Отзвуки

      После изучающего взгляда и многозначительного молчания Касавира Кваре хочется только пойти умыться, однако она заставляет себя не кривиться, не опускать предательски взгляд, а взять себя в руки. Ложь требует слишком много затрат энергии, поэтому здесь и пригодится концентрация, однако в этот раз придётся пустить её не на заклинание, а на убедительную безмятежность.       — Квара, никто на тебя не давит, я только стараюсь понять, что случилось.       Оправдания — определённо его защитный рефлекс. Пусть только кто скажет, что паладин жесток — о нет! Он просто добивается справедливости.       Гнев горячей волной поднимается где-то в груди; горло и рот заполняет ядовитая, жгучая горечь, будто драконье пламя, и на миг ей интересно, способна ли она его выдохнуть. Было бы крайне эффектно.       Мимолётная фантазия позволяет немного расслабиться, отгородиться от других образов, что отчаянно лезут в голову именно тогда, когда Касавир так не вовремя изображает святошу. Если Бишоп прав, — а он возмутительно часто прав, — то и у безупречного паладина есть грязная тайна: связь с королевой шлюх и кровь на руках в её честь. Возможно, он единственный, кто понял бы её мотивы.       Когда его руки скользят под рубашку, собственная кожа кажется ледяной под требовательными прикосновениями. Она должна гореть, но почему-то — тает. Кровоподтёки, оставленные в отместку, ещё долго будут напоминать ему, что разрешение ещё нужно спрашивать.       Сопротивление быстро сломлено, а руки сцеплены за спиной собственным поясом. Квара шипит и извивается, пытаясь сбросить с себя лишний груз, но Бишоп надёжно припечатывает её к полу. Боли нет, только это временно — пока адреналин бежит по венам. Квара не сомневается, что уже скоро найдёт целую россыпь синяков на бледной коже, а боль в мышцах будет напоминать о встрече с ним несколько дней.       Слёзы копятся в уголках глаз от боли, от гнева, от унижения, и великие боги, ей это нравится — чувствовать поражение.       Он наваливается сверху, опаляя дыханием её шею, и усмехается, будто читает проскочившие мысли. Квара вмиг находит новые силы для сопротивления.       — Отстань от меня!       — Если бы ты не хотела, то не прикрыла меня вчера, — Квара уверена, что этот гад сейчас улыбается. — Брось, не строй из себя жертву: мы оба знаем, что начала ты.       — Всё зашло слишком далеко!       Он фыркает и дёргает её руки на себя, будто проверяет надёжность узла; она шипит вновь, понимая намёк.       — Именно. Давай я кое-что расскажу о тебе, маленькая колдунья: ты могла бы сдать меня паладину или совершенно случайно задеть в бою, но для тебя это было бы слишком скучно. Ты с ужасом думаешь о спокойствии, ведь разрушение — твоя стихия.       Его слова сносят все внутренние барьеры самооправдания, однако Квара не готова поддаться из принципа.       — После того, что ты натворил, думаешь, я захочу…       Она краснеет, и конец фразы тонет в смущении. Это глупо — после всех ночей, проведённых вместе, — однако ничего не может с собой поделать. Странно, но он даже не отпускает сальных шуточек.       Штаны вместе с нижним бельём оказываются на уровне колен, мешая ногам двигаться. Квара возмущённо выдыхает, когда чувствует касания уже на бёдрах — издевательски медленные, изучающие. Теперь кожа горит, а внизу живота мгновенно разливается предательское тепло.       — И ты решила, что я тебя заставлю? — он резко вводит в неё пальцы и не может сдержать очередную злую усмешку: — Тут для тебя очень плохие новости, моя дорогая.       Сжав зубы, она подавляет инстинктивное желание двинуть бёдрами навстречу движениям внутри, чтобы этот ублюдок наконец ускорился и перестал над ней издеваться. В мыслях стелется туман, стыд мешается с нетерпением, и Квара уже готова биться головой о пол в припадке, когда он будто решает над нею сжалиться — ну почти.       — Говори, — его рваное дыхание у самого уха заставляет выгибаться, а с губ слетает стон, когда он опирается на колено и прижимается сзади. Он готов ждать сколько угодно; ему нравится дарить мимолётное ощущение контроля, но это лишь иллюзия: едва распробовав, Квара вновь и вновь его теряла, отдаваясь неизвестности. Если Сэнд и учителя из Академии говорили именно об этом, то пошли они тогда к демонам.       