~1~ дом
Альфонс понимал, что отчего-то наводил Эда на определенные мысли. Будто напоминал ему о чем-то. Это угадывалось во всем: в том, как Эд поспешно отводил взгляд, стоило только их глазам встретиться, в том, с какой теплотой он пересказывал свои невозможные истории, и в том, как вздрагивал, услышав очередное «ох, вы так похожи — братья, должно быть». Альфонс же не дурак. Способен сложить два и два. Он бы оставил все как есть. Работа всей жизни — проекты по ракетостроению — у Хайдериха имеется, а разгадать все творящееся в голове его сожителя, как бы досадно то ни было, ему вряд ли хоть когда-то доведется. Достаточно было и того, что Альфонс дал ему крышу над головой да снисходительно выслушивал, не спеша прерывать потоки откровенных выдум… Он бы оставил все как есть. Если однажды, вернувшись домой, не застал бы рассыпанных по полу осколков битой бутыли и крови на его руках. — Ты что творишь?! — Альфонс выругался, отыскал на кухне влажную тряпицу и прижал к саднящим порезам на пальцах живой руки. — У тебя же протез, взялся бы им, на худой конец… — сбивчивое бормотание в старательной попытке скрыть полыхнувший, туманящий ум страх. — Прости, — шепчет Эд. — Я просто… не могу так больше… не могу. Хайдерих не отвечает. Затягивает узел на тканой давящей повязке и берется за его ладонь. — Почему ты остался, Эдвард? — не голос — шелест. — Тебе здесь плохо, и это ведь моя вина… — Это… нет, нет, не твоя, клянусь… — Не лги. Я похож на идиота? С тех пор, как ты переехал сюда… с тех пор каждый раз будто на призрака натыкаешься, когда смотришь на меня — так в чем дело? Почему?.. Тень улыбки касается губ Эдварда — осунувшегося, бледного, но все еще не утратившего крупицы внутреннего света, мелькающего в поникшем взгляде. — Ты напоминаешь мне о доме.~2~ смерть
Они делят одну постель; по большей части оттого, что не могут позволить себе еще одну кровать, а еще потому что это куда дешевле, чем отапливать всю квартиру. Ала все устраивает. Но иногда он наблюдает, как плавно опускается и поднимается спина спящего Эда, и гадает, не беспокоит ли это его. Тот уже реже шарахался странных видений, да, но все равно находился будто не-совсем-здесь-и-сейчас, и его разум витал где-то далеко, посреди облаков… Или это просто тяга к небу внушила Альфонсу такие мысли?.. Однажды ночью кашель, что мучал его уже почти год, не прекратился. Сначала Хайдерих по привычке прочистил горло в ладонь. Но толчки под грудиной все не угасали — и он, расходясь в мысленных проклятьях, выбрался из постели. Он уже разбудил Эда, или?.. Падение. Кашель продолжал драть горло; легкие обожгло огнем, пожирающим кислород внутри, — он попытался хотя бы опереться на колени, но, но… — Альфонс?.. Альфонс! — Эдвард уже рядом: ладонь, прижатая к съежившейся спине, выражение, объятое беспокойством. Наконец приступ стихает, и Хайдерих кое-как переваливается на бок. Слабость опустошает, по силам остается лишь поднять плывущий взгляд на Эда… И мышцы тут же схватывает нарастающим напряжением. — На… на что ты смотришь? К нему молча тянутся и осторожно касаются уголка рта. Удивительно, насколько чутким может быть Эд, стараясь не отпугнуть ненароком. Он отстраняет пальцы — и Альфонс замечает кровавые мазки. — …Я умираю, Эд, — тихий хрип. — Нет, — так быстро, так порывисто — со сквозящей неоспоримой верой в то, что одно только слово способно подчинить себе весь мир и все изменить. Слово совсем еще юного, неокрепшего, лишь набирающего силу бога. — Кто тебе позволит? А Альфонсу и ответить-то нечего на такое — руки и ноги каменеют, грудь топит едким дымом, — и он коротко приподнимается, привалившись лопатками к постели. — Расскажешь какую-нибудь из своих сказок? Эдвард даже забывает пуститься в свое извечное «ничего это не сказки, все взаправду!». Он просто начинает говорить — и, растворившись в монотонной толще его голоса, Хайдерих наконец-то проваливается в сон.~3~ отголосок
