Wing story
Part 2
민윤기
Сожжение (burning)
1
4 мая 2012 г
Огонь начинает поглощать комнату, словно съедая её, оставляя мне все меньше и меньше пространства; жар душит, заставляя капельки пота выстроиться, как маленькая армия, у меня на лбу; едкий дым заполняет легкие, убивая меня. Свет в конце туннеля может оказаться очищающим огнем геенны. Рука человека, который во многом мне помог, расчистил тернистый путь к моей заветной цели, нежно поглаживала коленку моей бывшей девушки, приводя меня в бешенство. Лиам — так его звали — не знал, что Джили — любовь моего детства, а то и всей моей жизни; а сейчас она являлась его подстилкой. И я, выжигая взглядом его руку, все думал о том, что Джили нашла в нем. Мне тяжело было поверить, что она полюбила его доброту и честность, — нет, Лиам был низкого роста, старше её на пятнадцать лет, с седыми волосами на висках, морщинистой кожей, круглым лицом, полузакрытыми глазами и опухшими, словно от укуса пчелы, губами. В школе Джили была первой красавицей и всегда окружала себя красивыми парнями и подругами, которых она терпеть не могла, но которые укрепляли её статус. Однажды после очередной бурной ночи я крепко обнял её, умоляя быть только моей и сказать об этом всем остальным, на что она ответила: — Что? Юнги, не смеши меня! Ты, конечно, хороший парень, и мне нравится проводить с тобой время, — она мило замаскировала слово «секс», — но посмотри на себя и на меня — мы из разных миров и просто хорошие друзья детства. Мой мозг всегда мыслил прямо и перевел все так: «Ты неудачник, Юнги, и красавицы вроде меня ты недостоин, но так как ты отменно трахаешься, я позволю тебе это. А на большее не надейся». Может, Лиам тоже хорош в постели или, по её мнению, так должен выглядеть красавец, хотя скорее всего дело в деньгах, которых у этого Кан Лиама было немерено. Из-за Джили мне приходилось испытывать неприязнь к человеку, который многим мне помог, и к самому себе за то, что продолжал любить её, не переставая. — Ты меня вообще слышишь, Мин? — словно из-под воды, донёсся голос Лиама, который смотрел на меня с небольшой злостью и раздражением, ибо я опять просил его выслушать Хосока и дать ему контракт со звукозаписывающей компанией. — Он выступил, мы его послушали: парень слишком юн, и ему надо много учиться. — Не понимаю, Кан, так научи его! — я говорил в своей привычной манере, спокойно и отстранёно, и был благодарен небесам, что умел сохранять лицо беспристрастным, не выдавая свои истинные эмоции. — Ты ведь поверил в меня, поверь и в Чона. Кан замолчал и призадумался, ведь всего год назад перед ним стоял я сам, умоляя дать еще один шанс и послушать мой рэп. Лиам не стал слушать, как я читаю, — он лишь вырвал листок бумаги с моим творением из рук и прочитал его, как детский стих, а после назначил мне собеседование. И вот я — андерграунд-продюсер в настоящей звукозаписывающей компании. — Скажи Чону, пусть тащит сюда свою задницу, я его послушаю, но это его последний шанс! Лиам смирился и вызвал намек на улыбку на моем безразличном лице. Выйдя из кабинета, я позвонил непутевому и слишком энергичному другу и попросил на всех порах нестись сюда. Хосок уже через пятнадцать минут стоял перед мной в черной панаме, свободных армейский штанах, в таких же ботинках, белой футболке и болоньевой куртке, и рядом с ним была весьма симпатичная девушка, которая своим красивым видом немного сбила мои мысли. Чон выглядел немного несерьезно, что скорее всего не понравится Лиаму, и потому я снял с него панаму и куртку, а потом толкнул к двери, напоминая о том, что это его последний шанс. Как только мой друг исчез за дверью, я еще раз пробежался изучающим взглядом по его спутнице и поразился её длинным, почти до колен, волосам, нетипичным для корейской красавицы чертам лица, стройной фигуре — даже в лосинах и свитшоте она выглядела на миллион долларов. От моего взгляда бедняжка съежилась, и, чтобы больше смущать её, я отошел ближе к окну и, присев на подоконник, закурил. Чон вышел из кабинета Кана через десять минут с опущенной головой, и его спутница вскочила на ноги, взволновано смотря на него и боясь подойти, чем заставила и меня не на шутку разволноваться. Но потом этот идиот вскинул руки вверх и радостно крикнул: — Я будущая звезда F.L. Entertainment! — Поздравляю, Хосок~а! — воскликнула девушка и бросилась к нему на шею, а потом они слились в страстном поцелуе, что мне аж неловко стало. — Все благодаря тебе, моя Луна! — говорил радостно он, и я, не выдержав, закатил глаза и откашлялся, давая понять, что все благодаря мне! Хосок тут же вспомнил о моем существовании и с благодарностью взглянул на меня, а потом кинулся обнимать. — Ты лучший, Юнги! Я люблю тебя! — Буду рад сотрудничеству, — сказал я, еле выбравшись из его, как у удава, объятий, затем пожал ему руку и вручил его вещи обратно. Чон был вне себя от счастья и, обнимая свою спутницу, он ушел так же быстро, как и пришел сюда. Моя миссия на сегодня была выполнена и, посмотрев в график на завтрашний день, я взял свой пиджак и направился к лифту, куда вместе со мной пробралась и Джили, которая только своим видом делала мое существование невыносимым. Её походка, как у лани, аромат её духов, шёлковые шоколадные волосы, изящное тело, красные губы, пустые глаза и холодная аура вокруг — все было таким родным для меня и одновременно абсолютно чужим. Я был вне себя от этих безумных ощущений, которые она вызывала у меня, оставаясь такой спокойной, так будто между нами ничего никогда не происходило. Мои руки уже сжались в кулаки, я стиснул зубы и еле сдерживался, чтобы не припечатать эту лживую суку к лифту и поиметь её так жёстко, выплеснув всю свою злость. Одна минута в этом убогом транспорте длилась для меня вечность. Выйдя из лифта, она невинно улыбнулась мне и пожелала хорошего вечера — так просто, будто мы хорошие коллеги. Мне не удалось изобразить для неё улыбку, и