***
Шерлок не похож на себя. Он много смеётся и дурачится. Снимает на телефон себя, Джона, природу вокруг, делает громче радио, чеканит на заправке мяч, ударяя по нему тростью Ватсона, с которой ему теперь приходится ходить. Он высовывает голову из окна навстречу тёплому ветру и выглядит живым. Джону кажется, что всё как раньше и даже ещё лучше. Ведь раньше они не выбирались даже на пикники. Сколько же всего они упустили? А ночью Шерлока бьёт лихорадка, он обливается потом и кричит от боли в сжатых спазмом мышцах. Измученное тело страдает и тает на глазах. Джон делает несколько инъекций морфина в триггерные зоны, что постепенно снимает боль и улучшает подвижность этих участков тела. Ибупрофен и аспирин уже давно не помогают. Закрывшись в ванной, Джон сдерживает собственные спазмы и старается не разрыдаться. Он должен быть сильным за них обоих.***
С утра они продолжают путь, и Шерлок бодро отказывается ехать в повозке. Пока Джон закрепляет на ней их вещи, Холмс беззаботно ковыляет вперед, почти не опираясь на трость. Джон догоняет его только у выхода на большую пустынную дорогу. Он весь вспотел, толкая полупустую, но не очень удобную коляску вперёд, пытаясь успеть за Холмсом. Он хотел бы злиться на него, за то что бросил, не подождал… Но, видя его вновь весёлым, не может. Они проходят редкие деревья и наслаждаются видом лесного озера, слушают птиц, которые не замолкают при виде путников. Шерлок вновь снимает всё подряд. В дороге они много говорят, вспоминают прошлое, смеются и беззлобно подкалывают друг друга. — Почему мы опять говорим о работе? — Потому что для некоторых работа — это жизнь. — Это дурацкое кино! Я не собираюсь это обсуждать. — Это классика, Шерлок! — А я тебе говорю, план был идеален. Просто исполнители оказались никудышними. — Хватит выпендриваться, можно подумать, ты ещё и предсказатель. — Нет, но, основываясь на… Они останавливаются отдохнуть, сразу же как добираются до обрывистого берега. Шерлок уже давно перестал геройствовать и ему необходимо размяться, а Джону — отдохнуть. Громко кричат, выпрашивая еду, чайки, слышен морской прибой. — Печенье. Вкусное само по себе, но если окунуть его в чай, будет намного вкуснее, — пытается отвлечь нахмурившегося Шерлока Джон. На самом деле, он даже представить себе не может, как тяжело его другу. Всегда самодостаточный, уверенный в себе и своих силах, превозносящий интеллект и с презрением отвергающий нужды тела, сейчас, он не может себе позволить строить планы на будущее, сейчас к нему приходит понимание, что нелюбимое им тело предало его, и он полностью зависим. Он не может самостоятельно передвигаться, не может завязать шнурки, не может пописать без посторонней помощи. Джон благодарен, что у него есть возможность помочь. Он рад, что его помощь принимают. — Когда я помогаю тебе мочиться, я и сам начинаю хотеть. Но я столько, сколько ты, не могу. И откуда так много берется? Ты больше пьешь? — Да заткнись уже, будь добр. Они идут дальше, и Шерлок признается, что прочитал весь блог Джона. — Про велик был хороший рассказ, — говорит он, — а про медсестру — фиговый, — он никогда не умел сглаживать неприятную правду и то, что он собирается скоро умереть, не меняет этого. — Эй! Я же не писатель, — шутливо возмущается давно привыкший Джон. — Да, но тебе следовало сосредоточиться на сюжете, а не на описании местности. К вечеру оба выбиваются из сил и, найдя удобную затишку между скал, делают привал. Джон сноровисто ставит палатку, легко вбивая колышки в твёрдую землю, а Шерлок угрюмо смотрит вдаль. Быстро темнеет, а с ночью приходит и холод. Он пробирает до костей и уносит всё тепло редкими, сильными порывами ветра. Шерлок предлагает развести костер, после чего Ватсон, по-доброму усмехаясь, в течение нескольких минут наблюдает за его безуспешными и, честно сказать, жалкими попытками разжечь огонь. Наконец он подходит ближе и показывает, как правильно сложить сухие ветви, и, когда Шерлок зажигает спичку вновь, его руку направляет теплая и уверенная рука доктора. Огонь с голодным треском поедает сушняк, и пока детектив завороженно наблюдает за появляющимися иногда искорками, Джон приносит и подкидывает толстые, коротко поломанные ветви. Огонь полыхает с новой силой, поднимаясь на полтора метра от земли, Шерлок восхищенно вскрикивает. В глазах его отражается живое пламя. В порыве восторга он бьёт тростью по поленьям и вверх вздымается огромный сноп искр. Шерлок радостно хохочет и показывает своё удивительное открытие Джону. Они ужинают подогретыми консервами и пьют пиво, наплевав на всё. Они веселятся и танцуют вокруг костра под звуки природы. Шерлок первый уходит в палатку, и когда, убрав еду и ополоснув руки, Джон забирается следом, тот уже молча корчится от боли. Джон делает укол и укрывает Холмса одеялом. Того всё ещё трясет, и доктор всё так же молча обнимает его со спины, надеясь согреть своим телом. Он быстро вырубается, измученный усталостью и переживаниями, а Шерлок ещё какое-то время терпит медленно отступающую боль и размышляет. Море глухо бьётся о скалы внизу. Рядом с палаткой трещат, остывая, угли.***
