Ночь

       Когда завибрировал телефон, Ячи спросонья почти запаниковала: уже утро?! Она судорожно прикинула, что надеть и что взять на обед, затем вспомнила, что после уроков у них важный тренировочный матч и чуть не задохнулась от паники, еще даже толком не открыв глаза.        Однако это был не будильник.        Ояояоя: входящее сообщение        03:21        Кенма: не могу спать        Ячи, щурясь от яркого света экрана, уткнулась лицом в подушку и крепко зажмурилась. Куроо говорил, что это помогает проснуться. Впрочем, это ценное знание вовсе не помогало ему перестать опаздывать по утрам. Задумавшись о том, что метод, возможно, провальный, Ячи незаметно для себя расслабила веки и едва не провалилась в сон снова. Звякнувший рядом с ухом телефон заставил ее дернуться.        03:23        Куроо: что такое кенма        Ячи сосредоточилась на том, чтобы держать глаза открытыми, и вылупилась в экран изо всех сил. Кенма, будто издеваясь, молчал почти минуту.        03:24        Кенма: я не смогу играть завтра        Кенма: то есть сегодня        Ячи немного поморгала слезящимися от света глазами и еще секунд десять заворожено смотрела на «Куроо печатает…». Она терпеливо ждала целительной речи, решив не вмешиваться и ничего не портить, но Куроо все печатает, печатает и печатает… Завибрировавший телефон снова вырвал ее из дремы.        03:28        Кенма: Ячи, он уснул        Ячи вздохнула и потрясла головой, отгоняя остаточный сон. Закуталась в одеяло и, едва попадая пальцами по буквам, отправила сообщение в чат.        Вы: Выйди на балкон, пожалуйста.        Ячи постаралась открыть балконную дверь бесшумно и, конечно же, заскрипела на всю квартиру. На секунду она даже испугалась, а потом подумала, что мама наверняка привыкла к ее ночным вылазкам на балкон. Почти десять лет — хороший срок, чтобы привыкнуть.        Кенма сидел на табуретке, закутавшись в школьную олимпийку прямо поверх старой пижамы. Красный цвет формы Некомы казался черным в тусклом свете ночных огней внизу. Ячи поежилась от прохладного ветерка, взметнувшего ее волосы.        — Привет? — на пробу протянула она и не придумала ничего лучше, чем спросить: — Почему не спишь?        Кенма бросил на нее усталый взгляд — и Ячи мысленно отвесила себе подзатыльник, достойный Яку-сана, непревзойденного мастера семпайского рукоприкладства. Кенма молчал, так что Ячи перегнулась через перегородку и полметра пространства между их балконами, чтобы потрепать его по волосам и ненароком коснуться лба.        — Ты весь холодный, — она цыкнула и перебросила ему свое одеяло.        Кенма заторможено вскинул руки, но не успел — одеяло беззвучно упало ему под ноги. Кенма посмотрел на него с тихим укором.        Ячи почти прыснула, но быстро хлопнула себя по губам и перекинула босую ногу через перегородку. Кенма напряженно поднял взгляд: сколько бы она это ни делала, он всегда выглядел так, будто сейчас умрет от волнения. Не то чтобы его черты преображались или что-то такое, но годы общения и мучительных попыток расшифровать его выражения лица, наконец, окупались с лихвой. Ячи замечала и полутона его голоса: в совершенстве научилась расшифровывать «Пойдем домой» как призыв идти домой и «Ну, пойдем домой» как попытку подбить их с Куроо на ночные гуляния по улицам. Временами она почти начинала этим гордиться, но с осознанием этой гордости тут же принималась себя стыдить.        Ячи опустила ноги на чужой балкон и чуть не прыгнула обратно, таким холодным был кафель. Кенма вскинул взгляд на ее мучительную гримасу и, Ячи могла поклясться, почти улыбнулся. И пнул комок одеяла в ее сторону. Ячи сгребла его, все еще хранящее тепло ее покинутой постели, в руки, но развернуться к Кенме не успела.        Она услышала, как скрипнула за ее спиной табуретка — в следующую секунду Кенма обвил ее руками сзади и уткнулся ледяным носом в шею. Ячи замерла, мягко поглаживая его руку, сжимающую ткань футболки на ее животе. Кенма тепло и часто выдыхал ей шею, не размыкая объятий, и Ячи чувствовала спиной его мелкую дрожь.        