все, что я смог, так это попрощаться, расслабив стиснутые зубы. Я обошел парковку и наконец сел за руль своей скромной черной «KIAcerato» 2010 года выпуска, зажмурил глаза и попытался мысленно выжечь Джили из моих воспоминаний. Эта маленькая шлюха надолго засела в моей голове. Добравшись до дома, мне не терпелось сбросить с себя одежду, залезть в ванну и смыть с себя сегодняшний день. Я налил себе немного шампанского и залез в воду, где выпил за маленькую победу Джей-Хоупа над Лиамом. В прошлый раз я сам привел Хосока в студию: тогда он был подавлен, хотел уехать в США и начать там все с чистого листа; он даже не старался на прослушивании и тем самым опозорил меня. Но стоило той девушке появиться в его жизни, как он готов свернуть горы, разрушить все стены и остаться в Корее навсегда. Женщины, вы слишком всемогущие чтобы считаться слабым полом. «Да, Джили?» — спросил я мысленно свою бывшую, и вместе с её образом мне в голову полезла рука Лиама, сжимающая её коленку. Я тут же убрал бокал с выпитым шампанским и потянулся к полке за пачкой сигарет. Даже дома наедине с самим собой мне нет покоя. Звонок телефона отвлек мои мысли и заставил немного удивиться — мне звонил человек, который давно не давал о себе знать: — Чимин? — Брат, извини, что звоню в такое время, просто мне не к кому обратиться. Мы с сестрой потеряли жилье, у нас нет денег, и нам нужно временно где-нибудь пожить, пока у меня не появится нормальная работа. Я подумал… — Буду рад, если вы останетесь у меня. — Юнги, спасибо, — напряженный голос Чима расслабился, и он облегченно вздохнул. Через час, когда я привел себя в порядок, заварил чай, Чимин и Нини были уже в моей гостиной и молча смотрели по сторонам. Они оба очень изменились: Чимин исхудал, его маленькие глаза были полны боли и опущены вниз, пухлые губы сжаты в тонкую линию, смуглая кожа побледнела, а его сестренка Нини совсем повзрослела и стала красавицей, так что я и не узнал её сразу, но нежно розовые волосы говорили мне, что она все тот же ребенок, просто уже в теле девушки. В отличии от брата, Нини улыбалась и первая села за стол. Я понял, что Чим подавлен и что его пока лучше не трогать и ни о чем не расспрашивать. Выпив чай, я решил показать друзьям свое скромное жилище: это был традиционный корейский дом — Ханок с тремя спальнями, кухней, гостиной и двумя ванными, который я купил в кредит, как только получил работу в компании. Чимин и Нини по методу жребия выбрали себе комнаты и сделали пару восхищенных комментариев по поводу красивого интерьера, зная, что все здесь — моя гениальная задумка. Чуть позже мы заказали пиццу и стали смотреть фильм, во время просмотра которого я провалился в сон. Когда я очнулся, Нини спала, а Чимин тупо пялился в экран телевизора и словно смотрел сквозь него, а по щекам его бежали слезы. Я не сразу понял, что он плачет, ведь лицо его было каменным и не выражало никаких эмоций — он не всхлипывал, губы не дрожали. — Чим, — начал я, не зная, как продолжить, — с тобой все в порядке? Чимин отрицательно покачал головой и громко вздохнул, он продолжал сверлить глазами экран и ответил мне: — Я потерял семью, крышу над головой, мне не удалось выполнить свое обещание, моя тетя выставила нас из дома. У меня больше нет сил бороться и сопротивляться, но я не могу сдаться — у меня есть Нини, о которой я должен заботится, и только она является смыслом в моей жизни. Чимин нежно посмотрел на свою спящую сестрёнку: он протянул руку к её запутанным и упавшим на лицо волосам, но потом передумал и одернул её обратно, посмотрев на меня с такими жалостливыми, полными боли и отчаянья глазами, что я не выдержал и обнял его. Я не мог забрать его боль, сказать, что могло бы утешить, или вообще хоть что-то сказать: все, на что я был способен, — обнять, что я так редко делал, если и делал вообще. Мне не была понятна боль моего друга: я знал, что это ужасно, что его родители мертвы, но так как у меня никогда не было мамы и папы, я и приблизительно не мог представить их потерю. Примерно два года назад умерла моя бабушка, которая вырастила меня, а я даже не заплакал: мне было очень тоскливо и грустно, но никаких слез. С тех пор я стал думать, что ничего кроме презрения и досады я испытывать не могу. — Спасибо, — сказал мне друг, который провел слишком много времени в моих объятиях, и, подняв свою сестру на руки, покинул меня, оставив чувство горечи во рту.2
Жить с кем-то кроме бабушки было очень странно для меня, а наблюдать, как брат с сестрой общаются, ссорятся, спорят и заботятся друг о друге, было настолько чуждо для меня, что я с большим интересом следил за ними. Из своих наблюдений я заметил, что Чимин очень изменился: он стал весьма агрессивным и замкнутым, а Нини… Нини стала занимать много места в моей голове — её смех, улыбка убивали всех моих демонов, заставляли Джили раствориться так, будто её и не было, воскрешая умерших бабочек в моем животе. Я постоянно ловил себя на том, что засмотрелся на неё, или еду домой, чтобы увидеть её и что-то рассказать, и что страшнее — опаздываю на работу из-за того, что подбрасываю её до школы, ибо она невыносима красива в школьной форме. «Она несовершеннолетняя и сестра твоего друга!» — твердил я, мысленно давая себе пощечины. — Юнги, почему ты стал продюсером? Ты же отличный рэпер, мог сразу айдолом стать, — спросила мне однажды Нини, вызывая на моем лице улыбку, когда я подвозил её в школу. — У меня нет шансов — в айдолы берут только красивых парней, — отвечаю я честно. — Тогда я вообще не вижу проблем. — Нини словно копировала меня, оставалась невозмутимой и уверенной, а я чуть не врезался в столб от услышанного и остановил машину рядом со школой. — Ты хочешь сказать, что я красивый? — Ну вот, веду разговор, словно малыш в детском саду, и схожу с ума. — Самый, особенно, когда читаешь рэп, играешь на фортепиано или пишешь свои песенки, — сказав это, она