Утро выдаётся хмурым, под стать настроению Шерлока. Они идут дальше, и, громыхая тележкой, Ватсон вспоминает о необходимости позвонить. Его телефон отключен, чтобы сохранить заряд батареи. Он ненадолго останавливается, доставая его из рюкзака. Теперь он слышит недовольное бурчание Шерлока. — Не злись, я обещал твоей маме, что позвоню. — Ты звонил вчера! — Знаю. Но я обещал. — Ладно-ладно. Скажи ей, что наши сердца полны надежды, а за спиной вырастают крылья. И больше не звони. Джон разговаривает не долго, но Шерлока это выводит из себя. — Зачем надо быть таким правильным, Джон? — Она беспокоится. И было бы не культурно не позвонить ей, когда она просила меня это сделать. — Я принимал наркотики с 16 лет. В 19 я проиграл брошь матери в покер. С момента, как я начал расследовать, меня постоянно пытались подстрелить или убить каким-либо ещё способом. Но я никогда не ходил под парусом. — Я тоже. — И никогда не прыгал с парашютом. Постой, что, правда? Я думал в детстве ты… — Нет. Отец был домоседом. — Ладно, не важно. Разве ты никогда не хотел совершить что-нибудь по-настоящему опасное? — Я подружился с тобой. — Я про что-то действительно опасное, абсолютно захватывающее. Мы упустили момент. Когда понимаешь, что не станешь чемпионом мира или, скажем, первым человеком на Марсе, твои мечты из возможностей превращаются в фантазии. — Мне нечего ответить. Но это же хорошо, да? — Да. Это хорошо. Закат восхитителен. Укутавшись пледом, они долго наблюдают за улетающей стаей птиц и медленно прячущимся за горизонтом солнцем. Они понимают, что упустили что-то более важное, чем то, что озвучил Шерлок.***
Шерлок плохо спит эту ночь, ворочается, просит вывести его в туалет, дать ещё морфия, укрыть или убрать одеяло. — Теперь я познал, каково быть твоей игрушкой в полной мере, — несерьёзно жалуется Джон. — Это очень круто, по-моему, — прячет чувство вины за сарказмом Шерлок. — Если она сломается… — Давай, Джон, забирайся… Так как они заночевали на вершине холма, утром предстоит тяжелый спуск, но после вчерашнего разговора Джон не может отказать Шерлоку порезвиться. И он, отмахнувшись от чувства осторожности и ответственности разом, отталкивается от земли и вскакивает на перекладину позади Холмса. Они скатываются со склона, виляя из стороны в стороны и дико визжа. Воздух бьётся им в лицо, а трава мелькает, казалось бы, со скоростью света. И Шерлок вновь смеётся. Такой открытый, такой счастливый… Два дня и они добираются до одинокого домика на берегу, темной точкой выделяющегося среди скал и камней. Старик-корабельщик, выглянувший из окошка, изумлен странным путникам, появившимся в не сезон. — Здравствуйте. Мы хотим купить два билета, — Джон как всегда безукоризненно вежлив и не знает, как комично он выглядит: запыхавшийся, с красными щеками и растрепавшимися в разные стороны волосами. — На когда? — На ближайший. Паромщик глядит на море, жуёт потрескавшиеся губы и возвращает задумчивый взгляд на нежданных посетителей. — Двое. Нас двое, — подсказывает ему бледный парень, сидящий в странной коляске в окружении сумок с какими-то вещами. — И коляска? — уточняет старик. — Да, — на этот раз отвечает Джон. — Только туда или и обратно тоже? — старый моряк продолжает допытываться. — И обратно. Но не сегодня. У нас поход, — объясняет Ватсон. — Оуу, — корабельщик оживляется, —когда назад? — В субботу, наверное. Пока он шуршит бумагами, Шерлок поворачивается и еле слышно спрашивает: — У него накрашены глаза? — Именно, — ухмыляется Джон. — Возвращаться оба будете? — вопросы возобновляются. — Да. Паром ходит каждый день? —решает уточнить доктор. — 365 дней в году, 24 часа в сутки, — немедленно информирует старикашка. — Первый паром отходит в 6 утра, последний — в 8 вечера. Не ходит в Рождество, Новый год и Пасху. — Значит, не 365 дней и не 24 часа в сутки, — комментирует, сдерживая смех, Холмс. — И многие берут обратные билеты? — так же, почти смеясь, спрашивает Ватсон. Надпись на табличке рядом с окном гласит: «туда: 3 фунта, обратно: 6,5 фунтов.» — Да, — отвечает старик, проследив за его взглядом, абсолютно серьёзно. Джон не выдерживает и прыскает в кулак, стараясь замаскировать этот звук под кашель. — Какие-то проблемы? — старику они почему-то не нравятся. — За коляску платить отдельно. — Полегче, Тутси, — Джона начинает раздражать этот разговор. Не хватает ещё, чтобы этот недотепа начал задевать детектива. — Будете платить как за дополнительного пассажира. Как вам это? — старик радостно переводит взгляд с одного на другого, но, поняв, что его шутка не удалась, опять мрачнеет. — Коляске билет только туда или обратно тоже? Нос их ржавого баркаса резво распарывает морскую гладь. Шерлок, не шевелясь, смотрит вдаль, не обращая внимания на брызги, оседающие на волосах. Лучи уже начавшего садится солнца бликами играют на его лице. Они обогнали его. Всё, что они могли сделать, это обогнать солнце, в то время как на самом деле каждый из них хотел бы научится замедлять или отматывать назад время. Когда лодочник высаживает их в маленьком заливе, всё ещё светло. Палатку ставят под каменной стеной, защищающей от ветра, костёр разведен за пару мгновений, и вот уже Джон зовет Шерлока ужинать. Замерзший Холмс, стуча зубами, сидит у воды. — Джон… Я не могу встать, — глаза, подошедшего доктора испуганно округляются. — Нет, нет, я просто… Чуть хуже, чем обычно. Дай мне лекарств, и я буду в порядке. — Ты уже выпил норму, Шерлок. — Так дай ещё! — тупая боль пронзает конечности, и лицо Холмса кривится. — Это мои чертовы лекарства. Дай мне их! Они лежат у костра и смотрят на звезды. Джон жарит маршмелоу на палочке и кормит этим лакомством Шерлока. Вдвоем тепло и уютно. На берегу спокойно, ничего вокруг не напоминает о проблемах. — Рай, — шепчет Ватсон. — Если бы он существовал и был именно таким, я был бы счастлив, — тотчас отвечает детектив. — Мне нравится, как тонко ты намекнул, что умираешь, — саркастично замечает Джон. — Я успел забыть. Шерлок усмехается, не сводя взгляда с его лица. Он не верит, что существуют жемчужные ворота, но доказать, что чего-то нет, невозможно, и если после смерти ему суждено где-то оказаться, он хотел бы помнить лицо, что сейчас напротив. — Я в это не верю, ты же знаешь. А ты что думаешь? — Джон молчит. — Давай же! — Не знаю. Я хочу во что-нибудь верить. Боже, как хочу! Реинкарнация, новое рождение… — В виде моллюска. — Не порть нирвану! — Я серьёзно, — мягко улыбается Шерлок. — Наши души… Разумеется, я ничего не знаю наверняка, но я много думал и читал в последнее время. Это похоже на какую-то… магическую