Она молчала несколько минут, пока его дыхание не выровнялось. Пальцы, комкающие футболку, аккуратно разжались, Кенма скованно убрал руки и позволил ей обернуться. Он смотрел ей в лицо настороженно, будто пытаясь вовремя увидеть какую-то неправильную реакцию, но Ячи все поняла правильно.        Все еще с одеялом в обнимку она вошла в его комнату, скороговоркой извинилась за вторжение и тут же поморщилась: духота после прохлады летнего балкона почти вскружила голову. Она бросила свое одеяло на кресло, распахнула окна и решительно смотала провода игровой приставки. Кенма застыл у двери, наблюдая, как Ячи встряхивает постельное белье на его стареньком диване, поправляет сбитый в ком плед в пододеяльнике и вытаскивает из-под подушки PSP.        — Телефон, — она требовательно протянула к нему руку.        Кенма без колебаний вложил телефон с мигающим на экране «GAME OVER» в ее ладонь и позволил ей засунуть его на дно школьной сумки. Часы на стене показывали почти четыре часа ночи-утра, когда он вернулся из ванной и застал Ячи спящей сидя на его диване. Он подцепил ее одеяло с кресла и набросил ей на плечи. Кенма сел рядом, неуверенный, сможет ли заснуть, и машинально считал ее сопящие выдохи. Кенма засыпал так в детстве, стараясь не слушать похрапывания Куроо и сосредоточиться только на тихом дыхании Ячи. Даже в самые худшие дни, когда от звенящих мыслей в голове ломило виски, это помогало.        Помогло и сейчас.        Он проснулся оттого, что она зовет его в темноте шепотом и вслепую шарит ладонью по одеялу. Кенма на секунду испугался: опять кошмар? С кошмарами Ячи умел справляться только Куроо.        — Кенма? — звала Ячи. — Кенма!        — Что? — пробормотал он, лихорадочно вспоминая, что делал Куроо. Надо… взять за руку?        Он уже поймал ее руку на одеяле, когда глаза привыкли к темноте и различили ее лицо.        — Мне нужны носки, — смущенно призналась Ячи.        Кенма, морально уже почти подготовленный к гораздо более худшим вариантам событий, на несколько секунд подвис. Ячи сжала его пальцы несколько раз.        — Э-э… — шепотом протянул Кенма. — Возьми.        Ежедневно общаясь с Куроо, он порой забывал, что есть люди тактичные и не привыкшие тянуть свои руки ко всему, что рядом лежит. Он с закрытыми глазами слышал, как она прошлепала босиком к его шкафу и принялась рыться в вещах. На секунду даже стало стыдно, что у него там такой бардак, но мысль, что Ячи в своей жизни видела и хаотичный шкаф Куроо тоже, немного успокоила. Он уснул и, как ему казалось, проспал много часов подряд, пока не очнулся от шепота:       — Вот эти зеленые с треугольниками можно?        — Это Куроо, — спросонья пробормотал он, даже не желая задумываться о том, как она в темноте различила цвет и даже треугольники. Женщины — страшная вещь.        Он слышал, как она закрывает шкаф и возвращается к нему под одеяло. На этот раз Ячи подлезла к нему под руку и уткнулась теплым лицом в бок. Чувствуя ее привычное дыхание, Кенма вдруг, наоборот, совсем проснулся.        — Я не буду играть сегодня, — сказал он на грани слышимости.        Ячи вздохнула.        — Почему?        — Я не умею. Мои пасы неправильные.        Он зажмурился, снова ощутив ледяную волну мандража. На секунду он опять перенесся на площадку: эти лихорадочные скачки мысли, когда пальцы уже сложились в нужную позицию для паса, заходящееся в ритме сердце и тонны, тонны ответственности… …и короткий ликующий вопль от нападающего, когда им все же удавалось забить, и сияющие глаза Куроо после удачного паса, пусть даже не ему, и ободряющая улыбка Яку-сана перед подачей. Судорожно сжатые на блокноте пальцы Ячи во время их матчей и ее сумасшедшая улыбка после финального свистка, когда они побеждают, и вкус победного мороженого по дороге домой.        Кенме захотелось побиться головой об стену, но под затылком — только мягкая спинка дивана. И размышляющая Ячи под боком. Вот, чего стоило опасаться на самом деле.        — Это из-за того, что сказал тебе Хаяши-сан в раздевалке? — вдруг спросила она полушепотом.        У Кенмы запекло под веками и ужасно захотелось нырнуть под одеяло с головой. Но Ячи сжимала его футболку пальцами и, в общем-то, зафиксировала в этом положении довольно крепко. Он помотал головой и хмыкнул.        