покраснела и опустила голову. Тогда до меня еще не доходило, что я ей нравлюсь и что она не спешит выйти из машины и ждет чего-то от меня. А я от услышанного видел фейерверки над головой и моё сердце разрывалось от радости. Нини долго молчала, а я был в ступоре — внутри меня шла самая настоящая война чувств и разума. «Отпусти её!» — требовал мой мозг, а глаза смотрели на эти соблазнительные губы и тянулись к ним. Нини, следя за моим взглядом, наклонилась ко мне и положила свою руку на мою: одно прикосновение, и меня словно током ударило — я забыл, как дышать, а она вот-вот преодолеет расстояние между нами, и наши губы соприкоснуться, и тогда мой разум проиграет — я совершу неисправимую ошибку. Наши носы соприкоснулись, и я отдернул руку и отвернулся, чтобы больше не видеть ее и взять себя в руки. Нини такая маленькая, а вызывает такие огромные и безумные чувства, которые я никогда прежде не испытывал, — я словно впервые в жизни влюбился. — Отличного учебного дня, — бросаю я, чтобы до нее дошло, что пора выходить из машины, а не сверлить мой профиль взглядом, обжигая его. Нини ничего не ответила, но пулей вылетела из машины, оставив меня наедине с моим безумием. Все оставшееся время я ругал себя за то, что повел себя как подросток с переизбытком гормонов. Мне нельзя ни в коем случаи даже думать влюбляться в Нини — Чимин никогда мне этого не простит, а своим ужасным характером я только испорчу ей жизнь. Но, черт возьми, мне так сложно сдерживать свои чувства; когда она рядом, мое сердце готова разорвать грудную клетку и прыгнуть прямо ей в руки. Почему я это испытываю именно к ней? Почему именно она одной своей улыбкой делает меня самым счастливым? Я не мог понять, но точно знал, что это неправильно. У Чимина много дерьма в жизни, и вместо того, чтобы помочь ему, я не свожу глаз с его младшей сестры. Мне так хотелось стать невидимым, чтобы она не видела меня, но сам я продолжал наблюдать за ней. Конечно, так нельзя было решить эту ситуацию и мне следовало взять себя в руки и поставить точку в наших, еще не начавшихся, отношениях. — Юнги, ты заболел? — спросила заботливая Джили у меня на работе, и я понял, что сегодня я забыл о её существовании. — Да, голова болит, — ответил я и даже не посмотрел на неё, словно она была сломанной игрушкой, которую я устал чинить, и решил купить новую. Она тут же почувствовала мою незаинтересованность в ней и даже поверила мне, а потом попросила у Лиама отпустить меня домой пораньше, только усугубив этим ситуацию, приближая к неизбежному. Я хоть и хотел завершить наши с Нини «отношения», но мне совсем не хотелось делать это так скоро, да я еще и не придумал, что вообще ей скажу. По дороге домой мне не удалось придумать ничего путного, и потому я решил сделать вид, будто утром в машине ничего не было и что все нормально. В любом случае, зайдя в гостиную и увидев, как Нини сидела на полу и делала уроки и как солнечный свет падал на её нежную кожу и распущенные розовые волосы, которые свисали чуть ниже ключиц; а тени от чёрных густых ресниц падали на слегка припухлые щеки, и губы нашептывали песню, звучащую из её телефона, — я потерял дар речи. Я стоял без движения и наблюдал за ней, пока она сама не обернулась и не заметила меня; пришлось сделать вид, что я что-то высматривал в своем телефоне, — я как последний идиот начал волноваться и сбил свое дыхание. — Здравствуй, Юнги, — сказала она мне и снова улыбнулась своей опасной, но безумно красивой улыбкой. — Привет, — ответил я почти безразлично и собирался тут же удалиться в свою комнату, как она снова окликнула меня. — Помоги, пожалуйста, решить эту задачу, три часа ломаю голову. — Она все еще улыбалась и постучала по подушке рядом с собой, приглашая меня. Это было опасно — снова оказаться так близко к ней, но не могу же я повести себя как последний кретин и не помочь ей. Потому, на свой страх и риск, я сел рядом и тут же понял, что это была плохая идея: её рубашка была слегка расстёгнута и открывала мне вид на её черное кружевное нижнее белье и пышную грудь, откуда я еле-еле оторвал свой взгляд. Я впервые засмущался и покраснел от увиденного, отпустил глаза и, решив больше не смотреть на неё, стал читать задачу. Жар охватил и душил меня, словно я сидел прямо внутри раскалённой печи и не мог пошевелиться. Я прочитал задачу четыре раза, но все, о чем я думал, — это её недетский пошлый лифчик и самая настоящая женская грудь. Почему я вообще воспринимал её как ребенка, если ей семнадцать лет и она в вот-вот закончит школу. «Думай о задаче, идиот!» — Мысленно я дал себе пощечину и понял, что щека у меня горела от обжигающего дыхания Нини, которая поцеловала меня в щеку. Она не просто знала, как я поступлю, вернувшись домой, она знала, как подловить меня. Нини, ты куда хитрей и опасней Джили. Неужто я наступал на одну и ту же граблю второй раз? Пока я был в замешательстве, эта девчонка времени даром не теряла — она уже скользнула от моих щек к губам, помещая свои маленькие руки на мою шею. — Нини! — строго произнес я и оттолкнул её, не на шутку разозлившись, ибо я был немного разочарован её раскованностью. — Зачем ты все это делаешь? Она оставалась невозмутимой, что даже пугало. Отбросив свои волосы назад и слегка наклонив голову, она продемонстрировала свою соблазнительную шею, продолжая искушать меня. — Все нормально, Юнги, я знаю, что нравлюсь тебе. Нини думала, что я совсем мальчишка или конченный извращенец, раз не удержусь и поцелую её. Я решил показать ей, что со мной такие игры не прокатывают, и заодно напугать, тем самым поставив точку в наших отношениях. Схватив её за руку и потянув на себя, я тут же увидел страх в её глазах. — Нравишься мне? — я засмеялся ей в лицо. — Милая Нини, как ты можешь так говорить, совсем не зная меня? Боюсь разочаровать тебя, но маленькие девочки меня не интересуют; плюс, ты не в моем вкусе — уж слишком сильно похожа