науку, о которой мы почти ничего не знаем. Темная материя, — задумавшись, Холмс достаёт спрятанные в грудном кармане сигареты и прикуривает от костра. — Буддисты поддерживают идею постоянной энергии, квантовые физики доказали её существование. Совершенное пространство вселенной без времени. — Да, — Джон неодобрительно смотрит на ядовитый дымок, поднимающийся вверх тонкой струйкой. — И? — Это как… вечное движение. Вечное «Я — есть». Я думаю о себе как о пылинке, танцующей в лучах света. Миллионы атомов в постоянном движении. Ватсон забывает о сигаретах. Мрачное молчание поглощает их так же, как недавно тьма поглотила свет. — Что ты несешь! — резко прерывает он тишину, комично приподняв брови и импульсивно взмахнув руками. — Представь меня, отбивающим чечетку в звездном небе, — усмехается Шерлок, и Джон поддерживает его смех. Они лежат на песке и смотрят в огонь. Джон курит.***
Утро начинается как и обычно. С укола, таблеток и горьких микстур. Почему-то лекарства никогда не могут быть вкусными. Видимо, производители считают, что если они хоть немного стоящие, то это верх совершенства. Шерлок в очередной раз морщится от кратковременной, но болезненной судороги. Разминаться по утрам становится всё сложнее. Джон разливает по кружкам чай, заваренный в котелке. — Чай. Как же это прекрасно. Шерлок дрожащими руками старается раскурить сигарету. Теперь, когда Джон знает о них, он спокойно игнорирует его осуждающий взгляд. — Ты делаешь себе чай, получаешь истинное удовольствие, а потом оно заканчивается, — Ватсон неопределенно пожимает плечами. Так и есть. — И тогда можно поднять свой зад и налить ещё кружечку? Джон усмехается. Странно слышать от Шерлока прописные истины. Он поднимает взгляд и удивляется. Лицо Холмса абсолютно серьёзно. — О, Джон. Ты хотел стать ведущим медиком, спасти планету, а вместо этого носишься за мной по пятам, пишешь в блог захудалые истории высокоактивного социопата, завязываешь бесконечные интрижки, прогуливаешь работу, — уголок губ детектива дергается вниз как будто ему противно… или больно. — Я тебя не узнаю. С каждым днём ты становишься хуже. — Класс. Ты репетировал? — Джон старается не обижаться. У Шерлока всегда был дурной характер, к чему удивляться, что от боли он не стал лучше. — Заткнись, Джон. — У меня нормальная работа, Шерлок. И я хотя бы искал девушку, в отличие от тебя, — кричит Ватсон. — Не всегда выходит делать то, что хочешь. Я был счастлив… и теперь… — он быстро берет себя в руки. Шерлок давится дымом, но упорно делает ещё затяжку. Джон старается закрыть неприятную тему. — Серьёзно, ты репетировал? Холмс кашляет ещё сильней. Его шатает, кажется, легкие вывернутся наружу. — Всё нормально, — недовольно сипит он. — Тебя тошнит? — Ватсон уже стоит рядом. — Чёрт. Всё нормально, — он не успевает договорить и его рвет. — Что, чёрт побери, ты там куришь? — возмущается доктор и, отобрав косяк, сует в протянутую ладонь бутылку с лекарством. Шерлок заваливается на землю и хватает воздух широко открытым ртом. Джон угрюмо смотрит на волны, бьющиеся о скалы, уходящие в воду, и садится рядом, придерживая и утешая. — Завтра будем уже у Козлиной Головы. Прекрасное место. Мягкая трава, потрясающий вид, — объятия Джона — самое лучшее лекарство, и Шерлоку уже стыдно за свои слова. — Звучит неплохо. — Джон, почему мы довольствовались тем, что посчитали лучше одиночества? — Сам знаешь, все так делают. Но ты прав. Мы должны были стараться лучше. Позже Ватсону приходится попотеть, спуская сначала коляску, а потом Шерлока с отвесной скалы высотой метров пять. Тот возмущается и бубнит что-то себе под нос, как будто поход — не его идея. Как будто это Джону приспичило тащиться в такую даль, чтобы посмотреть на воду. — Умей я летать, было бы куда проще, — воображает вслух доктор, и Шерлок с ним соглашается. Мысленно, конечно. Они вновь выходят к берегу и, присев отдохнуть, не сразу видят человека, что-то ищущего за огромным валуном. Он в шортах и ветровке на голое тело. Весь его вид говорит, что он не совсем в порядке. — Нашел что-нибудь полезное? — кричит, привлекая внимание, Джон. — Зависит от того, что хочешь найти. Я ищу кое-что особенное. 15 лет назад я был в одном баре в Марселе, один китаец, шкипер грузового судна, рассказал, что потерял свою удачу. Набор фигурок из «Звездных Войн». Но это были не обычные фигурки. Сорок Дартов Вейдеров. В коричневой одежде вместо черной. Они уникальные. Коллекционные. Он потерял их во время шторма. Они были в контейнере, который выпал за борт и разбился о скалы. Годы спустя я оказался здесь, в Пембрукшире гулял, проветривал мозги и наткнулся на этот залив и на весь этот хлам. Тут должна быть корабельная древесина, а не эти промышленные отходы! — он, как бы в доказательство своих слов, трясет сумками с найденными им безделушками. — Мужчины еще носят шляпы, но мир уже изменился! — Вы говорили о китайце, — напоминает Ватсон. — Нет, нет, нет. Коричневые Вейдеры должны быть здесь. Я стал приходить сюда каждый день. Месяц, два, три… Без толку. Я уже начал думал, что сумасшедший, — Шерлок несдержанно улыбается. — Но однажды утром я нашел йогурт. На нем стояла дата изготовления — ноябрь 1980-го. Значит, сюда прибивает мусор того самого года, — мужчина победно смотрит на них, переводя дыхание. — Разумеется, я продолжил поиски. — Ну разумеется, — не может промолчать Холмс. — Год, два. Коричневых Вейдеров по-прежнему нет, — не замечает сарказма фанат звездной саги. — Но в том месяце… Он вытаскивает что-то мелкое из кармана, и гордо демонстрирует им. — Это световой меч Дарта Вейдера 80-81-го года выпуска. Они здесь. В жизни ничего подобного не слышал, — возбужденно притоптывая на месте, рассказывает искатель. — Никто не слышал, — тихо бурчит Шерлок, глядя, как заинтересованно Джон разглядывает игрушку. — Мне нужно в туалет. — О, пошли. Я