***
Я не знаю, когда снова проснулся от этих ярких огней, в этих стенах. Я снова увидел странных сердитых людей со шприцами в руках. Куда они вечно спешат? Это поразило меня, и я растерялся. Это не нормально, что тут так ярко. По крайней мере, я так думаю. Почему в этой комнате мягкие стены? - О, ты не спишь? Моргаю и хмурюсь. Русоволосая женщина сидит рядом с моей кроватью, мягко мне улыбаясь. Золотой свет этих чертовых огней падает ей на лицо. Она не щуриться. Как у нее это получается? Я ее не знаю. Она напоминает мне кого-то, кого, я чувствую, должен знать, хотя я не могу сказать с уверенностью, что когда-то видел ее. Странное чувство наполняет меня. Почему я чувствую себя глубоко обиженным? - Да, - отвечаю. Интересно, она одна из ТЕХ девушек? - Кажется, ты вышел из-под контроля вчера. Расскажешь, почему? У меня есть огромное желание бросить ей "Проваливай!", но я решил совсем с ней не говорить. Отвернулся и закрыл глаза. Я не понимал, что происходит, и не собирался потакать этим незнакомцам. Видимо, женщине это не понравилось, и она глубоко вздохнула. - Ты должен понимать, что такому, как тебе, большая удача получить консультанта. Не понимаю, почему ты не хочешь говорить, - сказала она. Она говорила так быстро, что я едва успевал следить за ходом ее мыслей. - О чем, черт возьми, ты говоришь? - спросил я с досадой. Кровь кипела, она жутко меня раздражала. Женщина посмотрела на меня безучастно, словно я сказал совершенную глупость. Может быть, так оно и было. Я ведь почти не понимал ее. Ох, возможно, мой вопрос звучал сумасшедше. Для них я, наверное, просто псих. Не знаю почему, но мне показалось это смешным. Женщина снова вздохнула. - Тебе надо выпить таблетки. Они тут, - сказала она, наконец, видимо устав от всего этого. - Таблетки? - Ты псих, мальчик. У нас так много лекарств, что можно и мамонта свалить. Я моргнул, смотря заворожено на то, как она жует жвачку. Странно, но я не заметил этого сразу. Дама усмехнулась, раздувая пузырь. - Боже, посмотри на себя, кто ты теперь? Это грустно. Знаешь, раньше я была наслышана легенд о тебе. Ты мне казался героем. Я захотела работать над тобой даже после того, что ты сделал. Но, глядя на тебя сейчас, мне становиться... грустно. Наверняка есть причина, почему ты это сделал, но я не хочу ломать над этим голову. А ведь ты был хорошим парнем... Кажется, я отключился на какое-то время, а потом снова пришел в себя, поскольку не слышал окончание ее речи. Я закрыл и отрыл глаза. Вскинул голову. Это было забавно, смотреть на удивленную женщину, которая, видимо, не поняла, что произошло. Пузырь из жвачки лопнул, она даже не заметила этого, внимательно посмотрев на меня. - Господи, это неправильно, все еще восхищаться психом, правда ведь? Я сузил глаза и нахмурился. - Я не знаю. Наверное, я на самом деле не здоров. Она усмехнулась. - Я не уверена, что должна это выслушивать. В какой-то момент мне действительно показалось, что я сошел с ума. Я псих. Каким же идиотом я был! Он никогда не стал бы гордиться мной! Особенно после того, что я сделал! Мне стало дурно от этой страшной истины... Хлопок лопнувшей жвачки, вывел меня из задумчивости, я заморгал, отчаянно пытаясь вспомнить, кто такой "Он" и почему он не стал бы мною гордиться... Что я, черт возьми, сделал? Сейчас я действительно чувствовал себя серьезно больным. - Ты в порядке, парень? Ты что-то очень бледный, - бросила женщина небрежно. Я посмотрел на нее, потом на свои дрожащие руки. Мне пришло в голову, что я даже не видел себя, не знаю, как я выгляжу. Прежде, чем я успел додумать эту мысль, услышал, как скребет, отодвигаясь, по полу стул. Я поднял взгляд и увидел, что женщина встала, потягиваясь. - Ну, я должна идти. Меня ждут другие пациенты. Я вернусь завтра. Рада, что ты хотя бы сейчас спокоен, надеюсь, так и дальше будет, - она улыбнулась, как мне показалось, совершенно искренне, что ни как не укладывалось у меня в голове.***
