Глаза цвета боли

Тауриэль не могла понять, как можно испытывать настолько непереносимую боль, при этом не имея на своем теле ни одной мало-мальски значимой раны. Эта боль разрывала, поглощала, иссушала, не давала сосредоточиться на внешнем мире. Даже самые громкие звуки казались ей едва различимыми за стуком собственного разбитого сердца, звучащего набатом в ее ушах. Как такое могло произойти?! Это невозможно. Невыносимо. Такого просто не должно быть! Почему, ну почему небо не обрушилось на землю после того, как Его сердце перестало биться?! Мир должен был рухнуть, исчезнуть, раствориться, как только Кили, ее Кили, испустил последний вздох. Зачем все это? Зачем дует ветер и светит солнце? Зачем шумит трава и текут воды? Ей все это не нужно. Ей хочется кричать от бессилия. Хочется заставить весь мир замолчать. Как может жизнь вокруг продолжаться, когда ее мир погас? Все это не имеет смысла. Ее жизнь не имеет смысла… Он что-то говорит. Ее король. Любовь была настоящей. Да, была, есть и всегда будет. Но жить с этим? Как можно жить с болью, подобной той, что сейчас разрывает на осколки все ее существо?! Тауриэль пытается вздохнуть, кислород не может добраться в легкие через комок, сжавший ее горло. Ей надо собраться с силами, надо снять с колен безвольно лежащую голову Кили и подняться с холодных камней крепости, ставшей могилой ее возлюбленному гному. Но для начала ей надо вздохнуть. Это просто, она помнит, как это делается. Ты напрягаешь мышцы и пытаешься протолкнуть воздух, наполнить им легкие. Но для чего? Чтобы жить… Забавно. Она бы все отдала, чтобы поменяться местами с тем, чье безжизненное тело она продолжает сжимать в своих руках. Прикосновение к плечу заставляет Тауриэль оторвать взгляд от умиротворенного лика Кили. Трандуил, он не ушел, он все еще здесь. В глазах лесного короля она видит отголоски своей боли. Он знает. Но сможет ли помочь унять эту боль? Не сейчас, может потом, когда время выступит ее союзником и позволит перерасти горю в тихую грусть. Он мог бы помочь, ведь только тот, кто сам пережил подобную утрату, способен облегчить чужие страдания. Он понимает ее и это уже не мало. Но как погасить отчаяние, пожаром полыхающее в ее груди. Взгляд эльфийки возвращается на единственного, кто тронул ее сердце, но не смог защитить свое. Легкое касание перерастает в пожатие, которое заставляет ее снова поднять глаза на лесного короля. — Дыши, hen (дитя — синд., прим. авт.), дыши, — внимательный взгляд серых глаз синда одновременно вынуждает и уговаривает. Она не может нарушить приказ своего короля. Ей нужно зацепиться за эту жизнь, за эту приводящую в отчаяние реальность, в противном случае она утонет в мутных водах безысходности и боли. Ей нужен якорь. И воздух с хрипом врывается в ее легкие. Эльфийка пытается сосредоточиться на касаниях его руки и выражении его глаз. Никогда прежде она так пристально не всматривалась в глаза своего Владыки. Раньше его взгляд обжигал ее ледяным пламенем и она прятала глаза, едва натолкнувшись на эти льдистые очи, страшась вызвать неудовольствие короля очередной, как он всегда выражался, неуместной выходкой. Сейчас, напротив, его глаза манили и притягивали Тауриэль. Сейчас лишь он был ее надеждой на помощь, на избавление от мучительной агонии. Лишь он, познавший такую же боль. И ее глаза безмолвно кричали и молили его об этой помощи. Возможно позже она сошлется на горе, помутившее ее разум, но там, на каменном полу Вороньей скалы, вглядывающаяся в лицо своего повелителя, Тауриэль, в какой-то момент увидела нечто необъяснимое в зеркальной глади будто припорошенных пеплом глаз Трандуила. Словно кто-то, ей неведомый, решил показать иную, абсолютно невозможную реальность. Видение проступало в ее сознании постепенно, будто поднимаясь со дна глубокого озера. Тауриэль видела себя как бы со стороны — вот она в главном зале дворца Лесного Владыки, здесь бал, все кружат в танце парами, лишь ей пары не нашлось. Она стоит у стены, прислонившись к увитой плющом колонне и разглядывает танцующих, ей спокойно, боль ушла, оставив место безмятежности в легкой дымке грусти. Она собирается остаться здесь еще ненадолго, ее обязанности командира королевской стражи никто не отменял, даже праздник не станет ей помехой в исполнении своего долга. Ей нужно успеть переодеться перед тем, как выйти в караул. На ней зеленое платье простого кроя, подчеркивающее фигуру, рыжие волосы, собранные на висках, свободно струятся по спине, в руках бокал вина цвета спелых гранатов. Неожиданно рядом возникают очертания чьей-то фигуры. Это мужчина, но ей не разобрать кто он, черты лица размыты. Она ясно видит лишь волосы, будто отлитые из серебра. Он наклоняется к ней и что-то произносит, Тауриэль из видения смущенно улыбается и опускает глаза, чтобы через мгновение снова