Вторая рука уже не удерживает её за связанные руки, а ныряет обратно под рубашку, сорвав пару пуговиц, и накрывает левую грудь. На этот раз движения грубые, и это точно пытка. Квара пытается дышать через рот и не особо размышлять, насколько всё происходящее неправильно и одновременно так приятно.       — В Бездну… — опёршись лбом о холодный пол и прикрыв глаза, Квара злобно выдыхает куда-то через плечо, чуть не сворачивая шею: — Я хочу… хочу тебя, проклятый мудак!       Их маленькая традиция вновь соблюдена, и Бишоп выполняет свою часть. Пальцы покидают её, небрежно растирая влагу по талии, ныряют под живот и легко тянут чуть выше. Квара мгновенно приподнимает бёдра по команде, говоря себе, что так просто удобнее. После непродолжительной возни с одеждой он уже в ней.       Ей всё равно больно и первое время приходится мириться с неудобным положением; пол жёсткий, болят локти и колени. Бишоп жаден и озадачен только собственным удовольствием. Сложно сказать, что возбуждает его больше — её злость, стыд, робость, подчинение или всё вместе, — но моральные издевательства давно вошли у него в привычку. Каждый раз сталкиваясь с ним, Квара не знает, что её ждёт. Отсутствие контроля вполне устраивает уже в процессе, но поначалу она упорно бьётся, пытаясь перехватить хоть какую-то инициативу. В ответ пальцы впиваются в бёдра и держат на одном уровне.       Он вбивается в неё так отчаянно, будто завтра для него не наступит никогда. Дыхание сбивается, она задыхается и скребёт ногтями пол, забывая на время, что до смерти боится любых подтверждений их связи. Думать, насколько глубоко она увязла, и бояться последствий можно чуть позже — сейчас же её волнует только собственная разрядка.       Она сжимается вокруг него и подаётся назад, насаживаясь ещё сильнее. Пальцы сжимают талию, едва не ломая рёбра; его вздох и дрожь над ней всегда странным образом ласкают самолюбие.       «Больше никаких ремней и поясов. Никогда. Никогда!» — решает она, разминая с шипением плечи и переворачиваясь на спину, хотя должна была бы думать, как избавиться от него.       И почему, почему именно наедине с Касавиром, в столь ответственный момент в воспоминаниях прокатываются самые грязные подробности? Она закусывает губу и ёрзает на стуле, как провинившаяся студентка. Тем временем он смотрит на неё в упор, силясь залезть в голову. На миг Квара представляет, как могла бы удариться в слёзы и всё выложить, как на духу. Добрый Касавир ведь поверит в каждое слово молодой, хрупкой как цветок девушки, однако правду, будто кол в мешке, не скроешь: Бишоп никогда не врёт, а особенно искренен в угрозах, так что рано или поздно Фарлонг наткнётся и на её следы.       — Мне нужно было отправиться в Невервинтер по срочным личным делам, но на дорогах неспокойно, а рыцарь-капитан, как ты знаешь, отказала мне в помощи. Джелбун и Бишоп оказались единственными, кто составил мне компанию…       Она молчит о том, что Бишопа встретила намного позже, незадолго до вспыхнувшего в городе мятежа и безумия Муар, о загнанном и усталом виде, о намёках и многих других совпадениях, где впоследствии загадочным образом умирали люди. Страсть кружит голову, но Квару толкает на ложь не она, а страх за собственную жизнь. Всё слишком далеко зашло; по милости Бишопа она стала соучастницей, пусть и косвенно — ведь знала, чем он занимается, и всё равно молчала. Ей хочется верить, что виной тому долг жизни. Скорее всего, в самом начале так и было.       Что бы между ними ни случилось на самом деле, Касавир здесь точно участвовать не должен, как и кто-либо другой. Скопившееся напряжение однажды выльется в полноценный конфликт, и тогда уже она не останется в долгу.       Они обречены — и в этом вся прелесть порывистого, нездорового влечения. Он прав, ей всегда было душно в собственной шкуре — начиная с отчего дома и заканчивая Академией, — и только сейчас дремлющий огонь рвётся по-настоящему. Чувства пьянят; она впервые ощущает себя живой и не хочет возвращаться к прошлому — смерть не многим лучше.       