на своего братца. Губы Нини задрожали, а глаза наполнились слезами, и поэтому она зажмурилась, не позволяя им выйти наружу. Идя на это, Нини и представить не могла такой реакции. Она молча сидела с опущенной головой, её щеки горели, наверное, от стыда. Нини снова выглядела невинным испуганным ангелом, который мне так нравился. И я опять боролся с желанием повалить её на пол и целовать её нежно-розовые губы, шею, грудь, опускаясь все ниже и ниже… Но тут же оборвав свои мысли и отругав себя за то, что вообще посмел о ней так подумать, я отпустил её и ушел от греха подальше. Я жалел о том, что оттолкнул её, ведь в моих чувствах к ней не было ничего неправильного, просто между нами был Чимин, благодаря которому мы и встретились. Мне было приятно осознавать, что я нравлюсь ей, хотя в последнее время с женщинами такие вещи волновали меня в последнюю очередь. Нини была первой девушкой, которую я хотел защищать, заботиться о ней и делать все, чтобы она была счастлива. Только по отношению к ней я забывал о своем эгоизме и безразличии. И только Нини пробуждала во мне желание быть другим человеком, делая меня уверенным в себе. Может быть, когда она станет старше, мы сможем быть вместе.3
Я решил избегать Нини до тех пор, пока они не съедут, потому что каждый раз, когда я её видел, мир переставал существовать и мне хотелось сломать все преграды между нами, обнять её и никогда не отпускать. На работе было очень много возни, которая отвлекала меня, но во время каждого перерыва на перекур или поесть моя голова заполнялась только ею, и коллектив в какой-то момент даже решил, что я заболел. — У тебя проблемы с кем-то, Юнги? — мягко спросила Джили, подловив меня вечером на крыше с сигаретой. Джили попала в точку, заставив меня удивленно взглянуть на неё и увидеть черную дыру моего прошлого, мои комплексы, мои страхи, мои неудачи и осознать, что я больше не хочу к этому возвращаться. — Да, — тихо ответил я и посмотрел ей прямо в глаза, в которых отражается блеск звезд с неба. — Я влюбился. Джили от услышанного издала смешок забавной ревности и теперь говорила с небольшим раздражением: — Тогда отчего же ты так несчастен? Опять не взаимно? — В том-то и дело, что я привык быть одиноким в своих чувствах и потому её взаимность меня пугает. Я боюсь потерять её, так и не заполучив; боюсь причинить ей боль, будучи с ней. Злость, которая появилась в глазах Джили, сменилась жалостью: она подошла ко мне, обняла меня и нежно постучала по плечу. Впервые за долгое время она обняла меня как друг, без пошлостей, интриг или хитрости. Она словно понимала меня и знала, как мне больно. — Неважно, что стоит между вами, — сломай эту преграду, иначе будешь наблюдать, как она влюбляется в другого. Неужто кто-то сделает её счастливей, чем ты? Хороший вопрос, и я знал ответ — никто. Я мог с уверенностью сказать, что люблю Нини, она — мой идеал: девушка с огромным сердцем, умная и безумно красивая. Мне хотелось заботиться о ней, возвращаться к ней, где бы я ни был; прикасаться с нежностью и любовью к её нежной коже, зарываться своими пальцами в этих бархатные густые волосы, касаться ресницами её ресниц, стать для неё защитой, опорой и надеждой — её мужчиной. Точно такие чувства я испытывал к Джили, когда только с ней познакомился, а она все смешала с грязью, похотью и ненавистью. Но в данный момент я был благодарен ей за все хорошее и плохое, что было между нами. Может, мне следовало стать лучшим мужчиной для Джили и тогда она не искала бы других и не стеснялась бы меня. Похоже, я только что понял, что был первым, кто обрезал крылья нашей любви. — Прости, Джили, я должен был стать достойным тебя, — честно произнес я и удивил не только девушку, но и себя. — Ты не-ненавидишь меня? — её голос задрожал, а по щекам побежали слезы. Я вытер их, поцеловал её щеку и снова обнял, только теперь без боли в душе и обид. Я простил и отпустил Джили навсегда. Никогда не думал, что этот момент наступит и что это дастся мне так легко. — О какой ненависти ты говоришь, Джили? — дурачился я. — Спасибо, что была моей первой любовью, вдохновением, музой, моими эмоциями, болью и радостью все эти семь лет. Мои слова заставили её плакать сильнее, поэтому я снова обнял её и, поглаживая родные волосы, слушал, как колотится её сердце, в существовании которого я сомневался. Джили говорила, что не заслуживает моей любви, но я уже не жалел о том, что любил её все это время, ибо эта любовь привела меня в Сеул к Нини и сделала тем, кто я есть. Я не отпускал её, пока она не успокоилась, и собирался предложить поужинать со мной и Лиамом, но тут мне позвонил Чимин. — Алло? — Юнги, Нини случайно не с тобой? Вчера мы поругались, утром она не появлялась в школе, и вот уже одиннадцать, а она не берет трубку. Если она рядом… — Нет, Чим, её тут нет. Куда она могла бы пойти? Что ты такого ей сказал? — Ох, черт возьми! Надоедливая малолетка, найду — убью нахрен! — Чимин был не на шутку зол. — Спокойствие, это поведение обычного подростка,— я пытался успокоить Чима, хотя меня самого охватывала паника. — Ты ищи её там, где она, по твоему мнению, может быть, а я пройдусь по тем местам, где обычно ошиваются все подростки. — Юнги, что-то случилось? — взволнованно спросила Джили, когда я отключился. — Моя любовь решила взбунтоваться, — с легкой улыбкой ответил я и убежал с крыши, перебирая в голове все места, куда она могла бы пойти. Я начал свои поиски с клубов и разных заброшенных мест, где любили собираться взбунтовавшие против своих родителей подростки. Прошло больше часа, и мы с Чимином все ещё не имели понятия, где она может быть. В мою голову начали лезть тревожные мысли, и в конце концов я уже начал доставать телефон с целью обзвонить больницы и морги. И когда я уже набрал первый номер, на дисплее высветился входящий звонок Хосока. — Ты закончил работать, трудяга? — радостно спрашивал Хосок, голос которого терялся