поднять их на стоящего перед ней в поклоне эльфа. Он приглашает ее на танец. Тауриэль кивает и на ее губах вновь расцветает неуверенная улыбка. Эльф забирает из ее рук бокал, опуская его на стоящий поблизости стол и, взяв за руку, уверенно выводит в круг танцующих. На них все смотрят, но эльф не обращает на других никакого внимания, от него веет уверенностью и силой. Когда он кладет свою руку на талию Тауриэль, притягивая ее к себе, сердце наблюдающей за этим со стороны эльфийки, сладко сжимается, по непонятной для нее причине. Они начинают свой танец. Рука той, другой Тауриэль покоится на груди эльфа, легко касаясь пальцами вышитого серебром камзола. Танец до смешного прост, но Тауриэль, так ловко разившая врагов в бою, не сильна в танцах. Ей не удается расслабиться, и это видно по ее напряженному выражению лица — чуть нахмуренным бровям и наморщенному носику. Она слишком старается, ее партнер должно быть чувствует это, потому как в какой-то момент он слегка наклоняет голову, его губ касается насмешливая улыбка, он что-то говорит, Тауриэль из видения еще больше хмурится и, не поднимая взгляд, отвечает. Через секунду мышцы на груди эльфа под ее пальцами напрягаются и начинают вибрировать, она вскидывает голову и видит, что эльф, слегка откинув голову, смеется. В этот момент эльфийка вдруг осознает, что уже не смотрит на происходящее со стороны, она как-будто переместилась в тело Тауриэль из видения. Прислушиваясь к себе, к своим чувствам, она с удивлением понимает, что танцующий рядом с ней эльф, ей небезразличен. Его общество ей приятно и желанно. Нет, это не похоже на тот восторг и трепет, что она испытывала с Кили, чувства к незнакомому эльфу иные, словно более зрелые. Такие, как если бы у них на двоих было что-то общее, общая тайна, общая… боль? Эта мысль, пришедшая ей в голову, была похожа на удар молнии, внезапно озарившей все вокруг. Тауриэль изо всех сил вглядывается в лицо стоящего напротив эльфа, но морок не спадает, она не видит его. Пытаясь увидеть, она неосознанно тянет руки к его лицу, обхватывает ладонями и становится на носочки, продолжая вглядываться. Черты будто расплываются, она может понять выражение его лица, но оно будто не в фокусе, разглядеть не получается. — Кто же ты, кто? — в отчаянии шепчет эльфийка — я должна знать. Мне нужна эта надежда. Ответа нет, ее незнакомец молчит, продолжая насмешливо улыбаться. Но его лицо теперь наклоняется все ниже, и в какой-то момент, Тауриэль чувствует его губы на своих, ощущая их как прикосновение крыльев бабочки, как дыхание легкого весеннего ветерка. Эльфийка вздрагивает и резко отстраняется. Нет, это неправильно. Так не должно быть. Чем бы ни было это видение, ее боль не забыта, ее чувства к Кили сейчас сильны. Ее здесь нет, ведь она, настоящая она, сейчас очень далеко от дворца. Эти мысли отрезвляют Тауриэль, она продолжает смотреть на эльфа, но теперь ее взор полон ярости. Как он смеет ТАК прикасаться к ней? Как ОНА позволила этому произойти? Сквозь пелену окутавшей ее досады, эльфийке удается расслышать тихий голос: — Не сейчас, hen, это время не пришло, это будущее еще не ясно — Тауриэль неверяще смотрит на говорящего. Этого просто не может быть, это не может быть ОН. Должно быть, это ошибка, не возможно, чтобы ее догадка была верной. И даже в тот момент, кода лицо эльфа начинает всплывать в сознании четкими очертаниями, встречаясь взглядом с глазами цвета пепла, она все еще не верит. А через мгновение, выныривая из видения, как выныривают с глубины озерных вод, Тауриэль, вновь пытается начать дышать. Рука ее Владыки все также покоится на ее плече, лишь взгляд серых глаз короля стал более глубоким и задумчивым. И она пытается понять по выражению его лица — видел ли и он тоже, что она или это все бред ее больного мозга, удрученного внезапной болезненной потерей ее возлюбленного. Спросить его? Нет, она не посмеет. Что ему, королю лесных эльфов, до ее безумных видений. Она просто сходит с ума, возможно уже сошла. Да и имеет ли это какое-либо значение? Сумасшедшей быть даже легче, ей так кажется. Она не будет думать о том, что ей пригрезилось, она не будет думать ни о чем. Трандуил выпрямляется, не отводя от нее своих внимательных глаз. — Нам пора, Тауриэль, мы возвращаемся домой — голос Владыки непривычно мягок. Так разговаривают с детьми, напуганными страшными сказками. Горькая усмешка кривит губы эллет. Дом, что ж пусть так, пожалуй, это единственное, что у нее теперь осталось. Она привыкнет к своей боли, не сразу, со временем, но ей удастся свыкнуться с потерей. Время лечит, как бы банально это не звучало, но истина вообще довольно банальная штука. Но это потом, а пока ей остается лишь вглядываться в глаза своего Повелителя. Теперь она знает цвет боли, он серый, как пепел, как Его глаза. Глаза цвета боли.