Касавир отпускает её без обвинений, но с тяжёлым взглядом на прощание и надеждой на самоедство с дальнейшей повинной. Как человек, за душой которого есть грехи, он видит их в каждом, хоть в случае Квары он и прав. Возвращаться к себе она боится — первым делом Бишоп стал бы искать её там, — поэтому идёт в самое людное место.       Пока Квара не сделала глоток воды, она даже не подозревала, насколько пересохло горло. Келгар усмехается и предлагает в таком случае перейти на что-нибудь покрепче, но она довольно небрежно отмахивается: не хватало потерять кондицию, когда тебя ищет рейнджер с острой манией преследования. Компания пьяного дворфа, болтливого тифлинга и занудной эльфийки уже не кажется чем-то неприятным. Квара искренне пытается влиться в разговор, но, потерпев ожидаемую неудачу, просто сидит и пялится в пустоты между ними. Зубы отбивают дробь каждый раз, когда скрипит дверь; она просит себя не оборачиваться. Если на проблему не смотреть, то рано или поздно ей надоест… нет, точно нет.       Сейчас, наедине с собой, Кваре хочется только скрыться, но так, к сожалению, не может продолжаться бесконечно. Ей быстро надоедает всеобщее веселье, а ещё чуть позже — скрипит на зубах оскоминой; она снова злится. Собственная комната пока под запретом: откровенно говоря, она боится туда идти, поэтому слоняется неподалёку от тронного зала. Как назло, час уже поздний, и только редкие стражники напоминают, что крепость вообще кем-то населена.       Квара даже не успевает среагировать, когда чьи-то руки резко хватают её за плечи и разворачивают на девяносто градусов, припечатывая к стене. Перед глазами всё плывет, кажется даже, что сознание на миг от неё ускользает в черноту, однако её куда-то настойчиво тащат. Квара бормочет самый очевидный вопрос, но рука по-хозяйски накрывает рот — слишком уж знакомый жест.       — Тише.       Дикий, животный страх мгновенно сковывает тело. Упасть бы бревном — и пусть тащит, как хочет, но ватные ноги продолжают нести её сквозь коридоры в какую-то мастерскую.       — Только не говори, что ты привёл меня к Гробнару, — изрекает она, как только Бишоп разжимает захват и идёт запирать дверь.       — Что разнюхивал паладин? — это не вопрос, какой можно задать другу, а требование подчиниться и во всём сознаться. Квара ненавидит, когда ею командуют, и встаёт в позу. Она будто наконец-то пьяная, но геройски держится; голова идёт кругом от всего, что навалилось буквально за пару часов.       — После новостей из Невервинтера сложно не удариться в подозрительность! — она всё-таки понижает голос, опасаясь посторонних ушей, но сдабривает эмоции уничтожающим взглядом.       — И поэтому он решил искать виновных не в городе, а здесь?       — А тебе есть, чего бояться? — его взгляд становится тёмным, а лицо — каменным, и Квара не на шутку пугается. — Я была там, поэтому он и спрашивал, не видела ли я что-нибудь подозрительное. И зачем вообще туда поехала.       — И?..       Квара закатывает глаза. Его нетерпение злит, и даже внезапно вспыхнувший страх отходит в сторону: не станет же он убивать её в крепости, под носом у Фарлонг, в самом деле!       — Я сказала ему правду, — с вызовом говорит она, отвечая на этот тёмный взгляд, а затем — улыбается ему в лицо, на котором мёртвой маской застыло спокойствие.       Движения быстрые, но выверенные — за десятки, если не сотни битв плечом к плечу, Квара успела узнать всё о его тактике и оружии, поэтому замечает кинжал вовремя и уже готова отразить атаку.       Искра слетает с пальцев и попадает в плечо; одежда тлеет, но Бишоп будто этого не замечает, а толкает колдунью к ближайшей стене. Разрезав воздух, изогнутый кинжал идеально впивается между камнями кладки, выбивая пыль, — в нескольких дюймах от её головы. Квара вскрикивает, но всё же, практически неосознанно, творит заклинание посерьёзнее.       