Satisfied

— Не думаю, что мне придётся спрашивать твоего благословения! — выкрикнула Зои. Коннор сжал кулаки, и на мгновение ей показалось, что ещё немного и он… бросится на неё. Потом его руки безвольно разжались, и он отступил на шаг назад — Пошла к чёрту, — прошептал он убито. Зои стиснула зубы и выбежала, хлопнув напоследок дверью. Коннор медленно поднял взгляд на окно. В груди давило и жгло от осознания того, что он чуть было не сделал. Если бы Коннор действительно… Он бы не простил себя. Никогда. Да и Зои, наверное, тоже. Коннор медленно подошёл к окну и посмотрел вниз. Ветер гнал яблоневые лепестки вдоль их аллеи, солнце светило мягко, обливая перламутровым светом траву и машины. Эван Хансен стоял у их калитки, в ожидании нервно ковыряя носком кроссовка землю. Он выглядел… ну, хорошо. Замечательно просто, как и всегда. Коннор понял, что уголки его губ приподнялись, формируя лёгкую, почти незаметную улыбку; к щекам прилил жар, по кончикам пальцев прошла слабая дрожь. Зои вышла к нему, и Эван на мгновение потерял дар речи. Коннор нашёл это очаровательным. Как и Зои. Она что-то сказала ему, и он неловко улыбнулся, от чего у Коннора задрожали колени. Он подался вперёд к окну, жадно ловя каждый жест Эвана, каждый его взгляд, когда он смотрел НЕ на его сестру. Коннор думал, что мог бы изменить это. Даже сейчас ему казалось, что тот безумный вечер, когда они были так близко, и говорили о всякой ерунде, и Коннор смог напоить его глинтвейном, отчего от Эвана пахло малиной и костром, и этот запах окутывал, оседая на губах, что вынуждало Коннора постоянно их облизывать, мог пойти по-другому. Всё могло пойти по-другому. Тот взгляд Эвана, он был… он был живым, он был обжигающим, он был терпким, полным решительности и в то же время смятения… И Коннор знал, что он смотрит так… именно на него. А потом он вспомнил Зои. Вспомнил, как кричал на неё; вспомнил, как заваливался к ней в комнату, будучи под кайфом, вспомнил, как ломал её игрушки, вспомнил, как орал на неё, вспомнил, как ломал ей жизнь… Ничего не случилось в тот вечер. Коннор уложил Эвана на диване, и провёл всю ночь, сидя рядом с ним на полу, изредка касаясь его руки. Он дул на его волосы, и видел, как красиво они шевелятся, опадая ему на лоб. Он дул ему на глаза, и видел, как трепещут его ресницы, отбрасывая лёгкую тень на щёки. Эту тень хотелось собрать губами. Но Коннор сдержался. Зои взяла Эвана за руку, когда они уже вышли за калитку. Она снова что-то ему сказала, на секунду сведя плечи, и он обернулся, поднимая взгляд точно на лицо Коннора. Внутри всё сжалось и затрещало, точно сжимаемая в тисках фарфоровая статуэтка. Коннор поймал взгляд Эвана и почувствовал, как затрепетало сердце в его груди. Он вновь сжал кулаки, желание рвалось изнутри него. Желание выпрыгнуть из этого блядского окна, подбежать к ним, обнять Эвана, прижаться к нему, поцеловать его, а после на коленях со слезами молить Зои, орать на неё: «Он мой! Мой! Неужели ты этого не понимаешь?!» Коннор легко улыбнулся, и Эван ответил на его улыбку. Он смотрел на него, безмолвно говоря «всё, что они говорят о тебе — неправда, и я это знаю. Ты хороший, Коннор. Ты очень, очень хороший». Коннор всё ещё стоял у окна, когда Зои и Эван уже скрылись из его поля зрения, уйдя куда-то вниз по аллее. Слёзы текли из его глаз, фарфоровые осколки валялись на полу, и только Коннор мог видеть то, как они кровоточат. Эван сказал, что Коннор хороший. И Коннор докажет Эвану, что он прав. «По крайней мере… ты будешь доволен. А я нет».