так давно не видел твой член, Шерлок. Почти соскучился. Шерлок отстает, чтобы посидеть минутку, перевести дух, а Джон начинает собирать вещи. Пора заканчивать привал. — Твой друг болен, — метко замечает незнакомец. — Да. У него рак, терминальная стадия, — Джон не видит смысла скрывать. — Ясно. У меня друг умер от рака. Лучший друг, — мужчина становится грустным. — Мне жаль, — Ватсон говорит правду. — Это не твоя вина. Просто очень, очень, очень не повезло. — Да. — У меня есть еще друзья. Я нравлюсь людям. Я начал искать нового лучшего друга среди друзей, потом среди знакомых, потом среди новых знакомых… — Долго еще планируешь искать? — Нового лучшего друга? — Нет, этих… — Нет, мне наскучило искать вещи. Я в порядке. Здорово быть нужным, да? Я уже и забыл. Возможно, ты один из счастливцев. Уникальный дар. Он у тебя есть. Это здорово. — Спасибо… — не совсем понимая, что происходит, на всякий случай благодарит Ватсон. — Спасибо? Нет, тебе спасибо, — мужчина небрежно бросает своё сокровище за спину, опускает сумки на ближайший камень и бодрым шагом бросается в сторону леса. — Куда ты? — вслед ему кричит доктор. — Вот и все. Приятной прогулки, — слышит он короткий ответ. — Офигенный чувак. Я был уверен, что он нас убьет. Возможно, поимеет. А потом съест, — подошедший Шерлок фонтанирует странными идеями. — Он мог следить за нами, — неуверенно отвечает Джон, — Это было… Даже не знаю, что… Это… — Джон, он тебя трогал? Они смеются и, упаковавшись, следуют дальше. Они вновь поднимаются на утёс и сейчас идут над самым обрывом. Море слева и на него нельзя смотреть, не прищурив глаз — солнце отражается от глади воды и слепит. Вокруг прекрасные пейзажи, неподалёку пасется целый табун лошадей. Свободные, сильные животные. При их приближении кони гневно раздувают ноздри и бьют копытами, Шерлок завороженно снимает их на камеру. Фотографии засвеченные, и он решает включить вспышку. Стадо пугается и скачет прочь. Джон заливисто смеётся, глядя на лицо Шерлока — ребенок, у которого отобрали конфету, честное слово. — От третьей звезды направо и прямо до самого утра? — уточняет Джон*. — Я думал, от второй звезды, — поднимает глаза к небу Шерлок. Небо выгоревше-белое, чистое, разрываемое криками чаек. Шерлок не уверен, что знает, о чём они говорят. — О, черт, теперь точно заблудимся, — шутливо ужасается Ватсон. Вечер они проводят в палатке на холме. Ветер усилился, и костер разводить опасно, поэтому, чтобы разогреть ужин, Джон уходит на четверть мили назад, туда, где приметил небольшую, лишенную растительности впадинку. В ней огонь почти не дрожит, и, когда еда согревается, он быстро тушит пламя и бежит обратно, пока всё не остыло. Шерлок прячет использованный шприц слишком поздно. Но Джон не кричит и не сердится. — Что-то ты морфием злоупотребляешь, — тихо говорит он и протягивает Холмсу его часть еды. Темнеет довольно быстро, и Джон перебирает вещи в поиске дополнительной теплой одежды. — Мы тащим много лишнего. Я про фейерверки, — говорит он, копаясь в одной из огромных походных сумок. И говоря мы, он имеет ввиду себя — Фейерверки? Какие фейерверки? — недоуменно поднимает взгляд детектив. — Я кое-что задумал… Ты ничего не знаешь о космосе, а я люблю смотреть на звезды, совсем недавно ты говорил о танцах под звёздами, и я хотел устроить тебе салют в заливе. Но они весят тонну, так что может зажжем их здесь? Детектив, конечно же, соглашается. Джон поджигает заряды и усаживается рядом. Шерлок довольно улыбается, и его глаза светятся счастьем. Он поднимает руку, пытаясь поймать взлетающие так близко звезды. Взрывы идут один за другим: салюты, шутихи, ракеты, фейерверки-шары. Все яркие, блестящие, цветные. Одна пролетает прямо над ними, чуть не задев макушку Шерлока, и они вновь смеются.***
Засыпают они поздно ночью, и Шерлоку снится дивный сон. Он здоров и он в светлом весеннем лесу. Тепло, поют птицы, он бежит по тропинке и наслаждается чистым воздухом и собственной вернувшейся силой. Самой возможностью бежать. Но вот впереди тьма, он хочет, но не может остановиться. Перед глазами мелькают лица родственников, встревоженный Джон, а он всё бежит и бежит вперед, навстречу смерти. Лес вдруг заканчивается. Вокруг безжизненные, голые скалы, усыпанные пернатыми трупами поморников. Сон оборачивается кошмаром. Шерлок открывает глаза и хрипло дышит. Он покидает палатку первым и около часа лежит на холодной траве, смотрит на встающее из-за морского горизонта солнце. Утро приносит жизнь. Просыпаются птицы и цветы, насекомые покидают свои ночные убежища. Он старается сдержать слезы. Умирать не хочется. Умирать страшно. В мире столько всего интересного. Столько неизученного. Он только сейчас понял, что в мире есть любовь. И теперь уйти? Во тьму и неизвестность? Обидно не иметь возможности хоть что-то изменить. Шерлок утирает рукавом слёзы. — Все хорошо? — Да. Ветер немного утих, и Джон решается развести небольшой костер, чтобы разогреть воды. — Не надо было расходовать вчера всю фасоль, — тихо ворчит он себе под нос, собирая вещи. — У нас полно еды, — отмахивается Шерлок. — Я беспокоюсь не о себе! — раздражённо отвечает Ватсон. — О, Боже, перестань, — детектив закатывает глаза. — Перестать что? Организовывать путешествие? — Джон готов вспылить. — Я тебе очень благодарен. — Прелестно. — Почему ты так отчаянно хочешь быть нужным? — Вот как ты на это смотришь… Я не хочу этого. — Я благодарен тебе, но… Что ты будешь делать, когда меня не станет? Даже представить не могу. — Кто знает, Шерлок? — Ты ведь только и делал, что бегал со мной за преступниками. А потом тебя чуть не уволили, и мой рак пришелся как раз кстати. — Когда вернемся, я отведу тебя к психиатру. А сейчас может просто… — Джон устало вздыхает. Всё эти перепалки затрачивают больше энергии, чем само путешествие. — Речь не о слабостях, а о