- Я думаю, он постепенно приходит в себя. - Ты уверена? Я не знаю, что будет, если он снова на кого-то набросится. - Если бы это было возможно, его бы не перевели на терапию. Боже, ЗАТКНИСЬ... Мои уши болят, словно мне пришлось несколько часов подряд слушать фальшивую ревущую музыку. Сейчас темно, но через закрытые веки я вижу ослепительный свет. Те самые огни, от которых болят глаза. Я знаю, что если открою глаза, они снова начнут болеть. Прежде чем сделать это, я переворачиваюсь и прячу лицо в подушке, затем, повернув голову, оглядываюсь. - О, ты проснулся! Я стиснул подушку в руках и застонал: - Да заткнись ты!.. Это чертовски больно... Похоже, люди в комнате были удивлены не меньше меня. Я вслушался в свой собственный голос, он казался мне хриплым, скрипел, как ржавое железо. Наверное, я долго спал, хотя не могу быть в этом уверен. - Приятно знать, что ты проснулся. Уже третий день, как ты спишь. Это она... та женщина. Она же обещала придти. Я рад, что, по крайней мере, узнал ее голос. - Три дня? - сонно переспросил я. - Да, не могу точно сказать, когда ты заснул... Проснувшись, никого не узнаешь. Щурясь, смотрю на нее. - Почему тут так ярко? - Ты просто не привык видеть свет. Спишь постоянно. Если хочешь, я могу его выключить. Я не ответил, лишь пожал плечами. Женщина скрылась с поля моего зрения, и свет в комнате вдруг погас. Господи, так было гораздо лучше! Открыв глаза пошире, промогрался. Раздробленные куски мира собирались, к счастью, в общую картинку. Плохо только, что голова болела. - Ну, и как ты себя чувствуешь? - Отвратительно... - Понимаю, - вздохнула она. - Зачем тогда спрашиваешь? - огрызнулся я, усталый и злой на весь мир. - Не знаю. Просто думала, что тебе будет приятно знать, что хоть кто-то о тебе беспокоится. Некоторое время было тихо. Затем я перевернулся и внимательно посмотрел на женщину. Она держала в руках ручку и блокнот для заметок, и что-то отмечала в нем время от времени. Из-за головной боли я решил, что не стоит мне о манерах заботиться. - Дай мне на себя взглянуть. Должно быть, просьба застала ее врасплох, поскольку она ответила мне не сразу. Она медленно встала и пошла за зеркалом, что лежало неподалеку на тумбе перед дверью. Я уставился на то место, где она сидела, и стал думать. Почему я тут? Видимо, со мной что-то не так, раз я нахожусь в больнице. По крайней мере, мне КАЖЕТСЯ, что я в больнице. И что мне делать? Почему я ничего не помню? Лишь обрывки... Нет, даже не обрывки. Вернувшись, женщина протянула мне небольшое маленькое зеркальце. Но прежде она помогла мне сесть. Это оказалось достаточно болезненным занятием: приходилось много двигаться, а я давно уже этого не делал. Мышцы затекли и болели. Я облокотился спиной о стену позади себя и взял в свои трясущиеся руки зеркало. Чуть повернув его, я смог увидеть свое отражение: бледная кожа, слишком бледная, чтобы быть здоровой, грязные волосы, на оттенок темнее, чем должны были бы быть. И это... мое лицо? - Это я? – спросил. В моих глазах было пусто. Некогда ясного серебристого оттенка, теперь они были мутные. Женщина кивнула. Ее прическа чуть подпрыгнула при этом. Я не смотрел на нее, но все равно знал, что она сделала это движение. И это заставило меня испугаться. Я еще раз посмотрел на себя, прежде чем опустить руки и голову, как будто так я переставал существовать. Снова лопнула жвачка. Я кинул быстрый взгляд на женщину, отмечая, что она снова ее жует. - Жвачка, - пробормотал я, глядя на ее рот. Женщина моргнула и, кажется, растерялась. Лениво подняв руку, я указал на ее губы. Она успокоилась, неловко рассмеявшись. - Вот как... Тебя это раздражает? Я уронил руку на покрывало. Женщина поправила длинную светлую челку и поглядела на мои волосы с отвращением. Не надо было спрашивать почему, сейчас они могли выглядеть только, как дерьмо. Женщина, которую я решил называть Поппи*, встала, потянувшись, и приятно мне улыбаясь. - Не хочешь принять ванну? - спросила она. Я сморщил нос. - С тобой? - Нет, - усмехнулась Поппи, закрыв глаза. Я поглядел на нее подозрительно, не зная, что сказать. Голос ее звучал саркастически, но я был уверен, что говорила она совершенно серьезно. Не знаю. Я бы не чувствовал себя комфортно, находясь совершенно голый, рядом со взрослой женщиной. Не знаю, почему. Возможно, это было связано с ним, о ком я все время думал. С каких это пор я так его называю? Он был мертв, а значит... Стоп. Мертв? Этот загадочный oн был мертв! Я вздрогнул. Он был мертв, а я, видимо, все еще сильно любил его. Кем бы он ни был. "Любовь" - верное слово? Я не уверен.***