Скрип двери заставляет их обоих застыть на месте. Если бы Бишоп не запер дверь, то они бы уже попались, но хотя бы за дракой, а не чем-то похуже. Однако незваный гость не собирался сдаваться и, попробовав открыть дверь ещё раз, зазвенел связкой ключей.       Рука Бишопа мгновенно смыкается на запястье и тянет Квару за собой вглубь мастерской, что та едва успевает выдернуть кинжал из стены. Они ныряют в какую-то комнатушку, больше похожую на просторный гроб из-за скопища каких-то застеленных ящиков. Судя по количеству пыли, сюда точно давно не совались.       Полуночник зашёл в мастерскую, что-то насвистывая себе под нос, и Квара внезапно вспоминает, что там, должно быть, ужасно воняет гарью от подпаленной одежды. Квару трясёт от ужаса, и даже руки, опустившиеся на талию, не могут вывести её из этого состояния.       — Тихо, маленькая колдунья, — внезапно голос Бишопа у самого уха оказывается низким и довольным, он будто забыл, что она только минуту назад оставила на нём очередную отметину. — Думай, что ещё наплетёшь паладину, и молчи.       Не успела она и пискнуть, как его рука с талии переместилась на штаны и медленно проникла под них, ощупывая край нижнего белья. Только сейчас Квара заметила, как он ощутимо трётся сзади; они сплелись так тесно, будто стремились стать единым существом. Также она припомнила, что всё ещё держит его кинжал, и набралась уверенности, сжав рукоятку.       — Ты… что творишь!.. — шёпот сорвался на всхлип, как только рука проникла глубже и коснулась кожи. Квара мгновенно вспыхнула, но шевелиться боялась куда больше. Будто получив разрешение на дальнейшие манипуляции, Бишоп склонился к её плечу, и рваное дыхание опалило ухо. Она повернула голову и оказалась так близко к его лицу, как никогда прежде — ощущение было странное, щемящее. — Ладно, я ничего ему не сказала, потому что ничего и не видела.       — Я знаю.       В мастерской кто-то копошился, но точно не Гробнар — слишком уж тихо, — и Квара даже забыла, почему они прячутся в каком-то грязном чулане. Она и сама чувствовала себя грязной, когда намеренно качала бёдрами, дразня Бишопа; сладко вздрагивала, когда его пальцы задевали чувствительную точку. Однако всё не могло быть так просто: лишь почувствовав контроль, Квара вновь его потеряла.       Его свободная рука дрожала, пока расстёгивала пуговицы на её рубашке, — Кваре пришлось немного помочь, чтобы он не вышел из себя, — затем опустилась на запястье и повела в сторону. На этот раз она вздрогнула куда ощутимей, когда холодный металл кинжала скользнул по животу, слава Коссуту, плоской стороной. Прервав ленивые ласки, палец резко скользнул внутрь, затем второй; на этот раз ритм был сразу взят резкий, почти болезненный. Перед глазами вспыхнули разноцветные звёзды, ноги подкашивались, но кинжал держал её смирной и послушной. Пришлось закусить губы, чтобы не заорать во всё горло.       Неизвестно, сколько полуночник провёл в мастерской — для Квары эти минуты растянулись в годы, — но когда дверь скрипнула, они оба не собирались покидать своё не слишком уютное убежище. Она почти физически ощутила, как крепкий узел страха развязывается где-то внутри, и откинула голову, опираясь о плечо Бишопа. Стресс превратил тело в расстроенную струну, однако, будто после долгой напряжённой пробежки, покалывание в мышцах даровало чувство противоестественного удовлетворения.       — Думал, он никогда не свалит.       Она тихо рассмеялась — несколько истерично, но искренне, — услышав недовольный тон. Бишоп едва заметно ухмылялся, когда развернул Квару к себе лицом; руки теперь блуждали по обнажённой груди, едва прикрытой расстёгнутой рубашкой, скользили вверх к шее, пробуя на ощупь магические отметины на коже. Она прикрыла глаза, точно довольная кошка.       Кинжал отправился на ближайший ящик. Влага между ног мешала и сводила с ума, и от штанов пришлось в срочном порядке избавиться. Бишоп так и стоял, не двигаясь, но даже в темноте, к которой уже немного привыкли глаза, она читала его голодный, заинтересованный взгляд. Не особо церемонясь, Квара сама сдёргивала с него рубаху и расстёгивала ремень, судорожно хватая ртом пыльный воздух. Пальцы очертили открывшиеся мышцы, но только на долю секунды, пока её не повалили. Затылок ударился обо что-то-то, кожу царапнула плотная ткань, и Квара потянула её на себя, чтобы лежать не на холодном полу. Природная брезгливость отошла на второй план, или же помогла щедрая на иллюзии темнота.       