том, чтобы найти свой… — не слушая, продолжает объяснять свою точку зрения Холмс — Если скажешь «смысл жизни», я застрелюсь. Лучше заткнись, Шерлок, это… — Невыносимо? Скучно? Чего ты хочешь? Что такое особенное ты ищешь? Они продолжают перебивать друг друга ещё какое-то время. Обстановка накаляется всё сильней. — Шерлок, у меня всё в порядке, а вот ты… — Дело не в том, какие карты сдала тебе жизнь, а в уверенной руке при любом раскладе. — Я думал, та метафора про чай была удачной, но эта и вовсе гениальна, — доктор всё ещё старается подавить разрастающуюся ссору. — Джон, я понимаю, стебаться над всем очень легко, но я зол. Зол на всех. Я не хочу умирать, — на глазах Шерлока слёзы. В глазах страх. — Мне нужно больше времени. Мне нужно больше времени, — исступленно повторяет он, сжимая в руке склянку с морфием до побелевших костяшек пальцев. — Мне бы ваши жизни, которые вы тратите на бессмысленное потребление! Зачем жить Андерсону? От него толку, как от деревянной табуретки, — голос его дрожит, но он не может остановиться. Обидные, гневные, ядовитые слова рвутся на волю. Истерика туманит разум. — А я столько хотел сделать. Я собирался быть особенным, знаю, звучит напыщенно… — Да уж. — Меня от тебя тошнит, — Шерлок кричит, не сдерживаясь. Он бы порвал весь мир на кусочки из-за того, что не может быть больше его частью. — А мне нравится моя жизнь, — неожиданно твердо и спокойно заявляет Джон. — В ней есть уютный дом и любимая работа. Есть хобби и есть друзья. Есть ты, — он на секунду замолкает, ловя ошарашенный взгляд друга. — И даже если бы не было всего перечисленного, мне бы хватило только последнего. Ты всё видишь. Ты видишь, что я люблю тебя, — Ватсон горько усмехается. — Ты не мог это пропустить. Рак — это не повод вести себя как эгоистичная сволочь. Наступает тяжелая тишина. Джон корит себя за несдержанность, Шерлок переводит сбитое дыхание и наконец-то осмысливает, что именно тот сказал. Проведя ладонями по лицу, детектив всё же отвечает. — Да, я вижу. Я знаю. Узнал раньше, чем ты сам. Я ненавидел тебя за это. Сантименты мешают работе. А потом я заболел и понял, как мало времени мне осталось. И тогда интерес взял верх… Я тоже дал волю чувствам. Хотя я понимал, что мы никогда не будем вместе, а ты никогда не сможешь меня простить. — Боже! Если у тебя были ответные чувства, почему ты просто не сказал мне? Мы бы все обсудили, и притворились бы, что ты не болен! — взгляд Джона полон мучительного непонимания. — Но я болен! — вновь кричит Холмс. Ему кажется, что доктор просто не слышит. Как можно слышать и не понять? — Вот именно. Ты бы ушел, и я ничего не узнал, — в голосе доктора разочарование смешивается с облегчением. — Я бы ушел, и тебе было бы проще, — всё же объясняет Холмс. — Зачем тебе любить мертвеца? Полюбить перед самой смертью — это всё просто убивает меня. Какой смысл говорить об этом, разговоры ничего не изменят. Поздно начинать. Зачем начинать то, что точно скоро закончится? — Я не могу не говорить об этом, потому что другого шанса увидеться с тобой может и не представится, и… — Не надо извиняться. — Я и не извиняюсь, самонадеянный ты говнюк! Я прав. Сейчас я могу сказать это, а через пять минут приду и не смогу сказать ничего. Вот в чем причина. — Твои чувства… — О, заткнись. Ты же знаешь… — Мы словно разминулись в этой жизни. Если бы мы начали сейчас… Ты бы сам себя возненавидел. — Спасибо. Я уже не боюсь неудач. Я могу просто жить и… — Я знаю. — В детстве моя семья… — Да, я знаю. — И если есть только один шанс… — Я знаю. — Ты даже меня не слушаешь! Боже! Нельзя же так, — Джон вскакивает на ноги и поднимает Шерлока, который вновь украдкой утирает глаза. — Мы должны смеяться, вспоминать старые добрые времена. — Не переживай обо мне, это все морфий, — сдавленно оправдывается детектив. — Утром я не мог вспомнить как тебя зовут. — Психопат, — беззлобно бросает доктор, и от тепла в его голосе у Шерлока прибавляется сил. Видимо в Барафандл давно никто не ходит. Дорога поросла травой и Джону приходится сначала помогать Шерлоку взобраться на очередной холм, а после возвращаться за коляской. На одном таком подъеме звонит телефон, Джон останавливается и торопливо ищет нужный рюкзак. Тут же подскакивает недовольный Шерлок. — Ты обещал. — Я отвечу. Это важно. — Важней путешествия? Шерлок пытается оттолкнуть Джона, пихается и забирает сумки, за которые тот хватается в тщетной попытки добраться до заваленного в самом низу телефона. — С путешествием ничего не станет оттого, что я возьму трубку! — Дело не в телефоне. Ты не хочешь здесь быть. Они держатся за самый большой вьюк, в тот момент когда коляска медленно начинается скатываться назад с холма. — Шерлок, коляска! Джон бросает сумку и мчится вслед за ней. Каким-то чудом Шерлок не отстает. Но коляска набирает скорость, мчится прямо в пропасть. Холмс не останавливается, и вместо того, чтобы ловить коляску, Джону приходится ловить его. С негромким плеском она приземляется на скалы внизу. Волны качают её из стороны в стороны, но не могут вытолкнуть из каменного капкана. — Ты что творишь?! — распластавшись на земле, шипит от боли в боку Шерлок. — Ты бы разбился! — Джон лежит на нем сверху, пытаясь отдышаться от короткого, но резвого марш-броска. — Я поймал бы ее, придурок! — бушует Холмс. — Я спас тебе жизнь. Можешь не благодарить, — измучено бормочет Ватсон и поднимается на ноги. — Я не просил этого делать, — брюзжит Холмс, опираясь на доктора и поднимаясь следом. — Ладно, хватит. Это была случайность. А вот с телефоном плохо вышло. Плохо, Шерлок. Но это не конец света. У нас просто проблема! Разобьем лагерь, и ты подождешь, пока я не приведу помощь? — во всю старается разработать новый план Джон. — Нет, мы не закончили поход, — упрямится детектив. — Ты не особенно и ходил, а теперь твой транспорт сломан, — напоминает