Приняв ванну, я сидел в своей кровати, Поппи, стояла позади меня и расчесывала мои волосы. Не знаю почему, но мои руки просто онемели и перестали работать, как только я погрузил их в горячую воду. Это было досадно и, признаться, страшно. Но пока Поппи расчесывала меня, у меня было время, чтобы подумать. К счастью, мой мозг был еще не против того, чтобы поработать нормально. - Эй, Поппи... - пробормотал я. - А? - Там был кто-то еще? Я угадал? Он? Расческа вдруг замерла. Я напрягся. Это был признак того, что я поймал ее на чем-то, но что она скрывала от меня, я не знал. Расческа снова заскользила по моим волосам, разглаживая их. Голос Поппи был тихим: - Может быть. Я нахмурился и хотел было спрашивать дальше, но вдруг что-то случилось. Вспышки... Появились вспышки, которые я ясно видел. Зеленые, черные, желтые и красные вспышки... И брызги белого... Я никогда еще не чувствовал себя настолько хорошо. Но что-то было не так во всем этом. Вместо того, чтобы раствориться, эти вспышки продолжали кружиться у меня перед глазами. Быстро. Очень быстро. Я не видел уже ничего, кроме этих странных пятен, и не слышал ничего, кроме невнятного шума. Кто-то потряс меня за плечо, и пятна исчезли так же внезапно, как и появились. - Что случилось? - затаив дыхание, спросил я. Поппи поглядела на меня испуганно и медленно повела плечами. - Ты был таким тихим, и, казалось, готов был сорваться, как в прошлые два раза. - Прошлые два раза? - переспросил я, не понимая, что она имеет в виду. - Ты, наверное, не помнишь. В прошлые два раза, ты убил двух медсестер, - ее голос был мягким, тихим и... и таким раздражающим! Мои глаза расширились в шоке. Убил? Я? Зачем мне делать это? Я не знаю! И я не думаю, что действительно хочу знать, почему. Особенно теперь, когда Поппи выглядела такой испуганной, говоря мне об этом. Должно быть, это очень плохо... Я почувствовал слабость, понял, что больше так не могу. Нет! Мне нельзя падать в эту темноту! Я слишком поздно понял, что вот-вот упаду в обморок, и изо всех сил старался удержать свое сознание чистым. Там, в темноте, мне не место. Поппи осторожно потрясла меня за плечо. - Ты в порядке? Хочешь спать? - Нет. Я не могу спать, - пробормотал я. Мой язык предательски заплетался. - Ах, ха-ха-ха, - кажется, она не поверила ни единому моему слову. Я подавил рвотный спазм и немного сполз, приняв полулежачее положение. - Нет. Я не буду спать. Я и так слишком долго спал... - сам не знаю, кого я пытался убедить таким голосом. Поппи издала тихий вздох. - Тебе надо поспать. Увидимся завтра. - Но я... Я забыл, - слабо пробормотал я. Темнота надвигалась.***
Забыл? Забыл что? - Мой разум слабо задавался этим вопросом. Он... Я забыл его. Кто он? Кто-то чужой тебе? Он мог бы быть таковым. Его здесь нет. Он мертв. Я знаю, но я не могу... Не могу забыть его. Пока не могу. Постарайся забыть. Ты не хочешь его вспоминать. И то, что он сделал... Я сделал! Я... я что-то помню. Я хочу вспомнить его снова! Нет, ты не хочешь. Просто забудь. Не могу. Пока не могу. Он в темноте. Забудь. Забыть? Кого? Как странно...***
- Ну, как спалось? Я пожал плечами и поднял свою руку, поражаясь тому, что она больше не дрожит. Да и я не чувствую такой ужасающей усталости, как раньше. Я зашевелил пальцами, наблюдая за этим движением. Поппи я не уделял ни капли своего внимания. В общем, она и не претендовала на это. Я часто не обращал на нее никакого внимания, задумывался, и мы часто просто сидели в тишине. Как сейчас. Я не знаю, как долго эта тишина длилась, но меня это и не очень-то волновало. Меня уже давно не волновало, какой сейчас час, день, месяц, год... Но я уверен, что тишина длилась гораздо дольше одной минуты. Поппи как всегда жевала свою жвачку. Иногда я даже задумываюсь над вопросом: зачем она ее так часто жует? Из-за этой штуки я становлюсь нервным, она жутко меня раздражает... Я теперь знаю, что я натворил. Поппи кажется невозмутимой, но я вижу, что она осторожничает, хоть старается этого не показывать. Я вполне даже представляю себе, почему персонал тут идет на многое, чтобы просто успокоить меня. Если я еще кого-нибудь убью... Поппи лишь часть этого. Она говорит со мной, успокаивает. Узнает, обо мне... - Ты, кажется, веселый сегодня, - заметила она, убирая прядь светлых волос, лезших ей в глаза. Я кивнул. - Хммм... Я не забываю. - Забываешь что? - Его. Ну, то, что я о нем знаю. Поппи кивнула. - Ты действительно последнее время интересуешься этим человеком. Несколько