из-за музыки на фоне. — Чего тебе, гиперактивный? — дразнил я, но хотел, чтобы тот быстрее перешел к делу. — Я в «House of Cards», и тут такие крутые новички выступают — Рэп Монстр и Ви. Думаю, ты должен их услышать — они настоящие звезды, всех малолеток здесь собрали, — сказал тот и захохотал. Что-то щелкнуло в моей голове — сердце утверждало, что Нини именно там. — Хосок, отправь мне адрес, я скоро буду. — О, ты согласен? Хорошо, — мой друг не смог сдержать возглас удивления: он слишком хорошо знал меня, и это правда — я бы точно отказался, ибо принимал приглашения только в бар или в стриптиз-клуб. Но с тех пор как в жизни Хосока появилась Луна, я зависаю везде один. Я летел в эту кафешку на всех порах и уже через полчаса был там и благодарил небеса, что меня не остановили офицеры за превышение скорости. Хосок поймал меня ещё на входе, где курил, но я, опередив его, быстро спросил: — Не видел милашку маленького роста с розовыми волосами, похожую на Пак Чимина, только красивее? Хосок в недоумении свел свои брови и с подозрением посмотрел на меня. Сейчас в его голове зарождалось огромное количество вопросов, которые я будто видел. Он выкинул сигарету и подошел ко мне. — Пак Чимин? Это тот твой странный друг? — Я кивнул. — Ты трахаешь его сестру? — Видел или нет?! — разозлился я и повысил голос. — Я не смотрю на милашек — у меня и так есть самая красивая женщина. Иногда мне, как тогда, очень хотелось ударить Хосока, но я, ничего не сказав, вошел в кафе и стал искать Нини. Людей было действительно чересчур много, поэтому многие стояли на ногах. Только мне было все равно, кто там выступает, я искал нежно-розовые волосы, нервно кусая губу. И когда я все же нашел её среди огромного количества людей, моя победная улыбка сменилась на озлобленную гримасу ревности. Она стояла с каким-то смазливым парнем: он обнимал её за талию, трогал её волосы и что-то шептал ей на ухо. Во мне вспыхнул огонь ярости, который поглощал всех в этом кафе, превращая в пепел. Я стиснул зубы и сжал руки в кулаки, думая, как мне заехать по челюсти этому парню, который посмел трогать мою малышку. Нини моя и только сейчас я понял, что не хочу, чтобы кто-то вообще смотрел в её сторону, не говоря о прикосновениях. «Подождать, пока она не повзрослеет?» — поразился я своим мыслям. Да пока я жду, её заберет другой парень: я должен был разрушить все стены между нами, и первая стена — этот высокий парень. И когда я уже направился к ним, парень силой куда-то её повел. Я пошел за ними и оказался на улице, где этот тип уже прижал её к стене, блокируя руками с боков, и пытался поцеловать. Я тут же двинулся к ним и, резко схватив парня за воротник, ударил его: тот недолго пребывал в растерянности и, будто всегда наготове, тут же ударил меня в ответ. Я редко дрался, ибо всегда был вне конфликтных ситуаций, — я легко игнорировал окружающих, и меня было сложно вывести из себя. — Юнги! — закричала Нини, а потом кинулась к тому парню. — Чонгук, пожалуйста, не надо! Это друг Чимина! Я не думал останавливаться и собирался нанести еще один удар, но Нини обняла меня за талию и попросила успокоиться. Увидев это, парень демонстративно плюнул и пошёл прочь. Наступила тишина, в которой слышались лишь мое частое дыхание и всхлипы Нини. Она уже думала отпустить меня, но я ещё крепче обнял её: гладил её волосы и шептал успокаивающе слова — она перестала плакать и подняла голову; наши взгляды встретились, из-за чего у меня сердце вспыхнуло и стало греть все тело. Нини тут же засмущалась и снова отпустила свою голову, а я схватил её за подбородок и наконец-то поцеловал эти пухлые сладкие, как вишня, губы. Нини сначала была удивлена, а потом все же ответила мне с такой же страстью. Мы оба уже давно ждали этот поцелуй и поэтому не могли отпустить друг друга: останавливаясь лишь для того, чтобы глотнуть воздуха, мы снова сливались в единое целое. Это могло бы продолжаться бесконечно, если бы не звонок Чимина. — Да, Чим, я нашел её, скоро будем дома. Я не отпускал Нини, пока говорил по телефону, чувствуя её волнение и страх. В глазах девушки читалось столько смешанных эмоций — я знал, что она сожалела, была напугана и дезориентирована моим поведением. — Юнги… — Она не знала, что говорить, будучи растерянной и смущенной. — Пак Нимин, прости меня за ту глупость, что я сказал тебе, — это было поведение труса. Да, я испугался любить и бороться, но теперь я никому тебя не отдам и буду драться за тебя до последней крови. Когда я привел Нини домой, её брат кинулся к ней с обвинениями, и тогда я встал между ними и попросил у Чимина за неё прощение, запутав его. В тот вечер у меня не хватило смелости сказать Чиму о своих чувствах к Нини, думая, что нужен подходящий момент. Я ждал этот подходящий момент больше недели, избегая их обоих. Мне не хотелось, чтобы Нини снова думала, что я испугался, но я правда боялся реакции друга. Чимин потерял своих родителей, свой дом, сон и спокойствие, и я не мог отнять смысл его жизни — Нини. Он оставался сильным только для неё, но своей чрезмерной заботой и контролем он подавлял свою сестру. Однажды поздно ночью, когда я пришел домой, Чимин спал в гостиной: рядом с ним на столе был недопитый стакан воды и таблетки для сна. Я уже давно заметил, что он пьет стабилизаторы настроения и таблетки снотворного. Иногда я просыпался от того, что Чимин кричал и плакал во сне, а Нини упокаивала его, обнимая и протягивая ему таблетки в ожидании, пока он снова заснёт. — Братик, я готова вытерпеть боль всего мира, чтобы никогда не видеть, как ты страдаешь, — говорила она со слезами на глазах. — Не говори глупостей Нини, я в порядке, — сонно отвечал он ей. Теперь я понимал их любовь к друг другу — она была чистой, бескорыстной, полной заботы и самопожертвования. Они были настоящей семьей, частью которой хотел быть и я, готовый разделить их боль и радость. Я подошел к Чимину, накрыл