На этот раз она лежала на спине, под ним, и на несколько минут близости контроль, казалось, вновь был восстановлен. Бишоп жаден, но и она не меньше: страх быть пойманной, внезапное вторжение в мастерскую, прятки в чулане и неудовлетворённость после наглых касаний почти при свидетелях распалили в ней ярость; точно бушующее пламя, она требовала всё больше, разгораясь только жарче.       Квара сама с трудом понимает, во что её превратили. Пальцы крепко впились в напряжённую спину, не позволяя уйти; ноги она развела так широко, как только могла, уже совершенно не стесняясь. Конечно, Бишоп не мог позволить ей расслабиться и, закинув её ногу на плечо, резко подался вперёд, вбившись со всей силы, до упора. Квара поморщилась и только потом сообразила, куда тот тянулся.       Лезвие казалось ледяным на раскалённой коже, и тело среагировало куда быстрее мысли, врезав Бишопу коленом в голову. Сама Квара чуть приподнялась, пытаясь рассмотреть его, прикрыв ладонью рот.       — Ведёшь себя как дикарка, — буркает он, сбрасывая её ногу с плеча и перехватывая рукой у бедра.       — В следующий раз будешь думать, — парирует она с довольным видом. Кинжал она на всякий случай приподняла, но не убрала.       — А, ты уже и не против следующего раза? Значит ли это, что мне не придётся выслеживать тебя по всей крепости?       — Ты же следопыт — разве для тебя это не часть игры?       Мысль, что она вообще-то избегала встречи и боялась даже в комнату зайти, чтобы не обнаружить его там, уже кажется глупой, а мотивы — расплывчатыми. С каждым толчком он будто выбивал из неё чувство самосохранения, и Квара рада обманываться.       — Со своей частью не перестарайся.       Только теперь в памяти всплывает их небольшое сражение, и она аккуратно тянется вверх, чтобы накрыть рукой небольшой ожог на ключице. Бишоп чуть поводит плечом, но не сопротивляется. На некоторое время они замирают, сплетаясь, точно змеи, с кинжалом между ними, будто в напоминание о неразрешённом конфликте. Пальцы обводят края раны, ощущают корку, в которую превратилась кожа. Ей приятно оставлять отметины, как и ему — мучить её. Наверное, только подобным образом они могут хоть что-то подарить друг другу.       Не совсем соображая, что делает, Квара надавливает на ожог и слушает ругань над головой, однако Бишоп не отбрасывает руку и продолжает трахать её, как в последний раз. Темп только усиливается, мешая восстановить дыхание, но Кваре больше интересно новое открытие: ногтями она поддевает кровавую корку на коже и мгновенно сужается, когда его пальцы смыкаются на её шее. Бишоп дёргается, словно от удара, теряя контроль над собой, движения становятся хаотичными — и мстительная победа колдуньи становится очевидна.       Он придавливает её, тяжело дыша, и, поджав губы, пялится с нечитаемым выражением то ли удивления, то ли растерянности, но вскоре этот морок стирается. К ней тоже довольно быстро возвращаются все здравые мысли, горечь противно оседает на языке. Более привычная злость снова разгорается, когда Квара наконец осознаёт, в каком месте позволила себя взять, и резкими движениями выбивает пыль из штанов и некогда белой рубашки. Бишоп одевается куда проворнее и вылетает первым, не говоря ни слова, хотя обычно, по негласной традиции, он должен отпустить пошлую шуточку. Почему-то ей кажется, что лучше бы всё оставалось как прежде.       За пределами их временного убежища они снова чужие друг другу, однако строгие взгляды паладина, которые тот щедро раздаёт Кваре при любой возможности, просто насильно отбрасывают к новым воспоминаниям: холодному металлу на коже, ощущению наполненности и дикому страху вперемешку с желанием впиться зубами в напряжённые мышцы… Нет, это точно ненормальные ассоциации на присутствие паладина. Может, всё дело в ауре?