недель назад ты спрашивал о нем, и это было все, о чем ты говорил, - напевно сказала Поппи. Она начала записывать это в свою тетрадь. О нем. она всегда записывала в первую очередь. Я не возражал. Я думаю, она знает, кто он такой, но по какой-то причине не говорит мне этого. В последнее время моя голова очищена от суматохи и ярких разноцветных пятен, и я могу думать и рассуждать здраво. Интересно, почему? Медсестры теперь приходили чаще проверять странные машины у моей кровати и даже общались со мной. Наверное, это Поппи им что-то сказала, иначе они игнорировали бы меня, как и раньше. - Я любил его. Я хочу вспомнить о нем, - сказал я спокойно, скрещивая руки на груди. Повисло молчание. Затем Поппи заговорила - Любил? - Да, я любил его. - Что-то новенькое, - прошептала она. - Ничего нового о нем не вспомнил? Я задумался. Нет. Я не помню ничего, когда рядом Поппи. И я не уверен в том, что знаю, как на самом деле узнаю о всех тех вещах, о которых забыл. Но... в последнее время мне снятся сны. И в этих снах я слышу голос. Он картавый, ехидный, полный юмора и даже доброты. Я вижу в этих снах яркие картины. Я вижу людей, которые о чем-то говорят, но я не слышу о чем. Все, что я хоть немного помню - темнота. Шелковая темнота. А недавно я слышал имя. - Я слышал имя. Я не знаю, чье оно. Но в моих снах я слышу имя Джинг, - я запнулся на последнем слове. Нахмурился. Поппи наклонила голову. - Ты знаешь это имя? Закусив губу, я мучительно думаю. Хочется уснуть, чтобы еще раз увидеть этот сон. - Кто-то зовет меня во сне. И я всегда отзываюсь. Я иду на этот голос. Я думаю, это мое имя. Звук чиркающей по бумаге ручки эхом отразилась в тишине, возникшей сразу после моего заявления. Был ли я прав? Зачем она чиркает по бумаге? Наверное, записывает это, ведь я вспомнил свое собственное имя без посторонней помощи. Наверное, это прогресс. Странное имя. Я устал повторять его вслух, и она заметила, что я запинаюсь. Не могу. Поппи подняла брови, и я бросил свои попытки повторить это имя снова. - Я ошибаюсь? - спросил я, наконец. Не могу больше молчать. Я слушал эту тишину слишком долго. Смотрю в ее тетрадь. Мои глаза встречаются с ее взглядом, и в какой-то момент я даже ждал отрицательного ответа. Медленно уголки ее губ поползли вверх. Я почувствовал невероятное облегчение. - Ты прав. Поздравляю. Мне даже не пришлось задавать много наводящих вопросов. Когда она сказала это, когда сформулировала свои мысли в такое предложение, я рассердился. Но, видя ее добрую улыбку, понял, что она на самом деле имела в виду. Это заняло какое-то время, но я все же нерешительно улыбнулся ей в ответ. Это было так приятно, вспомнить свое собственное имя без посторонней помощи, что я даже сам себя похвалил за это. Я откинулся на спинку кровати - спина начинала болеть, если я долго сидел согнувшись. - Ну, я вспомнил свое имя, но... Кто он? - поинтересовался я вслух, глядя на скомканное оделяло. Поппи молчала. Она что-то знала, я уверен, но почему-то не говорила мне. И если бы на ее месте был кто-нибудь другой, я бы пришел в ярость, что от меня это скрывают. Что-то касающееся непосредственно меня. Но это была Поппи. Практически моя мама. Она знала, что для меня лучше, верно ведь? С ней я был живой, чистый, сытый и в тепле. После ее появления моя голова работала лучше, чем до этого. Мне никогда не приходило это в голову, но... была же причина, почему раньше я не мог рассуждать трезво...***
Треск. Крики. Голоса. Обвиняющие голоса. Вот, что я сейчас мог слышать. Огонь весело плясал, а люди кричали и бегали, и я этому не мешал. Пусть трещит огонь, пусть они страдают. Я был рад видеть, как они бегают, мельтешат, словно муравьи, которым сломали муравейник. Да, они заслужили это. Я поднял руку и... Взрыв. Куски бетона, дерева, камня - все летело в разные стороны. Крики наполнили собой все мое существо. Они были такими пронзительными, такими живыми среди всего этого хаоса, что я почувствовал себя нехорошо. Как они вообще смеют жить? Заставь их замолчать! Сделай это перед тем, как уйти! И я сделал. Крики, мольба - все оборвалось в одну секунду. Тишина была такой же невыносимой, такой же плотной, как и крики. Она была в моей голове, почти звенела, готовая взорваться в любую секунду. Но даже при этом мои мысли были четкими и логичными. Тишина. Полная. Плохая. Это было