его пледом, провел пальцем по его теплой щеке; забрав его таблетки и стакан, я унес их на кухню и пошел в свою комнату. Я снял свой пиджак и расстегнул рубашку, а уже потом заметил, что Нини сидит на моей постели. Это немного напугало меня, но я не подал виду, так будто знал, что она здесь. — Нини… — начал я, но она не дала договорить и встала на ноги. — Юнги, Чимин не говорил тебе о том, что нашел для нас жилье и работу? — Она знала, что нет, и потому говорила дальше: — Я боялась, что мы уедем, не попрощавшись с тобой, и потому пробралась в твою комнату. — Ты говоришь так, будто прощаешься навсегда, — заметил я и подошел к ней поближе, положил свои руки на её плечи, а она смущенно отпустила глаза. — Разве это не так, Юнги? Я, живя у тебя дома неделями, совсем тебя не видела, — осуждающе пробормотала она себе под нос, зная, что я избегал её. — Прости меня, малышка, — выдохнул я и обнял её, забыв о том, что моя рубашка на распашку. — Я рад, что твой брат движется дальше — думаю, со временем у него все будет хорошо. — А у нас? У нас все будет хорошо? — Дыхание Нимин было прямо у меня на шее, и её пухлые губы почти касались её, все больше и больше возбуждая меня. — Я дам тебе уехать с братом и жить с ним до окончания школы, а потом, когда поступишь, будем жить вместе. Нини подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза, будто хотела убедиться в моей честности. Я улыбнулся ей уголками губ и поцеловал в лоб. — А до тех пор мы будем встречаться, как нормальная пара? Или хотя бы видеться раз в неделю? — Она выдавала вопросы один за другим, боясь потерять меня, и требовала честных ответов. — Я буду отвозить тебя в школу и забирать каждый день, — пообещал я. — А также я расскажу Чимину о том, что люблю тебя и всегда буду рядом. — Я тоже люблю тебя, Мин Юнги. Никогда не думал, что так быстро признаюсь в любви к кому-то, но Нини все меняла в моей жизни. Она так уверенно призналась мне в любви, что я ничуть не сомневался в её словах, и был на седьмом небе от счастья. Мои губы расплылись в глупой довольной ухмылке, а потом легли на её, сначала покусывая верхнюю губу, затем нижнюю, а после мой язык уверенно ворвался в её рот. В этот момент мои руки крепко сжали её упругие спортивные ягодицы, очего она издала приглушенный стон, еще больше возбуждая меня. Маленькая и хрупкая, но такая самоуверенная и сильная Нини была в моих объятиях, и я знал, что не смогу её сегодня отпустить. Я забыл о том, что она несовершеннолетняя и что она сестра моего друга, — мои руки по-хозяйски кружили у неё под майкой, крепко сжимая её пышную грудь, а губы оставляли на её шее багровые следы, которые ей придется прятать от Чимина. Нимин тоже не собиралась отпускать меня или не понимала, насколько далеко я могу зайти: её руки неуверенно исследовали мою обнаженную грудь, отпускались до живота и вновь поднимались на верх. Она стеснялась, волновалась и напрягалась, потому что для неё все было впервые. А я не мог остановиться на таком поцелуе — нет, я уже давно не контролировал себя, и мое тело было полностью во власти страсти и любви. Я, не разрывая поцелуй, снял свою рубашку и отбросил её в сторону, а потом быстро высвободил Нини из её майки и лифчика. Она выглядела такой милой, когда сильно покраснела и быстро начала прикрываться руками. — Не нужно прятать от меня такую красоту, — говорил я, убирая её руки, и чувствовал, как она неуверенно сопротивляется мне. — Юнги, у меня никогда… то есть я ни с кем… — Она, пряча глаза и все больше краснея, не знала, как признаться. — Доверься мне, Пак Нимин, — шептал ей на ухо, нежно поглаживая её щеку большим пальцем. И мы вновь слились в диком танце, перемещаясь на кровать, где мне было удобней ласкать её нежную кожу руками, губами и языком. Нини больше не могла сдерживать свои стоны, когда мои пальцы нежно касались её через ткань мокрых трусиков. Я никогда не был чьим-то первым мужчиной и не знал, как сделать это так, чтобы ей не было больно. Всю жизнь в моей постели были только шлюхи, и поэтому, избавив Нини от последней одежды, я и сам напрягся и заволновался, а она уже морально подготовила себя, крепко зажмурилась и прикусила губу. — Нини, посмотри на меня, — попросил я, и она тут же встретилась со мной нежным, полным любви и страха взглядом. — Я люблю тебя, Пак Нимин. Страстно поцеловав её губы, я медленно погружался в неё: она хныкнула через поцелуй, выгнулась в спине, из глаз полились слезы, её руки вцепились в мои плечи, а я крепко схватился за простыни, чтобы не потерять контроль над собой. Дав ей немного времени привыкнуть ко мне, я стал медленно двигаться, отвлекая её поцелуями, ибо знал, что ей все еще больно. Под конец она немного расслабилась и даже дошла до пика вместе со мной. Я всю ночь целовал и обнимал её, а под утро отнес в другую комнату и, оставив там, вернулся к себе, по пути задержав взгляд на Чиме, который все еще крепко спал, — сегодня я буду спать так же, будто всего того дерьма и не было в моей жизни. Чим-Чим и Нини вскоре съехали от меня, и однажды я пошел к ним, чтобы наконец поговорить со своим другом. Разговор начался с новостей: Чимин рассказал, что его жизнь наконец стала налаживаться, — квартира выглядела уютной, он нашел работу в театре, где и мечтал выступать, и с учебой у него было все хорошо. На его лице сияла счастливая и довольная улыбка, которую я был весьма рад видеть. Но она исчезла без следа, когда я рассказал о своих чувствах к его сестре. Чим резко схватил меня за воротник и прижал к стене — я не был удивлен и предвидел это, потому зашел, когда моя любовь еще была в школе. — Зачем тебе моя сестра? Нини не одна из тех шлюх, с которыми ты трахаешься! — кричал он. — В том то и дело, Чимин, — потому что я люблю её. Она нужна мне, как глоток свежего воздуха в едком дыме… — Она ребенок! Она моя сестра! Она — моя жизнь и мой глоток свежего воздуха! — прокричал он и вновь