В тишине наедине

Наконец Яков Платонович и Анна Викторовна Штольманы въехали в снятый для них дом. Аннино приданое пришлось везти на нескольких подводах, а нехитрый скарб Штольмана помогли перевезти городовые, которые сами вызвались помочь «Вашвысокоблагродию». Анна радовалась тому, что в чужом доме много ее, точнее теперь уже их с Яковом, вещей. Да, мама была права, что настояла на том, чтоб взять все, что можно. В гостиной стояли ее пианино и сундук с книгами Якова. Стояли их торшер и лампа, на столе была их скатерть… На кухне были их посуда, столовые приборы, утварь, полотенца… В спальне кроме мебели все остальное было их собственное, привезенное из дома Мироновых и от Штольмана. — Аня, до чего же подушка хорошая! Мягкая, как облако! — сказал Штольман, обнимая жену и устраиваясь рядом с ней на кровати поудобнее, после того, как проявил себя страстным и нежным мужем и забрал ее с собой на седьмое небо, как и обещал ей когда-то. Он был счастлив, неимоверно счастлив. Его Анна была чудом, необыкновенной женщиной… Он чувствовал с ней любовь в каждой ласке, в каждом прикосновении, в каждом поцелуе, в каждом взгляде… Да, именно любовь — всепоглощающую любовь, о которой до Анны он не имел понятия, а потом долгое время мог лишь мечтать… Анна засмеялась. — Что смешного? Что я подушку с облаком сравнил? — Нет, просто эту подушку я брать не хотела, а мама уговорила, сказала что подушка — специально для тебя. Я ее потом крестиком пометила. — Надо будет в следующий раз поблагодарить Марию Тимофеевну за ее заботу. Следующий раз, когда они сходили вместе к ее родителям, случился только через несколько дней. Они жили вместе около двух недель, и уже за это время Анна убедилась в том, что при службе мужа было почти невозможно придерживаться какого-либо распорядка. Пару раз он приходил домой после ужина, один раз и вовсе пришел домой под утро — хорошо, что хоть послал ей записку с мальчишкой, чтоб она не волновалась. Дважды Штольман уходил утром еще до того, как она просыпалась. Причем уходил так тихо, что она этого даже не слышала. Один раз, когда она проснулась, она смеялась от души. Ей казалось, что она обнимала Якова, ведь она спала, укнувшись носом в его рубашку, а оказалось, что он положил на свое место подушки, на них свою рубашку… а сам тихонько ушел на службу. Нет, она все понимала и не расстраивалась. Как она могла? Ведь Яков был с ней все свободное время. Кроме того, теперь, когда они жили одни, они проводили в спальне больше времени, чем, наверное, можно было ожидать. И не только по ночам. Однажды Штольман пришел днем, когда она его не ждала. Даже не пришел, а, можно сказать, прибежал. Скинул пальто и, подхватив на руки, понес ее в спальню. — Анечка, я с утра, как тебя целовал, все время о тебе думал. Так желал тебя, что не мог больше ждать… Страсть Якова закружила ее как вихрь, и она опомнилась только тогда, когда спустилась с небес на землю… Яков обещал ей когда-то, что у них будет, как на седьмом небе. Нет, это было еще лучше… — Яша, ты уже дома сегодня останешься? — с надеждой спросила она. — Нет, я же со службы сбежал. Да вот, представь себе, сбежал. А мне сегодня обязательно надо быть в управлении. Сегодня Трегубова нет, так что мне приходится помимо своих и его делами заниматься, я же с ним теперь в одном чине. Так что я приду поздно. Поэтому и решил навестить тебя днем… — Это называется «навестить»? — усмехнулась Анна. — Я могу сказать «посетить». Я ведь как тайный любовник пришел, так же и уйду… — засмеялся Штольман. — А еще так придешь? — Приду и не раз. Уж будь уверена, — сказал он, поднимая с пола свой сюртук. Анна тогда улыбалась весь день, думая, что Штольман, с такой серьезностью относившийся к своей службе, сбежал оттуда ради нее. В тот день он и правда вернулся поздно и очень уставший. Сказал, что, слава Богу, в городе не случилось ни