доктор. — Позвоним твоему брату, остановимся в мотеле и… Где твой телефон? — Боюсь, он в моей сумке, на коляске, — радостно разводит руками Шерлок. — Просто невероятно. Какая поразительная гармония в… — Заткнись, Джон. — А где карта? — В коляске. Идем, мы уже близко. Я дойду пешком. Я смогу, — делает несколько шагов в сторону детектив. — Шерлок. — Нет, Джон, я пойду, — опять закипает Шерлок. — Мне нужна всего одна ночь там. Если не хочешь со мной, я пойду один. Я должен, должен… Я еще не закончил! — с обидой вскрикивает он в конце. — Может, сможем найти таксофон там, в Барафандл. Ну или вернусь к последнему. Думаю, я добегу до него часов за пять, — шепчет себе под нос Ватсон, поднимая оставшиеся сумки и забрасывая их себе за спину. — Шерлок, стой, — всё же кричит он, медленно удаляющемуся другу. — Ты идешь в Барафандл?! — ярится, оглядываясь, тот. — Иду, но он в той стороне, — Джон хитро подмигивает и машет рукой в сторону, противоположенную той, куда направился Шерлок. — Черт! — рассерженно бранится, разворачиваясь, Холмс. Пешком он проходит около двух миль, и Джон уверен, что больше половины из этого — на упрямстве. Остальное время Ватсон несет его на закорках. На плечах Шерлока висит единственная оставшаяся сумка с палаткой и консервами. Джон усмехается. Ситуация в духе мультика: «Гена, давай я понесу сумки, а ты понесешь меня?» До конца дня они не разговаривают и, только лежа в палатке и погасив свет, Шерлок решается спросить. — Джон. — Что? — Что ты на самом деле думаешь о том, что я тогда сказал? — Что ты не имеешь права так со мной поступать. Ни разу.***
Утром Джон вновь встаёт вторым. Шерлок в полудреме лежит и щурится на солнце, оранжевым шаром зависшее недалеко от воды. В руках он сжимает открытую бутылочку с морфием, а рядом валяется использованный шприц. Оранжевые лучи играют в его кудрях, а сам он выглядит умиротворенным, и только глубоко залегшие под глазами синяки выдают правду. Они вновь медленно бредут сквозь шелест сухой травы и крики чаек. Теперь, без коляски, остановок становится больше, а сил меньше. Шерлоку больно передвигать ногами, он тихо стонет, но не останавливается. Ватсон клянёт тот день, когда согласился на всё это. Проклинает болезнь и всех ученых, так и не придумавших лекарства. Он несет Шерлока на руках, он помогает ему идти пешком. Он заставляет его держаться крепче, приседая, чтобы тот взобрался ему на спину. Каждый шаг — это боль. Каждый шаг — испытание. Спускаться с очередного холма ничуть не легче, чем подниматься на него. Джон оступается и заваливается на бок, Шерлок кричит. Всё его тело молит о пощаде, но он ненавидит его, он презирает и никогда не выберет заботу о нём вместо достижения своих целей. — Ты в порядке, Шерлок? — быстро слезает с него Ватсон, не обращая внимания на резкую боль в расшибленном колене. — Дыши! Шерлок, дыши! Все, надо нести тебя обратно! Я побегу назад, Шерлок, ты отдохнешь здесь. Я найду лодку или… — доктор не договаривает. Из-за боли Холмс не может выговорить ни слова, но его глаза… Они заклинают продолжить путь, и Джон не может сопротивляться. — Ну не знаю… Боже! Шерлок! Что мы здесь делаем? Мы не думали, что так случится. Но это случилось. И это больно. И это ошеломляет. Я рядом с тобой с самого начала, я нужен тебе, и я здесь ради тебя. Но какого черта? Почему это всё происходит? Джон смотрит в небо и делает пару глубоких глотков воздуха, вытирает выступивший от боли пот на лбу детектива. И медленно поднимается. — Готов? — спрашивает он, протягивая руку, — давай, вставай дружище. Они проходят ещё немного, всего пару пригорков и низин, и перед ними открывается прекрасный полукруглый залив с песчаным берегом, сокрытым от ветра с одной стороны высокой серой скалой, а с другой холмом, на котором они и стоят. — Боже мой… — измученно шепчет Шерлок. — Залив Барафандл. Джон опускает его на землю. — А знаешь что? Я не о нем мечтал, — говорит Шерлок серьёзно, а после, глядя на лицо Ватсона, громко смеётся. — Спасибо, — всё же произносит он. Они быстро спускаются вниз, будто бы у них открылось второе дыхание, бросают вещи и бегут к морю. Джон раздевается, и, придерживая скинувшего куртку Шерлока, быстро заходит в воду. Это место словно из параллельной вселенной. Тут тепло, и вместо чаек летают какие-то другие птицы. Голоса их красивы, а песни мелодичны. Волны не обрушиваются на берег с огромной силой, а накатывают, маленькие и безобидные, вода прозрачная и теплая. Джон ныряет и чувствует свободу. Выныривает и видит застывшего по колено в воде Шерлока, который, подняв голову к небу и разведя руки в стороны, дышит полной грудью. Он выглядит таким счастливым в этот момент, волосы развеваются ветром, лицо светится, можно подумать, что он не только выздоровел, но и помолодел. Они полчаса плескаются, брызгаются и визжат, как малые дети, и выходят на берег, только когда начинают стучать зубами. — Что может умиротворять больше, чем шум океана? — Шерлок сидит у костра перед палаткой, а Джон собирает сушняк в округе. — Прости меня. Кто я вообще такой, чтобы указывать другим, как жить? Я ведь просто… — Просто ты не разбираешься во всем этом. Ты не умеешь правильно реагировать на свои чувства и чувства других людей. Ничего страшного. Я привык. — Как? Как ты вообще мог в меня влюбиться? Я самый невозможный, премерзкий, грубый и круглосуточно брюзжащий козел, которого тебе только посчастливилось встретить. — Отец всегда говорил мне: есть только одна вещь, лучше и больше всего в этом мире, и если я его сын, я должен сам понять, что это. Я понял. Совсем не важно, что ты говоришь, глядя на рождественский пирог, главное, как выглядит твое лицо, когда ты смотришь на солнце. ― Надеюсь, у тебя всё получится… когда меня не станет. Они вновь встречают вместе закат. Укутанные одним пледом на двоих, прижавшись к друг другу, они смотрят