толкнул меня на стену, из-за чего я почувствовав боль в затылке. — Чимин, я никогда её не обижу, не сделаю ей больно! Мы вместе будем защищать и оберегать её! Ты должен понять: в её жизни рано или поздно появится другой мужчина, она не будет вечно маленькой, — я пытался успокоить друга, но он был так зол: на шее и лбу его вздулись вены, весь красный и вспотевший, он не слышал меня. — Чимин, ты угнетаешь и подавляешь её — Нини сбежит от тебя. — И прибежит к тебе?! — с этими словами в мой живот впечатались кулаки. — Хорошо, если ко мне, а не к какому-то Чонгуку. — Я запомнил имя этого парня, ибо был уверен, что он один из друзей Чимина. Мои слова наконец дошли до него, и он отпустил меня и призадумался: его взгляд был устремлен вдаль, а лицо было полным отчаянья. Чимин выглядел так, будто я поставил Нини неизлечимый диагноз. Его взгляд вернул меня в прошлое, в тот первый день, когда мы с ним встретились. Я приезжал на конкурс пианистов, и собака Чимина, котора вырвалась с поводка, укусила меня за руку. Мне было десять лет, Чимину — семь, а Нини, которая начала плакать, когда увидела мою кровоточащую рану, — пять. Они привели меня к себе, и это был первый самый красивый дом, который я когда-либо видел. Госпожа Пак оказала мне медицинскую помощь, о в тот вечер моя победа на конкурсе далась мне с такой болью, что я был необычайно горд собой. — Прости, — наконец произнес он и обнял меня; я хотел верить, что мой друг принял меня, но нет — он просто из двух зол выбрал наименьшую. — Если с моей сестрой что-то случится, я убью тебя.4
— Это было самое прекрасное Рождество в моей жизни! — радостно восклицала моя девушка, смотря на фотографии в телефоне, пока я вел машину. Была уже поздняя ночь, мы ехали из аэропорта домой после небольшого отпуска в Китае. Нини после окончания школы поступила в дизайнерский университет и переехала жить ко мне — к тому времени Чимин обзавелся девушкой и перестал бросать в мою сторону обиженные взгляды. Я уже знал, что в скором будущем мы снова сможем стать нормальными друзьями. — У нас еще много таких будет, — сказал я ей и, не отрываясь от дороги, поцеловал её руку, где на безымянном пальце блестело обручальное кольцо. Я решил жениться на Нимин, как только мы стали жить вместе: думал сыграть свадьбу летом и умотать в путешествие — она, конечно же, была согласна. Устав смотреть на дорогу, Нини начала проваливаться в сон. Снег кружил в воздухе, напрочь закрывая мне обзор, а вокруг было так темно, что я, можно сказать, ехал наобум. Вдруг меня что-то ослепило: я почувствовал резкий сильный удар и провалился в темноту. Скитаясь по темным безлюдным дорогам, я всюду и везде искал Нини, но её нигде не было. Я звал её и бегал кругами, но она исчезла без следа. Где-то в глубине этого мрака заиграло пианино: сначала мелодия была плавной и спокойной, но чем ближе я приближался к источнику звука, тем быстрее становился темп и увеличивалась громкость. На обочине дороги стояло разбитое стеклянное кафе, рядом с которым произошла авария: внутри стояло пианино, вокруг все горело, и в этом огне, под звуки музыки, танцевала Нини. Увидев любимую, я ринулся в это пламя, но белый свет неожиданно ослепил меня. Сухость во-рту, ноющая боль по всему телу, белый потолок и звуки медицинских аппаратов. Я очнулся в больнице и пытался восстановить расплывающуюся картинку в голове: я еду во тьме за рулем, одной рукой держа свою любимую за руку; разбитое и горящее кафе во тьме, где под безумные звуки фортепиано танцует Нини. Нини! — Не успел открыть глаза, как ударился в панику, — раздался охрипший голос Хосока. — Я думал, что в этой поганой жизни только мне не повезло, Юнги, но не хотел бы я оказаться на твоем месте. Я слышал голос друга, а видел лишь потолок: меня ужасно раздражало, что я не могу посмотреть на него и понять, к чему он клонит. Изо всех сил схватившись за простыни и стиснув зубы, я попытался встать, но моя голова начала сдавливаться, а во рту словно была вата. Хосок подошел ближе и заставил меня снова лечь: его руки были холодными, кожа серой, глаза тусклого-коричневого оттенка — в них больше не горел огонь, — а круги под ними были мертвенно черными. — Что ты так спешишь? Еще успеешь встать, — он грустно улыбнулся и заботливо провел рукой по моим волосам. — Доктор сказал, что ты родился в рубашке: ушиб и сотрясение мозга средней тяжести. — Н… — пытаюсь сказать, но голоса нет, будто звук выключили, хотя внутри я кричал. — Н-н… и-и… Н-ни-Ни. Хосок не отвечал: он лишь висел надо мной со своим каменным лицом и изучающе смотрел. Схватив его за воротник, я снова повторил имя любимой. — Ты должен отдохнуть и быть сильным несмотря ни на что. — Похлопав меня по плечу, этот наглый придурок, от которого пахло смертью, воспользовавшись моей слабостью, ушел и больше не вернулся. Я пролежал в больнице две недели, где ни доктора, ни сестры не говорили о том, что случилось с моей невестой, и, кроме Хосока, меня так никто и не навестил: в эту минуту меня впервые за долгое время накрыли грусть и одиночество — чувства, ясно дающие понять, что я — сирота. Я все ещё был обеспокоен Нимин, которая, скорее всего, тоже лежит где-то в больнице, а я даже не знаю, какой тяжести её повреждения. Мне хотелось встать и обежать всю больницу, открыть дверь в каждую палату и наконец найти её, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. — Доктор, — умоляющие произнес я перед своим последним обследованием, — моя невеста, Пак Нимин, вы знаете, как она? И где она? Доктор был уже стар: весь сморщенный, худощавый, со слегка трясущимися руками и огромными мешками под глазами, который явно намекали на то, что ему нужен сон, — с жалостью и пониманием посмотрел на меня, раздумывая, что ответить. — Господин Мин Юнги, в ночь, когда случилась авария, столкнулись четыре машины, одна из которых перевозила горючее вещество. Случился огромный взрыв, и все вокруг