неправильно? Нет, эти мысли не должны лезть в мою голову. Эти мысли навеяны страхом. Липким, как вишневое варенье. Главное, что они ЗАПЛАТИЛИ за то, что сделали. Вот, что на самом деле имело значение. - Мне не нравиться это... Ты действительно сошел с ума. Почему мы делаем это? Мы должны остановиться. Половина города... Неужели тебя это не устраивает? Чувствую, как перья на моей руке встают дыбом, а по спине пробегает дрожь. Игнорируя его слова, я поглядел вокруг, чтобы найти тех, кто остался в живых. Я слышу плач... Как же он сладок! - Ну! Уходим! Здесь дети, их не было там тогда! Даже тот старик, которого мы расспрашивали, ничего не знает! Разве мы не достаточно сделали, Джинг? Стоп! Хватит! Меня действительно уже тошнит от этого! Перестань! Я уйду, если ты не прекратишь. Я больше не буду... Его голос звучит так слабо... Я поглядел на него, приподняв бровь. - Нет, - просто сказал я. - Нет.***
Я сел в кровати быстро и порывисто, широко раскрыв от ужаса глаза и сбрасывая с себя одеяло. Меня пробивала нервная дрожь, мне было холодно. Что это за сон? Он сказал мое имя... Этот голос того человека... Что я сделал? Какого черта?! Я обхватил себя руками, прижав колени к груди. - Что... Что я сделал? - прошептал я тихо.***
Поппи, казалось, было не просто записывать мои объяснения, мои признания, мой сон. Она записывала все аккуратно. Я описывал ей, как звучал его голос, когда он умолял меня остановиться. Жалостный, больной. Рассказывая об убийствах, я споткнулся. Я ненавидел то, что МОИ руки и МОЕ имя было связано с этим поганым словом: "Убийство". Я чувствовал себя совершенно разбитым. Ручка перестала чиркать по бумаге, затих и мой голос. В комнате было холодно. Я не мог смотреть на Поппи сейчас, хотя я сам попросил ее прийти и выслушать меня. Мне просто надо было высказаться. Все это было так неправильно. Вспомнив то, что я натворил, я как будто что-то потерял. Может быть, возможность извиниться? Исправить? - Я действительно сделал это, или не я? - спросил, просто не в силах молчать. Поппи не проронила ни слова, я посмотрел на нее и увидел, как ее глаза потемнели. - Поппи?! Я бросил это громко и пронзительно. Она устало взглянула на меня. - Это сделал ты. Три слова**. Вот и все, что потребовалось, чтобы разрушить тот маленький мир, который сложился у меня в душе, пока я еще ничего не знал. Я не помню своего прошлого, я не знаю, кто я. Кроме Поппи, кроме этой комнаты, кроме этих слов - все остальное было другим миром. И этот мир мне совсем не рад. На самом деле, я хотел бы, чтобы это было не просто сном. Я не привык к этому холодному миру. Даже если бы смог привыкнуть, я не хотел делать это. Не хотел быть частью его. Но я тут. И эти слова есть, записаны на бумаге, что держит в руках Поппи. Это не исчезнет. Ни я, ни сон, ни мир... Это уже привычка. - Почему? Зачем я... - я пытался, но не мог заставить себя говорить дальше. Я чувствовал себя больным. Подняв взгляд от бумаги на меня, Поппи не улыбалась, она даже не пыталась меня утешить. - Если бы я этого не знала, ты бы не говорил со мной об этом сейчас, - сказала она. И мне показалось, что это прозвучало холодно. Очень, очень холодно. Я посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом, не зная, что сказать или сделать. Так вот оно что! Вот почему я тут. Потому, что я... Я убил сотни невинных людей, не жалея никого. Убил ли? Да. И как я это сделал Поппи, моего консультанта, не волнует. Она не заботилась обо мне. Ей заплатили за "заботу". Я один. Что-то сломалось внутри, но я все держал при себе. Все сломается и разрушится, только если я этого захочу. - Ох... В моей голове больше нет нечеткости или недопонимания. Да, я не уверен, сделал ли я ЭТО, но я могу подумать еще раз. Но, господи, об этом так больно думать! Я все понимаю сейчас. Мой разум сходит с ума, когда я думаю, что на самом деле натворил все то, что видел во сне, о чем мне сказала Поппи. Странно. Я помню, что было несколько дней назад, но я не помню, что было до этого. Это скрывается за тонкой стенкой в моей голове. И эта стена готова рухнуть под тяжестью мыслей. Я понял, что после сна, я НЕ ХОЧУ вспоминать. Я не хочу ничего о себе узнавать. Все, что я хочу, это лечь в постель и просто... Я не знаю. Я хочу, чтобы все оставили меня в покое, но в то же самое время, я хочу, чтобы мне все объяснили. Поппи теперь кажется такой далекой... Как и моя мама. Только вот маму хочется вернуть больше, чем ее. Интересно, я когда-нибудь вообще смогу повзрослеть? Я знаю, что Поппи не моя мама. Я достаточно взрослый, чтобы это понимать. Поэтому я понимаю, что я один. Нет... Есть тот человек. Загадочный он, память о котором до сих пор беспокоит меня. Я не шутил, когда говорил, что люблю его. Я думаю, он вспоминает обо мне. Я помнил больше. Это грустно, когда мертвый человек - твой единственный друг.***