на поднимающуюся на небе луну, на её отсвет на воде, слушают тихий шелест воды и вдыхают свежий соленый запах свободы. Свободы от города и от его вечной суеты, свободы от морали и придуманных людьми правил. Свободы от ответвенности перед друзьями и знакомыми. Здесь только они двое и девственная, не испорченная двуногими приматами природа. ― Только ленточки и не хватает, да? Я думал, что готов. А теперь смотрю на тебя и думаю, ― Шерлок тяжело сглатывает, ― вот бы мне еще месяцев девять. Вот бы продержаться еще и посмотреть, что будет дальше. Я рано ухожу и все продолжится без меня. Самое странное, что именно этого я больше всего и боялся, а теперь… ― он замирает на секунду и как будто оценивает свои чувства со стороны, ― я спокоен, Джон. Так спокоен. Ватсон может только кивать головой и молчаливо поддерживать. Вдалеке стая птиц пугается чего-то и шумно кричит, перелетая с ветки на ветку. ― Я пойду поплавать, ― звучит в тишине. ― Твоя мама сказала… ― тут же возмущается доктор. ― Знаю. Завтра я пойду поплавать, доплыву до середины залива и не вернусь, ― голос Холмса спокоен, как и он сам, в то время как глаза Ватсона неверяще смотрят на него. ― Я знаю, что это абсолютно чудовищно, но я прошу отпустить меня поплавать. ― Нет, ― фыркает Джон, просьба звучит как дурная шутка. ― Шерлок, я не могу позволить тебе… ― Можешь. Вопрос в том, захочешь ли. ― Ты с самого начала это задумал? ― теперь он злится. А детектив виновато кивает головой. ― Я думал, ты хочешь жить. Из-за чего ты… ― Из-за того, чем станет моя жизнь, ― доводов у Шерлока как всегда в избытке. ― Из-за боли. Из-за лекарств от боли. И лекарств от побочных эффектов других лекарств. Ты доктор, ты знаешь. Дальше будет только хуже. Вот она моя жизнь, здесь, и она подходит к концу. ― Шерлок морщится. Боли в последнее время так много, что даже говорить о ней больно. ― Болезнь будет затягивать глубже и глубже, я не смогу думать ни о чем, кроме непрекращающейся боли. Ради этого не стоит жить! ― Я не представляю себе твою боль, но… ― Что? ― Я не знаю… Я не могу позволить… ― Можешь. ― А что я скажу твоим родителям? Майкрофту? Это безумие, ― Джон взмахивает руками, а потом слегка трясет Шерлока. ― О, чёрт! Мы что всерьез это обсуждаем? ― То же, что и полиции. Ты проснулся утром и увидел, что меня нет. Пошёл искать на берегу и увидел что-то в море. Ты вытащил меня, но было уже поздно, ― абсолютно бесстрастно описывает утро своей предположительной смерти детектив. ― А видя твою семью, я буду думать, что ты мог провести с ними еще день. Нормально попрощаться, ― в голосе Джона слезы. А он ведь только представил его смерть. ― Прощания лучше, чем у нас было, все равно не будет, ― упорствует Шерлок. ― Будет. Время еще не пришло. ― Я никогда не чувствовал себя таким живым, и я хочу уйти сейчас, ― теперь голос Шерлока дрожит. Ему так нужно согласие Джона. ― Хочу наконец хоть что-то довести до конца. ― Почему бы не поехать домой и наглотаться таблеток, как все нормальные люди? ― предлагает Ватсон. Он, конечно же, несерьёзно, главное, вернуть Шерлока домой, и он запрет все лекарства под ключ. Шерлок нервно смеётся. ― Больно не будет, ты просто уснешь. ― Это будет поражение, ― как Джон может не понимать этого? ― Другое дело, если я поплыву, и море заберет меня. Выбор сделаю я. Я хочу быть в сознании до конца. Хочу что-то почувствовать, даже если это будет резь от воды в легких. Хочу почувствовать эту борьбу. Почувствовать что-то громадное… и страшное… и смелое… По глазам Шерлока текут слезы, он говорит правду, он хочет умереть, закончить всё это, но это не значит, что ему не страшно. Страшно, ещё как. Поэтому так хочется, чтобы Джон, верный любящий Джон, был рядом в последнюю минуту, и почти плевать на то, как он будет чувствовать себя позже. ― Я пообещал твоей маме, что верну тебя, ― закрывает тему Ватсон. Он смотрит вдаль и не смотрит в лицо друга. Он всё понимает, но не может согласиться. ― Прости, Шерлок. ― Ладно, ― голос детектива ломается из-за сдерживаемых рыданий. ― Извини. Я слишком о многом прошу. В своей голове Джон кричит и убеждает, что Шерлок не прав, он просит о малом, но это неправильно. Он утешает его и заставляет надеяться на лучшее. Но на самом деле он лишь молчит, потому что знает, что всё это ложь. Ночью Шерлока вновь сотрясают судороги и вместо крови по венам бежит огонь. Тело ломит до крика. Он не может молчать, он не может ничего с этим поделать. ― О, Господи! Твою мать! Джон! Джон! Джон! ― зовет он из палатки. А Джон всё копошится на улице. ― Не могу найти лекарства. Сумка, видимо, выпала. Морфия нет, ― в панике шепчет себе под нос доктор, судорожно обыскивая всё оставшееся у них имущество. ― Я не глухой! ― зло кричит Холмс. ― Я найду ее, ― Джон заглядывает в палатку и сжимает руку Шерлока. ― Я сейчас же вернусь назад и найду её. Потерпи. ― Не могу… Я не могу дышать… ― выдавливает Шерлок сквозь сдавленные зубы, и Джон, поцеловав его в лоб, выбегает из палатки, не в силах ничего сделать. Шерлок ругается и плачет. Он закусывает губы и не может пошевелить даже рукой. Ему холодно, но одеяла слишком сильно придавливают его к земле. Он чувствует, как с него заживо сдирают кожу, но в палатке никого нет. Суставы ломит, а голова раскалывается, свет фонаря, висящего под потолком, раздражает глаза, но, если закрыть их, он видит только огненное пламя, поедающее его. Он хрипит, кричит и воет на весь пляж, и только морю плевать на всё это. Джон бежит по тропинке назад и вспоминает, где именно он последний раз давал лекарство Шерлоку. Он обыскивает каждый кустик на пути и подсвечивает каждую выемку, удаляющиеся крики Шерлока подстёгивают его не хуже кнута. Он находит их на ровной дороге в пяти милях, уже боясь не найти. Он со всех ног мчится обратно и на секунду радуется, услышав крик. ― Нашёл! Шерлок, вот оно, ― приходится самому заливать лекарство ему в горло. Потом несколько внутривенных инъекций в сжатые судорогой мышцы. Он весь горит, и Джон вытаскивает его наружу.***