Ячи правильно уловила вопросительные интонации и ответила на невысказанное:        — Куроо рассказал, — мягко сказала она. — Что ты расстроился.        — Я не расстроился, — буркнул Кенма. — Мне вообще все равно.        Ячи вдруг выпрямилась, едва не сломав ему челюсть головой, и отодвинулась дальше. Кенма заморгал — теперь она смотрела ему прямо в лицо. И злилась.        — Хаяши-сан вечно болтает что попало! Думает, что раз он третьегодка, ему все можно! — запальчиво воскликнула она, забывая понизить голос до шепота. — Я тоже расстроилась, когда он мне… неважно. Но ничего же!        Она подышала, как ее учил Куроо, и продолжила спокойнее:        — Ты же так хотел стать официальным связующим! Всем так нравятся твои пасы!        Тут она слукавила. От его пасов в восторге была только она и, может быть, Куроо. В остальное время, когда им не удавалось забить, Кенма ловил на себе тяжелые взгляды игроков и больше всего на свете хотел уйти в кладовку и остаться там навсегда. Пустить корни.        Ячи с горящими глазами сделала вдох, чтобы продолжить.        — Хватит, — сказал Кенма и сполз по дивану, чтобы утолить порыв исчезнуть под одеялом.        Некоторое время он дышал в душной темноте, улавливая запах стирального порошка, спортзала — от своей олимпийки, которую так и не снял, и Ячи. Та сидела напротив него подозрительно тихо, может, уснула?        Неужели кто-то, наконец, понял, что его можно не уговаривать?        Кенма почувствовал облегчение и немного — обиду. Чего стоило Ячи похвалить его еще немного? Кенма почувствовал, как выпятилась нижняя губа, и пришел в ужас от своих мыслей — он становился похожим на Куроо.        Пора в кладовку.        Занятый самобичеванием, он и забыл, что где-то над его темным пододеяльем все еще тихо сидела Ячи. Поэтому, когда она напрыгнула на него сверху, задохнулся от неожиданности и ее коленки на своем животе. Ячи сорвала одеяло с его лица, едва не выткнув ему глаз.        — Не будь эгоистом! — выпалила она и хлопнула его по горящим щекам. Иногда Кенма видел, что она делала так себе, чтобы успокоиться. — Вы с Куроо же отрабатывали ваш прием! Яку-сан сказал, что будет пасовать тебе на подборах! Ты даже начал ходить на утренние тренировки! Да ты мне обещал!        Кенма моргнул, на секунду забыв, что сейчас умрет от недостатка воздуха.        — Я тебе обещал? — просипел он.        — Конечно! Ты мне обещал, что постараешься! — лицо Ячи, ее огромные горящие глазищи, висели над ним так близко, что ее короткие волосы щекотали ему виски. Кенма начал было смущаться, но быстро вспомнил, что однажды на первом году младшей школы они прыгали на диване у Куроо, столкнулись головами и в итоге звонко поцеловались — и смущение схлынуло, уступив место стыду.        — Я старался, — растерянно ответил он, просто чтобы не молчать.        Вес Ячи вдруг перестал придавливать его к дивану, и Кенма с облегчением вздохнул. А потом вздохнул еще раз, но уже без облегчения: без Ячи вдруг стало холодно.        — Я знаю. Извини, — негромко ответила она, снова садясь рядом. Кенма буквально чувствовал, как от нее волнами исходит смущение.        Они посидели немного в тишине — молчащий Кенма, чувствующий себя неловко, и еще более тихая Ячи. Она больше не срывала с него одеяло и не пыталась сломать ему ребра в попытке приободрить, и Кенма знал, что Ячи чувствует вину. Такова была Ячи: плачущая потому, что не научила Кенму как следует кататься на велосипеде и он упал, расстраивающаяся из-за того, что положила в свой бенто слишком много брокколи, которые Куроо ненавидел, нервничающая из-за ошибки в своей домашней работе не потому, что сама могла схватить плохую оценку, а потому что Кенма у нее списал и мог разочаровать свою маму низким баллом. Это Ячи.        Поэтому, когда она вскочила на ноги и низко поклонилась, Кенма лишь сел ровнее.        — П-пожалуйста, извини меня за то, что я на тебя накричала, — скороговоркой проговорила Ячи и нерешительно подняла на него глаза. — А еще за то, что… кхм, ударила тебя коленом в живот.        Кенме захотелось улыбнуться, но он знал: она серьезна. Поэтому он лишь кивнул, устроился на подушке поудобнее и приподнял край одеяла.        — Давай спать, — сказал он, — светает уже.