- Ты стал реже со мной общаться. Что-то не так? Я не смотрю на Поппи, рассматриваю складки одеяла на своих коленях. Я чувствую между нами холод. Больше, так как раньше, я не могу говорить с ней. Ей хочется потребовать, чтобы я сказал что-нибудь, но она не может. Мне приятно сознавать, что она не может по-настоящему заставить меня что-то сделать или сказать. Подушка, к которой я прислонился, мягкая и теплая. После долгой прогулки (мне теперь разрешали выходить на улицу) очень хочется полежать. Поппи закусила вишневую губу, чуть сузив глаза. У нее наверняка есть какой-то козырь в рукаве, я в этом больше, чем уверен. Она знает, как заставить меня говорить, как и любая другая мама знает, как совладать со своим ребенком. Часть меня надеется, что она использует этот козырь, но другая часть желает, чтобы она этого не делала. Я точно подметил, что сегодня у нее нет жвачки. Должно быть, она сердится. - Поверить не могу, что ты стал таким эгоистом, - прошипела она. Передергиваюсь. Я чувствовал дрожь, когда поднимал на нее глаза. Эгоист? Я? Ха! Эгоист... И рядом не стоял. Конечно, нет. Я вернулся мыслями к нему. Я уверен, он бы ни за что на свете не назвал меня эгоистом. Поппи была готова кричать. - Ты достиг такого прогресса! Ты уже принимаешь меньше препаратов, чем до этого. И ты просто сидишь тут. У тебя прорыв! Тебе становиться лучше, неужели ты этого не замечаешь? Если бы только захотел ГОВОРИТЬ, если бы открылся мне, то, может быть, ты... - Я НЕ ХОЧУ говорить! Комната погрузилась в тишину. Поппи явно озадачена - ее глаза широко раскрыты. Я никогда еще не повышал на нее голос. Но ее боль и отчаяние, волнуют меня в последнюю очередь. И я не стану перед ней извиняться. Нет. Больше не буду. Она делает все это не для МЕНЯ, ее на самом нет рядом со мной. Я больше не испытываю к ней доверия, и я больше не стану ей помогать. Теперь я могу думать логично. Она говорила о таблетках, которые я был вынужден принимать. А теперь, когда их нет, нет и тумана в моей голове, нет больше путаницы. Это препараты были во мне, а не я сидел на них. Я был просто марионеткой в чужих руках. Они накачали меня наркотиками. Могли ли они заставить меня считать, что я убил всех тех людей? Могли ли? Все мои чувства и воспоминания... Они могут быть поддельными. Не знаю, могли ли они это сделать. Одни мысли смешивались с другими, я чувствовал себя параноиком. - Могут заставить меня сделать еще что-то... Поппи сглотнула. - Д-джинг, - позвала она, зная, что тишина затянулась. - Кто это? - пробормотал я. - А? - Я не знаю никого по имени Джинг. Это не я. Я не знаю этого человека. Поппи выглядит очень бледной и взволнованной. - Ты говоришь глупость. ТЫ Джинг... Я поднял на нее пустые глаза. Хотелось рассмеяться в голос. - Нет. Не я.***
Старик бросил на них усталый взгляд, задержав его на черной птице, сидящей на плече молодого человека. Она была чернее, чем ночь, чернее шерсти кошки, что у него была. Предзнаменование беды. Старик без должного страха следил за тем, как парень отводит руку назад, а тело птицы странно меняется. Он просто нанизался на руку этого странного парнишки. - Парень, давай полегче... Старик никогда еще не видел ничего подобного. Ярость росла в глазах этого мальчишки, и это было очень плохо. - Парень... - Это правда они. Они сделали это, - мальчишка медленно сжал кулак. Он пытался успокоиться, закрыв глаза и вздохнув, но со стороны было видно, что он далек от этого. Открыв глаза, он заставил себя говорить спокойно и предельно ясно. Его слова падали с угрозой, заставляя кровь старика стыть в жилах. - Где расположен этот город? Старик поправил очки и посмотрел на мальчика оценивающе. Если он скажет, несомненно, случится нечто страшное. Совесть и так душила его каждый день. Да, он был один из тех, кто замешан в смерти матери этого мальчика. Неужели он имеет право карать их за то, что они сделали? Неужели смерть матери - это предлог, чтобы взять на свою совесть убийство? Нет. Если он сейчас скажет, мальчишка придет в ярость, он может его убить. Но он все равно узнает правду. Он узнает, куда идти. У старика просто не было выбора. - Дай мне посмотреть на карту, - сказал он угрюмо, направляясь к столу. Гнев мальчика не уходил, а уровень враждебности не снижался. - Этот город...***
