И знаешь, о чем я думаю? Я думаю о том, как хочу зарыться носом в твои волосы. О том, как хочу оказаться в твоих крепких руках. О твоем поцелуе. О жарких словах, которые ты мне всегда говоришь. – Ты чего? – ты отрываешь взгляд от окна и удивленно смотришь на меня. – А чего я? – мысли о сексе меня вовсе не покидают. Они просто из головы медленно перемещаются в грудь, а потом падают еще ниже. – У тебя почему-то губы уточкой стали, – смеешься ты. – И совсем не смешно, – надуваюсь я. – Я, может, целоваться хочу. – Ну фу! – ты смешно морщишься и отстраняешься от меня. – От тебя кильками в томате пахнет. И вообще… У тебя настроение прыгает. Точно как у беременного. Я за ним не поспеваю. Диктор в телевизоре умолк, чистая чашка давно лежит на сушилке, но я слышу, как ты поешь в ванной. И этот снег… Он все еще кружится за окном. Снежинки чистые и светлые, как кристаллики сладкой ваты. Они летают в ярком свете фонаря на улице и с любопытством липнут к морозному стеклу окна. – Ты болеешь, – ставишь мне диагноз прямо от двери, глядя на меня, лежащего в кровати. – Когда это тебя останавливало? – смеюсь я и захожусь в кашле. – Вот видишь… – ты качаешь головой и подходишь ко мне. – Давай ныряй уже, – я откидываю одеяло, выпячивая грудь и втягивая живот. Вот оно… Вот то, что я так хочу. Волосы… Руки… Поцелуи… Мы кружимся, словно снежинки за окном. Наш танец такой же плавный и медленный. От него, как от морозного воздуха, останавливается дыхание. От него по спине бегут мурашки, как от ветра. И зима сразу становится жарким летом. – Знаешь, о чем я думаю? – я отлепляю ухо от твоего плеча и заглядываю в глаза. – Ну-ка… – ты по-кошачьи жмуришься в улыбке. – Я думаю, что люблю запах чая с лимоном. И очень хочу знать, что там опять в Аргентине, – улыбаюсь я. – Может, в Палестине? – ты целуешь меня в лоб. – И еще мне нравится каша. И когда ты поешь на кухне, – продолжаю я. – И снег я тоже люблю. – И это все? – ты притворно хмуришься. – Да… и секс люблю, – смеюсь я и снова кашлю. – А вот болеть я не очень люблю. – А вот я люблю все то, что любишь ты. Потому, что ты для меня все это. Чай, Палестина, снег и… кильки в томате, – ты сгребаешь меня в охапку и прижимаешь к себе. – Снег… снег… снег… летит с небес, не тая. Ты рядом хочешь быть, я знаю… – напеваю я и оглядываюсь на окно, за которым кружит хоровод снежинки.