горело. — Его слова уже встревожили меня, и я неосознанно схватил доктора за рукав. Но тот, не реагируя, продолжил говорить: — Пак Нимин и еще семь человек скончались, так и не доехав до больницы… Доктор продолжал говорить, но я больше его не слышал: мои уши загудели, боль, словно нож, пронзила меня, желудок скрутился и стал тянутся вниз; руки, которые в секунду заледенели, начали трястись, как бешеные, в то время как мозг все пытался вспомнить то, чего не видел, — он восстанавливал, словно мозаику, момент аварии, но мог воспроизвести лишь внезапный белый свет, а все остальное дорисовывал сам. До меня еще не доходило, что я больше не увижу и не услышу Нини, не смогу к ней прикоснуться, что её больше нет и как бы я упорно не искал, не смогу её нигде найти. Нимин с каждой прожитой секундой все дальше и дальше уходила в прошлое, в мои обрывочные воспоминания. Но я все не мог этого осознать и поверить в услышанное. Я не помню, что дальше говорил мне доктор, что он мне дал и куда направил, — все оставшееся время, вплоть до входных дверей больницы, полностью стёрлось из моей памяти. Я пришел в себя только тогда, когда резкий удар Чимина с хрустом впечатался в мое лицо и я упал. Через долю секунды он уже прижимал меня к мраморному холодному полу больницы и продолжал бить по лицу. — Ты забрал у меня Нини! Я никогда тебе этого не прощу! — Чимин, весь посиневший, вспотевший, с бешеными глазами, всерьез душил меня, да так сильно, что моя голова готова была взорваться. И я бы умер от его рук, если бы охрана его вовремя не оттащила. Люди в белом снова окружили меня и, убедившись, что со мной в физическом плане все в порядке, отпустили домой. Я так и не узнал, что происходило с Чимом дальше, куда его увели, что он делал, как справлялся со своей болью и справлялся ли. Я эгоистично думал лишь о себе и не знал, как мне быть. Пока я ехал домой, был уверен, что когда откроются двери, Нимин с криком «оппа!» бросится ко мне на шею и страстно поцелует в губы. Я на автомате достал из кармана свой разбитый телефон и хотел написать ей смс, но тут увидел последнее голосовое сообщение от неё и нажал на «воспроизвести»: — Оппа, ты где? И в Китае нашел себе работу? Уже поздно, и я волнуюсь — возвращайся в отель. Люблю тебя. Её голос звучал так звонко и радостно, быстро перемещая меня обратно в Китай, в тот вечер, когда я вышел за мороженым, встретил старого знакомого и немного задержался. Господи, её больше нет! Это последнее сообщение, и больше таких не будет. Тут меня с головой накрыло понимание, и, словно Чимин снова ударил меня по лицу, я, не выдержав эту ужасную, душераздирающую боль, заплакал, не замечая в автобусе других людей. Слезы, как капли дождя, без конца стекали по моему лицу вплоть до самого дома, пока я не упал на нашу с ней постель. Меня снова пробирало чувство, будто она где-то там на учебе и чуть позже вернётся домой. Чувство вечного ожидания стало преследовать меня. Первая неделя без Нимин прошла в пьянстве: я пил и проваливался в сон, где мы снова были вместе до тех пор, пока я не просыпался. — Милый, ты ужасно выглядишь, — говорит она мне, когда мы сидим за фортепиано в том самом разбитом и горящем кафе. — Я волнуюсь за тебя. Я поднимаюсь на ноги и поднимаю её, обнимая, прижимая к себе крепко-крепко; целую страстно-страстно и понимаю, что мне этого мало, что я хочу большего. Повалив Нини на диван и не раздевая нас, уже вхожу в нее и чувствую все, как наяву. Целую её шею и грудь, пока её одежда на ней не исчезает, а огонь в помещении не становится сильней и невыносимей. Нини начинает жмуриться, плакать и отталкивать меня с криками: — Юнги, я тебя не чувствую и мне так больно! Сколько мне еще гореть здесь?! — Нини, что мне для тебя сделать? — взволнованно спрашиваю я, обнимая её и чувствуя, что она ледяная. — Пожалуйста, — плачет она и ничего не может сказать. — Не бросай меня! Я открываю глаза и снова оказываюсь у нас в спальне, только теперь вокруг меня много бутылок. В моей голове после этого сна что-то словно переклинило, и я твердо решил, что должен выполнить просьбу Нини. Ничего не думая, словно головы нет на месте, я иду в душ и привожу себя в порядок, а потом то же самое делаю у нас в доме. Я не цепляюсь за фотографии и её вещи, будто эти наши воспоминания — единственное, что у меня от нее осталось; нет, я полностью уверен, что моя Нини рядом и мы снова будем вместе. Переодеваюсь в голубые джинсы и белую футболку, которую она мне подарила, приношу из гаража бензин: обливаю сначала нашу постель, потом комнату, при этом, ни о чем не думая и ничего не чувствуя. Я спокоен, как никогда в жизни, и уверен в себе. Беру в руки смартфон и пишу Чимину свое последнее сообщение: «Я хочу быть рядом с ней». Убираю телефон прочь и зажигаю свою последнюю сигарету, а потом бросаю зажигалку на пол. И тут же вспыхивает пламя. Я знаю, что перед этим должен был навестить её могилку, но я не смог — мое сердце не выдержит, если я увижу надгробный камень с её именем. Для меня она где-то там, ждет меня, и я уже на пути к ней. Огонь начинает поглощать комнату, словно съедая её, оставляя мне все меньше и меньше пространства; жар душит, заставляя капельки пота выстроиться, как маленькая армия у меня на лбу; едкий дым заполняет легкие, убивая меня. Но мне вовсе не страшно и не больно, наоборот, я ощущаю себя свободным, словно тяжелый камень сброшен с моих плеч. Проносится ли жизнь перед глазами в последний миг? Думаю, что не вся, — я лишь вспомнил самое важное — то, что напрочь забыл. Собака семьи Пак — Чичо — укусила меня за руку, а миссис Пак обработала и перевязала мою рану. Пока Чимин ругал пса, маленькая Нимин подошла ко мне и, смотря на меня взволнованными глазами, спросила: — Оппа, тебе больно? — Немного, — вру я, и она это видит, потому хватает меня за перевязанную руку и целует её. — Оппа, теперь тебе больше не будет больно.15 марта 2014 г.
Конец