У надгробной плиты

«Дорогой Эван Хэнсен. Сегодняшний день точно не будет хорошим. Хотя бы потому что ты, дорогой Эван, всё ещё одиноко сидишь у надгробной плиты своего друга. Хотя друга ли? Ты ведь сам всё это выдумал, передал людям и утонул в собственном вранье. Это так жалко, Хэнсен. Ты всё ещё жалок, Хэнсен.» Мысли проносились мимо, прямо перед глазами, но не останавливались, нет, лишь набирали темп, чтобы затуманить голову, но не дать понять ровным счётом ничего. Холодный воздух вновь жег горло, а ветер обдувал глаза до мелкого пощипывания. Как давно он здесь? Почему раз за разом приходит на чужую могилу как хороший друг, хотя является лишь чужим человеком? Потому что прошло больше полугода со смерти Коннора Мёрфи, а Эван всё так же ощущает себя виноватым. Народ так и не узнал о выдуманной истории, в прочем, как и Алана. После последней записки она больше не приставала, а Хэнсен и не просил этого, ведь ему нормально и так. Относительно. Похоже что юноша так сильно вцепился в свою выдуманную сказку обеими руками, что позволяет себе сидеть здесь в свободное время, рассказывать Коннору о деревьях, читать (обязательно вслух), даже беседовать с ним, словно… словно тот сможет ответить… Письма давно закончились, гипс был снят, а с ним и уже такая привычная надпись. Такая родная. Тёплая, нет, согревающая. Удивительно, но единственным человеком, подписавшим его гипс, оказался толкнувший его утром Коннор Мёрфи. Это был худший и лучший день. Он изменил всё: Зои, родителей, одноклассников, людей по всему миру, но Эван остался неизменным. Остался дефектом. Он ненавидел себя за это, но не мог показать, поэтому раз за разом натягивал улыбку нормальности на своё лицо. Так уж вышло, что он полюбил Коннора Мёрфи только после его смерти.