…

       Как можно было догадаться, поспать им не удалось. Вернее, Ячи исправно засопела у него под боком и почти запустила механизм отключения Кенмы, но как только в комнате раздался низкий гул вибрации телефона, Кенма распахнул глаза. Вибрация раздалась снова.        Кенма догадывался, что происходит, и едва не заработал себе косоглазие, пытаясь взглянуть на свою школьную сумку в углу комнаты. Где-то в ней, под грудой смятых учебников, одиноко оповещал о приходящих сообщениях его телефон. У Кенмы что-то заныло в груди — от любопытства и невозможности встать и проверить оповещения. И пусть это были бы даже сообщения о погоде (а это были не они), от соблазна встать и разблокировать телефон внутри что-то щекочущее заворочалось.        «Это у меня навязчивые мысли от недосыпа», — уловив эти странные ощущения, попытался убедить себя Кенма и уложил щеку Ячи на теплую макушку. Закрыл глаза.        Телефон завибрировал дольше: сообщения шли подряд. Кенма открыл глаза, мысленно страдая, и глянул на Ячи. Что-то внутри не позволяло ему двинуться и разбудить ее. Как кошку. Поэтому, подкармливая себя убеждениями о навязчивых мыслях, Кенма стоически проигнорировал еще с десяток уведомлений.        Однако грохот упавших в прихожей ключей, неуверенное: «Извините за вторжение?..», — и шаги в коридоре не могли быть навязчивыми мыслями. А Куроо, зловеще застывший в проеме противно скрипящей двери, никак не мог быть галлюцинацией. Хотя, прикинул Кенма, было бы неплохо. Он приоткрыл только один глаз и попытался им одним передать все свое возмущение.        Но Куроо не оценил.        Вместо этого он звонко похлопал ладонью по стене и, с десятой попытки найдя выключатель, зажег свет. Ячи у Кенмы под боком заворочалась и заехала ему локтем в солнечное сплетение. Кенма задохнулся в который раз за ночь, Ячи виновато ахнула — и Куроо, считающий себя центром Вселенной, тут же принял все это на свой счет:        — Ячи, ты только не ругайся, — примирительно поднял он руки, — а ты, Кенма… ну не смотри так. Я не должен был засыпать и все такое.        — Ты… ты откуда тут? — щурясь от яркого света, сонно пробормотала Ячи.        Куроо с хитрым лицом покачал звенящей связкой ключей у себя на пальце. На возмущенный взгляд Кенмы он развел руками:        — Твоя мама сделала мне дубликат после того, как ты закрылся здесь на три дня.        Вспоминать об этом Кенма не любил и уже привычным движением стек под одеяло. Ячи опытной рукой выловила его в теплой темноте и вытянула обратно, в реальность, где приготовившийся к прыжку Куроо, как кот, уже стоял перед ними. Кенма зажмурился и успел поджать под себя ноги — Куроо нырнул своими семьюдесятью пятью килограммами прямо под одеяло. Диван под ними возмущенно скрипнул и Кенма с закрытыми глазами представил, как кого-нибудь из них сейчас насквозь проткнет отскочившей пружиной.        Какая глупая смерть.        Ячи чихнула прямо в прическу Куроо, которая уткнулась ей в лицо, и мягко спихнула его с себя. Куроо ничуть не расстроился: холодный и остро пахнущий уличной прохладой, он мгновенно разбил то уютное тепло под двумя одеялами и сгреб Ячи и Кенму с двух сторон. Диван задрожал, когда Куроо низко рассмеялся.        — У вас обоих такие лица, будто вас сейчас стошнит, — миролюбиво сообщил он и перехватил Кенму поудобней. Кенма уткнулся носом в футболку на его плече и вдохнул знакомый запах. Когда Куроо успел постирать свою футболку его стиральным порошком?..        Они полежали в темноте. Ячи, никогда не сдающаяся Ячи, уснула уже в черт знает какой раз за эту ночь, прижавшись к теплому боку Куроо, а Кенма все лежал и лежал с открытыми глазами. Куроо не похрапывал, а Ячи сопела во сне как-то незаразительно, поэтому сон не шел совершенно, а еще Кенма некстати вспомнил про уведомления на телефоне и сегодняшний матч, и про слова Ячи, и про неправильные пасы…        За окном начинал по-утреннему бодро шуметь вечно живой Токио, и Кенма ему позавидовал: как можно быть таким энергичным? На месте Токио он бы давно выгнал всех за границы территории и оставил бы только Ячи и Куроо. И, может быть, маму. И Яку-сана. И круглосуточные магазины. Есть хочется…        Как он в итоге уснул, так и не понял, но тихий голос Куроо его разбудил. Кенме уже в который раз захотелось выкинуть его из своего дома.        — А что с матчем? — спросил Куроо, глядя в темный потолок.        Кенма промолчал, надеясь, что тот не получит ответа и успокоится, но Куроо не был бы Куроо, если бы не дернул его за нос и не хмыкнул вопросительно. Кенма сердито засопел, как бы намекая прозрачнее, но Куроо пнул его под одеялом в голень и радостно заржал, как будто им все еще было по восемь.        Кенма пнул его в ответ, случайно попал в Ячи и тут же получил сдачи — непонятно от кого. Одеяло взметнулось вверх и закрутилось между ними, затянутыми в беззвучную пинательную потасовку, и сонливость исчезла окончательно. Ячи спросонья попыталась накрыть все еще гогочущего Куроо подушкой (и задушить, как надеялся Кенма), но запуталась в одеяле и едва не размозжила себе голову о подлокотник дивана. Кенма прицельно пнул Куроо в колено и чуть не поймал лицом пущенный им тапок, дернулся в тугом коконе перекрученного пледа и с грохотом свалился на пол, едва успев подставить руки.        «Это лучше, чем пружины», — подумал он и прижался щекой к ворсистому ковру, решив сделать вид, что умер.        Ячи испуганно ахнула и вскочила ногами на постель. Она нерешительно перевела взгляд с гомерически хохочущего Куроо на впавшего в анабиоз Кенму, прижала руки к лицу… и прыснула, медленно оседая обратно в комья одеял. Куроо все еще посмеивался, за подмышки поднимая фыркающего Кенму обратно на их диван.        Комната медленно светлела — из мрака потихоньку выступали и горы сваленной одежды, и покосившиеся стопки видеоигр, хаос на столе и полтора сочинения, которые Кенма должен сдать завтра. У Ячи после их утренних игрищ волосы стояли не хуже, чем у Куроо, а тот все ухмылялся им в предрассветных сумерках с очень загадочным видом. Кенме это надоело, и он спросил:        — Я надеюсь, ты хочешь сказать, что принес еды?        — Да! — обрадовался Куроо и то ли ползком, то ли на четвереньках добрался до брошенного у двери рюкзака. Вжикнула молния — и до притихших Ячи с Кенмой донеслись божественные ароматы наскоро сделанных бутербродов.        — Доброе утро, — вдруг опомнившись, вежливо сказала Ячи с набитым ртом.        Куроо прыснул и едва не уделал подушку кетчупом. Кенма слегка улыбнулся и отвернулся к окну, уединяясь с бутербродом и ленивым рассветом за стеклом. Он думал о длинной ночи, которая началась с его сообщения в чате, продолжилась бесконечными разговорами и закончилась постельной дракой и бутербродами прямо в одеяле.        За его спиной Куроо и Ячи ожесточенно и тихо спорили о том, что лучше — бекон или яйца.        — Я сыграю сегодня, — негромко сказал Кенма своему бутерброду.        Куроо прервался посреди аргумента о том, что к твоему сведению, курица, вообще-то, старалась ради этих яиц, и специально перегнулся через весь диван, чтобы изо всех сил хлопнуть его по плечу. Кенма подавился сыром, и перепуганная Ячи с не меньшей силой похлопала его по спине.        Кенма как раз размышлял о том, что все в этом доме пытается сломать ему кости, когда Куроо вскричал:        — Это что, мои носки?        Ояояоя: входящие сообщения (13)        04:11        Куроо: ояояоя        Куроо: я уснул        Куроо:, но я уже иду        Куроо: я уже встал        04:15        Куроо: правда встал        04:21        Куроо: тут непредвиденные обстоятельства        Куроо: в виде моей мамы        Куроо: она думает что я иду безобразничать        Куроо: она так и сказала        Куроо: ей кажется что я могу идти нарушать закон в четыре утра в трусах с бутербродами в сумке        Куроо: …а звучит-то круто        Куроо: пошалим ребятки?        Куроо: (/ =ω=)/        07:45        Кенма: ты идиот        Ячи: )))