одного убийства или другого преступления, требовавшего его присутствия на месте. А то бы он не знал, как разорваться. Коробейников был занят делами по ограблению и разбою, где в обоих случаях жертвы были не в состоянии толком описать тех, кто на них напал, поскольку случилось это на темных улицах в «нехорошей» части города. Но он не хотел больше говорить о работе. Он пришел домой и хотел отдохнуть от всего мира кроме Анны. Побыть в тишине наедине с ней. Штольман надел шикарную домашнюю куртку, которую ему подарили родители жены. Если раньше, до Анны, он и мог очень смутно представить, что все же когда-нибудь, в каком-то далеком будущем он и обзаведется женой — по-всякому ведь могла сложиться жизнь, то представить, что у него будут тесть и теща, он не мог никак. Ну нет, какие-то гипотетические родственники у жены, скорее всего, могли бы быть. Абсолютно чужие ему люди, с которыми не было бы совершенно никаких отношений за исключением, возможно, формальных приветствий. Да и то, если бы он переступил через себя и согласился видеться с ними по большой необходимости на праздники вроде Рождества, когда уже прикрываться делами на службе не было бы никакой возможности. И он признался себе, что был рад, что родители Анны оказались ему не чужими. Они простили ему и тайную женитьбу на их дочери, и сняли для них дом, и даже дарят ему домашнюю одежду и выбирают подушки, чтоб он хорошо спал… Он понимал, что не всегда все будет столь идеально и мирно. Он знал, что рано или поздно Мария Тимофеевна будет на него сердиться и выговаривать ему за какие-нибудь, по ее мнению, ошибки, что Виктор Иванович тоже не всегда будет таким благодушным, если что-то случится. Но почему-то он относился к этому спокойно, как будто это так и должно быть. И еще он очень хотел, чтоб Аннины родители видели, что их дочь с ним счастлива. Перебирая волосы Анны, которые он сам распустил, он подумал, чем он мог бы порадовать ее помимо своего отношения к ней как любящего мужа. В один из вечеров Штольман пришел домой, держа в руке, свободной от трости и саквояжа, какой-то сверток. — Аня, я для тебя сегодня купил кое-что, — он развернул бумагу. В ней оказалась маленькая пальмочка в горшочке. — Случайно увидел и подумал, что, может, тебе понравится. Только не знаю, как за ней ухаживать. Ты уж в лавке спроси или у Трегубова, он у нас знаток пальм. Ты не расстроилась, что я тебе не цветок принес? — он помнил, какой захудалый цветочек он ей подарил, сорвав как-то у дома Разумовского. Уже потом он подумал, как нелепо смотрелся его цветок в сравнении с теми, что дарили Анне другие поклонники. Но он видел, что его скромный дар доставил ей больше радости, чем корзина Шумского. С того времени он ей цветов не дарил. А сегодня решил купить ей красивый цветок в горшке и увидел эту пальму в горшочке не больше кружки. Даже не пальму, а какое-то недоразумение, из которого когда-нибудь, возможно, и могла вырасти пальма. Почему-то оно напомнило ему тот неказистый цветок, который тогда с радостью приняла от него Анна, и он решил купить для нее именно это. Глаза у Анны засияли как у ребенка: «Яша! Какой ты молодец! Я очень рада! Ты меня балуешь!» — Помнится, ты мне говорила как-то, что я тебя не балую. Других балую, а тебя нет. Вот решил исправиться. — Яша, как же давно это было… — Я на себя потом очень злился, когда понял, как это смотрелось со стороны. А главное — как я тебя тогда обидел, сам того не понимая. Видишь, осознал свою вину, пришел с покаянием. Купил даже не цветок, а целое дерево, — решил пошутить Штольман. — Ну если оно вырастет когда-нибудь. — Обязательно вырастет, и не сомневайся. А не вырастет, я его на память засушу. Как этот, — Анна принесла книгу, в которой вместо закладки был тот самый скромный цветок с клумбы Разумовского. Штольман понял, как много значил для Анны такой простой знак внимания с