Она попыталась сбежать, даже опрокинула стул при этом. Наверное, Поппи не ожидала, что я могу так быстро двигаться. Она обманулась, думая, что я до сих пор не могу самостоятельно двигаться, накаченный разными препаратами. Неделю назад я не мог даже руки поднять. Теперь я понимаю, что чувствовали те медсестры, видя, как я, находящийся практически в коматозном состоянии, бросался на них. Заставлял их замолчать. Удар. - Что ты делаешь!? БАМ! - Остановись! - рваный крик агонии. Возможно, это единственное, что она могла сейчас сказать. Поппи. Отвратительный визг. Я улыбнулся. Она была еще жива, и я знал, что красная густая субстанция, лужей растекающаяся под ней, было для меня чем-то вожделенным. Мой мозг милостиво подсказал мне, что это была кровь. Я опустил пальцы в продолжавшую расширяться красную лужу, и поднял их к глазам. Красная капля отделилась и упала вниз. Я знал, что Поппи скоро умрет. Я не знаю, откуда взялось желание попробовать кровь на вкус. Я причмокнул губами и уже было потянулся рукой за новой порцией красной жидкости, как вдруг что-то щелкнуло в моей голове, и я поморщился. - Она не вкусная. Напоминает по виду вишневое варенье, а оно отвратительно, - пробормотал я в разочаровании. - По... почему? - прохрипела Поппи. Ее голос был слабым и надтреснутым. Глаза полны слез. Она явно не понимала, почему я сорвался. Я перевел на нее холодные серые глаза и уронил испачканную красным руку на пол. Она не убежит. Не сможет, ее ноги были переломаны. - Потому что, - сказал я, хотя знал, что это не ответ. - Ты знаешь, почему. - Что? Д-джинг, я... Удар. Она вскрикнула. Я пытался таким образом выместить свою ярость, но она никуда не уходила. - Это не мое имя, - а голос звучал спокойно. - Ки... Кир! Я замер, сузив глаза. Поппи едва была жива. Ее губы почти не двигались, но она пыталась сказать это слово еще раз, чтобы остановить меня. А я... Я знал это имя. Когда-то знал. - Это его имя, - пробормотала она, заикаясь. Ее глаза закатывались. Наверное, она думала, что я остановлюсь. Может быть, я и мог бы оставить ее в живых в отличие от других медсестер, но то, что она знала его имя - знала и не сказала мне! - это усугубляет ее положение. Она знала его имя. Значит, она знает больше. - Что еще? Говори! - потребовал я. Поппи вздрогнула и попыталась отстраниться. Ее губы двигались, она что-то невнятно бормотала. - Я... я... - ЧТО... ЕЩЕ!? – Сопровождая каждое слово ударом. - Я не могу сказать! - прокричала она на пределе своих возможностей. Свой козырь она скинула в биту, и никакой другой защиты у нее больше нет. Она ничего не знает? Сузив глаза, я решил дать ей последний шанс. - Рассказывай. Она молчала, только слезы текли из ее глаз, но меня это не волновало. Они не нужны мне. Они нужны ей, чтобы, быть может, выжить. Они мелькают у нее перед глазами потому, что она боится смерти. Может, она боялась за свою семью? Может, у нее есть муж, дети, родственники? Кто-то, о ком она заботиться? Забоится по-настоящему, а не так, как обо мне. Мне плевать. Хорошо, наверное, иметь семью. Не знаю. У меня ее не было. У меня не было даже воспоминаний! Рубиновые губы Поппи дрожали, и я видел, как жвачка, которую она так любила жевать, застряла у нее между зубов. Она попыталась выговорить слово: "Помогите!", но у нее не получилось сказать его достаточно громко. Я нахмурился. Свободной рукой я оттолкнул ее от себя, и она упала. Сделав это, я повернул ее на бок и подарил Поппи фальшивую улыбку. Я сцепил обе руки на ее горле. Ее глаза расширились, когда она поняла, что я хочу сделать, вскрикнула: - Пожалуйста!!! Крик и какое-то бульканье, когда я сжал руки так сильно, как только мог.***