И вот теперь Джон лежит на спине на песке рядом с костром и размышляет о жизни. И о смерти. О судьбе. Огонь греет его бок; голова Шерлока уютно покоится на бедре. Он только что затих и задремал измученный болью. Ватсон тяжко вздыхает, стараясь не потревожить его. Он не знает, как быть. Никто не может знать ответ на этот вопрос. Отпустить любимого человека умирать или заставить жить с мучительной болью. Жизнь ли это? Тем более для Шерлока? Что осталось от великого детектива в этом теле? Разум затуманен болью, а ведь именно он был для него предметом гордости. Что эгоистичнее: заставлять его жить, потеряв всё, и каждый час вновь и вновь испытывать боль, или просить освободить от мучений? Кто из них больший эгоист? Как найти выход? Говорят, выход есть всегда, но что-то не всегда его можно найти. Помочь ему умереть… и как жить после? Как смотреть на себя в зеркало? Как не возненавидеть убийцу в себе? Смотреть на его мучения и слабовольно мечтать, чтобы он не проснулся? Джон был врачом, хоть и не онкологом. Он знал, как проводят последние дни жизни больные и их близкие. Никто не может желать продолжения мук больного, но никто не может решится помочь ему уйти, даже когда надежды уже нет. Закон об эвтаназии самый спорный. Наверное, поэтому Великобритания так и не приняла его. Многие согласны, что для смертельно больных людей, постоянно испытывающих боль, это благо, но при этом все задумываются о душах тех, кто будет предоставлять эту услугу. Столько болтовни — хорошо это или плохо, а Джону нужно решить прямо сейчас. Шерлок хрипло дышит и вздрагивает во сне. ― Джон, пожалуйста, помоги, ― шепчет он сорванным голосом, не просыпаясь. Ватсон моргает, и лицо Шерлока, смотрящего на него из пучины звезд, безвозвратно меняется, губы, секунду назад легко улыбающиеся, теперь кривятся от боли, волосы спутаны, на лбу видны бисеринки пота. «Помоги!» ― шепчет голосом Шерлока океан. Солнце ещё не встало. Серость окутывает палатку, туман скрывает редкие деревья позади. Джон сжимает кулаки, стоя у кромки воды. Его глаза сухие и покрасневшие, он не отводит взгляда от медленно, но уверенно бредущего вглубь Шерлока. Сглатывает ком в горле и снимает тяжелые ботинки. Уши словно закладывает ― он не слышит крика птиц и шум прибоя. Только быстро бьющееся сердце. Своё ли? Он вбегает в воду, поднимая кучу брызг, не чувствуя холода или тепла, он так спешит догнать его. Остановить. Помочь. Поддержать. Увидеть ещё раз его глаза. ― Прости, ― шепчет замерзшими губами Шерлок. ― Ты испортил путешествие, поехали уже домой? ― умоляет Ватсон. ― Джон, мне страшно. Прости, ― Холмс хватает его за плечи стальной хваткой. Джон чувствует его боль и страх через это прикосновение. ― Если не можешь ― скажи, и я уплыву как можно дальше, ― Шерлок смотрит в сторону горизонта и возвращает взгляд. ― Я не хочу один… Прошу, Джон. Сделай это, ― Шерлок держится на воде из последних сил, чувствуя, как голени начинает сводить судорогой, чувствуя в себе желание повернуть назад. ― Джон, прошу тебя. Доктор обреченно кивает. Он не думает о том, что будет потом. Он ни о чём не думает. Только смотрит в бледные голубые глаза и надеется, что не сможет их забыть. Шерлок смотрит в небо. На пролетающих птиц и на первые лучи солнца. На одинокое облако, проплывающее над головой Джона. Он делает несколько рваных, последних глотков кислорода и ощущает на вкус, как тот сладок. Он силой заставляет свои пальцы разжаться и, больше не сопротивляясь природе, опускается вниз. Не закрывая глаза, всё так же глядя на размытое светлое пятно над головой. Джон поднимает взгляд вверх, желая увидеть, на что смотрел Шерлок. Он считает про себя до десяти, вдыхает побольше воздуха и ныряет следом. Он берет Шерлока за руки, когда у того ещё не кончился воздух, и успевает заметить благодарность в его взгляде. Он прижимает его к себе, когда тот начинает вырываться, инстинкты заставляют его попытаться выжить. Джон не отпускает его. Джон кричит и рыдает, Джон разрывается на части, Джон умирает, и всё же он не отпускает его. Джон крепко держит Шерлока у своей груди и чувствует его ослабевающие пальцы, до этого больно впивающиеся в плечи, телом ощущает его последние судороги. Последние удары его сердца. Шерлок затихает, из его груди выходят последние пузырьки воздуха. Воздух в груди Джона тоже заканчивается, но он и не думает всплывать. Он держит свое сокровище и медленно опускается вниз. В темную бесконечную глубь. Шерлок всё ещё смотрит ему в глаза, и Джон видит, как уходит последняя крупинка его жизни. Джон готов последовать за ним. Нет смысла всплывать. На берегу не осталось ничего ценного, как и во всём мире. Он давно был мёртв, и только любовь воскресила его. Теперь же… Джон почти счастлив, что умрёт так. Обнимая единственного ценного человека. На самом деле, Джон не думает ни о чем из этого. Он просто целует холодные родные губы и выпускает кислород. Он торопится, боясь не успеть за вечно торопливым другом. Он почти не чувствует солёную воду, заполняющую его лёгкие. Он только крепче вцепляется в тело, которое обязан удержать.***
Звёздное небо всё такое же как и раньше. Возможно, на нём прибавилось пару звёзд. Или исчезло. Космос огромен, холоден и абсолютно не важен для расследования преступлений. ― Поднимаю бокал морфия за вас всех. Сегодня, если не забыли, годовщина моего рождения. Помните, что я любил вас. Что вы делали мою жизнь счастливой. И во всем этом нет ничего трагичного. Звёздное небо всё такое же как и раньше. На нём миллиарды светящихся огоньков. Они категорически необходимы для романтических прогулок при луне. ― Не жалейте мёртвых. Нам хорошо средь звёзд. Жалейте живых. В особенности тех, кто живёт без любви.