его стороны. Ведь большего-то от него она, честно говоря, и не видела. Нет, он приносил ей еще и яблоко, когда она болела. Теперь он бы не удивился, если бы Анна посадила семечки от этого яблока, надеясь, что из них появится росток… Вечер был тихим и спокойным. Анна читала книгу с закладкой из его цветка, а Штольман просто сидел рядом и обнимал ее. Время от времени Анна посматривала на мужа, он сидел, полузакрыв глаза и улыбаясь. И вдруг он нахмурился, и по его лицу словно пробежала тень. Ей сразу расхотелось читать роман дальше. -Яша, что-то случилось? — Нет, просто воспоминания… — О чем-то плохом? — О том, что я сам себе навыдумывал. Просто подумал, а что, если бы было не так, как сейчас, когда мы счастливо женаты, а так, как мне однажды на мгновение показалось… — Расскажи. — Помнишь, в ту ночь, когда мы потом обвенчались, я сказал, что считал тебя женой с той нашей ночи в гостинице? А ты была в замешательстве, и я, не дожидаясь твоего ответа, спросил: «Кто же я для тебя, если не муж? Просто любовник??» — Помню. Я тебе потом ответила, что ты — МОЙ Штольман, а это больше, чем муж. — Да, потом ответила. Потом. — Я видела, как у тебя тогда дернулась щека будто от пощечины. — Аня, я бы пережил пощечину, и не одну… У меня тогда сердце остановилось. Мне показалось, что вся моя жизнь закончилась. Я спросил себя, зачем я тогда выжил, если по-настоящему тебе не нужен? Понимаешь, я, весь я, не только мужчина, с которым можно завести роман, не только сыщик Штольман, с которым было просто интересно… Анна только сейчас поняла, какой смысл вкладывал тогда Яков в свои вопросы, и у нее похолодело внутри. Она была единственным человеком в жизни Штольмана, которому он хотел отдать всего себя и от которого он ждал, что тот это примет… Не только его сыщицкие умения и блистательный ум, как это было на службе. Не только его тело, как это было с любовницами… А всего себя, вместе с его душой, которая была «потемками» и которую, как она поняла, до нее он не открывал никому, и его раненым сердцем, кровоточившим на протяжении многих месяцев… И в тот момент, когда она еще не дала ответа, он усомнился в том, что он нужен ей со всем своим нелегким «грузом»… — Аня, в ту минуту я не знал, что делать. То ли броситься перед тобой на колени и умолять стать моей женой… Даже понимая, что я значу для тебя не так много, как себе напридумывал… То ли смиренно согласиться быть тебе просто любовником и радоваться хотя бы тому, что ты позволишь мне изредка быть с тобой… Как я рад, что это были всего лишь мои мимолетные глупые опасения. Аня, я — идиот, да? — Ты — мой самый любимый идиот! — Анна погладила мужа по голове. — Но ведь не ты один… Когда ты пропал, я только хотела, чтоб ты был жив. А там — будь что будет. Только чтобы быть с тобой. Хоть как… Штольман внимательно посмотрел на жену и на секунду закрыл лицо руками: «Аня, нет…» Анна любила его настолько сильно, что была бы согласна и на то, чтоб быть с ним, даже не будучи его женой. С мужчиной, который никогда не женится. — Да… Да, Яша, это правда… — Аня, я никогда бы не посмел сам сделать тебя своей любовницей. Это могло быть только в том случае, если бы ты отвергла меня как мужа, но все же хотела быть со мной… — А я бы никогда не отвергла тебя как мужа, только не смела надеяться на это… — Аннушка, тогда мы действительно два дурака. Только теперь, слава Богу, два счастливых дурака, — он поцеловал Анне руку и положил ее себе на грудь там, где билось его сердце. Сердце, которое он отдал ей задолго до того, как она стала его женой. — Еще каких счастливых, — улыбнулась Анна. От этой улыбки его любимой драгоценной женщины, его Анны, которая решилась разделить с ним жизнь, из его головы ушли все грустные мысли. — Пойдем подарим счастье друг другу, ты не против? — лукаво посмотрел Штольман на жену и закрыл ей рот поцелуем, не дожидаясь ответа.