Случайное имя проскользнуло в гуще разговора: — …Типа того, и Ал все твердил, мол, я остаток рассудка по ветру пустил, но, хах, все-таки взялся помо… — юноша осекся, покраснев. А Альфонс так надеялся, что удивится куда сильнее. Спустя несколько молчаливых шагов он все же останавливается и обращается лицом к Эду. — Ал? — Мой брат, — почти безгласно. Руки ныряют в карманы, а взгляд так и приковывает к земле. — Это сокращение… от какого имени? Нет ответа. Хайдерих сглатывает, сглатывает еще раз, силясь не зацикливаться на расползающейся по нему тени унижения, отчетливо тяжелеющей где-то под кадыком. — Его зовут Альфонс. Да? — Альфонс.* Да, — звучит уже увереннее. Но этого недостаточно для того, чтобы Алу стало хоть чуточку лучше. — Прости, что не говорил об этом. Я не хотел… — Чего не хотел? — Это… Не так просто объяснить… И вот наконец — грохот осознания. — Я и выгляжу как он, не так ли? Это ты подразумевал, когда говорил об «отражениях». — Альфонс… — Эд тянется к нему, но рука вздрагивает, падает, и он смыкает веки. — Не бери в голову, ладно? «Будто это просто», — пытается парировать Альфонс, но слова застревают поперек горла. Раньше он не верил в россказни о снах, о кошмарах, о чьих-то отголосках, но сейчас вопросы заполнили его голову. Быть может, на самом деле все они лишь осевшие на камне тени, а Эдвард единственный из них, кто реален. Быть может, именно поэтому он сияет так ярко. Становится даже немного легче. Ведь… «Если я и вправду выдумка, то и смерть мне не грозит?..» На худой конец, это хоть что-то.~4~ жизнь
Тогда была ночь, которая снова высвободила кошмары Эдварда. Альфонсу не вообразить было силы его мук: каково это — в попытке скрыться от ужаса ночи очутиться наяву, где тебя неизменно поджидал все тот же ад? Хайдерих любил свой мир. Но Эд — нет, и, когда удушающая тяжесть по новой сжимала проступающие ребра, инженер не мог подавить навязчивых мыслей о всем том, чем дышали истории Эда, — о бессмертии, о мужчинах и женщинах, ускользающих из лап смерти путем переселения разума, даже об Але и его прикованной к доспехам душе… Все они преступили закон Божий, и ты понимаешь это, но вместе с тем все труднее и труднее молиться Всевышнему, когда ночь от ночи ты кожей чувствуешь дыхание юного, неокрепшего, но такого реального бога, сопящего прямо здесь, перед тобой. Что ж, если сам ты не более чем миф, стоит преклониться перед кем-то столь же невозможным для этого мира. Кем-то слишком настоящим, слишком ослепительным. Частицей сознания Хайдерих улавливал крепнущую в нем одержимость. Что есть мечтания о далеких звездах по сравнению с той скоростью, с какой день за днем ускользала от него возможность совершить хоть что-то? А Эд… Эд был человеком — всего лишь человеком, таким же, как и все, пусть и способным пленить его разум, и сердце, и душу. Поэтому — тогда была ночь, в которую Альфонс не сумел сдержаться. Вжался лбом в его обнаженное плечо в надежде на то, что с ним поделятся крупицей жизненной энергии, позволив протянуть на земле еще немного, или хотя бы на пару часов спасут от выжигающей дотла боли в груди. — Альфонс? — сонный, Эд поворачивается к нему. — Все в порядке? И вмиг звон удара по мыслям: он умрет, а Эдвард исчезнет — и что-то из этого случится раньше. — Нет, — Хайдериху удается совладать с голосом, но не с хлынувшими по щекам слезами, которые — пожалуйста — Эду не разглядеть. — Хей, что ты, что ты… — взявшись за руку и крепко сжав, тот медленно и боязливо тянется и прижимается губами к обоженной влажной скуле, второй рукой мягко поглаживая по волосам. — Все хорошо. Я здесь, здесь… «Здесь», — хочет повторить Хайдерих, но вместо этого целует его в голодном порыве вкусить как следует — «Таков на вкус твой мир, Эд? Мир, где мертвого можно воскресить, а саму душу — подчинить своей воле?» — и на целое бесконечное мгновение забывает о том, что смертен.~5~ распутье
Они лежали, вместе свернувшись на диване. Эд попытался осторожно отстранить его от себя после очередного «почему бы тебе просто не остаться?» — Это место никогда не станет мне домом, Альфонс. Прости меня. Я здесь… случайный гость, не более. Хайдерих кивает. Это можно понять. Единственное, что не выходит взять в толк, — и откуда только в нем теперь столько яда? — так это то, с чего бы Эд зрит себя столь особенным. — Как и я, — ответ, и сразу же — резь в каждом из выпирающих ребер, в каждой клетке отдающей желтизной кожи. На секунду показалось, что Эд окажется не готов сбежать в одиночку и предложит отправиться вместе с ним на поиски нового, чужого мира, хранящего секрет исцеления. Но юноша только берет за руку, проходится по пальцам и сжимает нежно, но крепко — так, будто никогда больше не собирается отпускать. — Мне очень жаль, — шепот врывается в тишину, и Альфонсу хочется думать, что Эд не лжет. — Ты ни в чем не виноват, — всего на мгновение удается заглянуть вглубь этих золотых глаз и наконец выловить пыль страха, скрытно витающую у самой поверхности. — Не бойся. — Я не боюсь. — Я тоже, — и Альфонсу хочется думать, что на этот раз не лжет он сам.