- Это они! Они сделали это! Они должны умереть, и ты знаешь, почему! - кричал он. Птица молчала, глядя безучастно в лицо мальчишке. - Я не знал ее... Подросток застыл, широко открыв глаза. Он ведь не просто так сказал это, верно? - Что? Глядя на своего друга глазами потускневшего золота, птице было сложно говорить то, что он хотел сказать. - Я не знал ее. Я не знаю, что ты чувствуешь. Все что я могу с точностью сказать, это... это неправильно. Если бы птица не была его самым близким другом, мальчишка не задумываясь порвал бы его на части. Небольшие глаза птицы горели. Он опустился на обломки когда-то большого, красивого и величественного здания. Интересно, боялся ли он мальчишку, или боялся за него? Иногда он понимал его. Честно. У мальчишки было много разных странных идей в голове, но разве они должны были быть в голове ребенка? Вряд ли. Птице сложно было описывать своего друга, как ребенка, но иногда, он действительно был им... - Они убили ее. Прямо здесь. На моих глазах. Они не дали ей шанса, и я... - мальчишка замолчал, кусая губы. Подняв голову, он посмотрел на птицу глазами, полными слез. - Я... я просто не могу дать им шанс, который они забрали у нее. Ты ведь понимаешь! Ты! - прокричал он, плотно закрыв глаза. - ? - птица сглотнула, не желая говорить об этом. Он чувствовал себя ужасно, глядя на лучшего друга, который раскрывал перед ним свою душу. - Это не правильно. Это сумасшествие. И ты ничем не будешь от них отличаться, если продолжишь. Ясные серебристые глаза распахнулись широко. Мальчишка медленно поднял взгляд, поглядев на птицу. Перья, испачканные кровью, дрожь, пробегавшая по маленькому телу и отвращение в глазах, ко всему этому - вот, что он увидел. Что-то сломалось внутри. Обрушилось, разбилось и растаяло. Потому что из всех, кого мальчик знал, только эта птица могла отрезвить его. То, что он сказал... Он велел остановиться. Он прямо заявил: "Ты убийца!". Но тут же в голове появилась картина: она кричит, а он, беспомощный ребенок, просто стоит и смотрит, как она умирает. Кому доверять? Он пришел сюда для того, чтобы... Ему было все равно, он готов был даже потерять свой титул и получить прозвище "Убийца". Он был готов. Но теперь, мальчишка не был уверен, что хочет остановиться. И не знал, продолжать ли. Месть душила его. Как много людей он убил, чтобы цепкие пальцы, наконец, отпустили его горло? Чтобы убить эту горечь внутри? На глаза навернулись слезы. Он закусил губу. - Зачем? Зачем ты сказал это? - прошептал он. Голос утонул в треске огня. Он не никогда не сможет получить ответ. Слишком спокойной была реакция для его нестабильной психики. У тьмы есть удивительная способность... Она может поглощать собой целый мир перед твоими глазами.***
Человек за столом молчал, глядя на мальчика, который сидел напротив него. Под рукавами сверкает сталь наручников. Они точно такого же цвета, как и глаза у этого странного парнишки. Человек сильно сомневается, что наручники на самом деле нужны. Мальчишка сидел на стуле в свежей одежде, в которую ему пришлось переодеться - его собственная была испачкана грязью, гарью и кровью. Он выглядел таким маленьким сейчас. Просто сидел и вертел в своих пальцах черное перо, разглядывал его и молчал. Перо было занятное, темнее столешницы стола, сделанной из черного дерева, но если приглядеться, можно было увидеть на нем бурые и малиновые пятна. Не сложно было догадаться что это. - Итак, я не расслышал твоего имени, мальчик, - сказал мужчина. Он так и не смог отыскать о нем всю информацию - место, где хранилось свидетельство о его рождении, было уничтожено, сожжено. Кто сидит перед ним, человек не знал. Мальчик заговорил шепотом, тихо, едва различимо: - Джинг. Человек нахмурился, записывая имя. Странное оно, хотя человек, которому оно принадлежало, казался не менее удивительным. - Итак, Джинг, я полагаю, ты не станешь ценить нашу помощь, но я все-таки подтолкну тебя на верный путь. Заполни хотя бы несколько бланков, я знаю, ты можешь, - сказал он, кладя перед притихшим мальчиком несколько листов. Джинг взглянул на них и медленно, как будто бы движение причиняло ему боль, протянул руку, подхватив парочку. Когда мальчик начал писать, мужчина не мог оторвать взгляд от окровавленного пера и от синяков и ссадин, которые отчетливо проступали на коже мальчишки, когда рукава рубашки немного задрались вверх. Он сидел и писал, почти не обращая на мужчину внимания, просто продолжал строчить историю своей жизни. Он остановился внезапно, из-под длинной челки сверкнули сталью и холодом глаза. Нахмурившись, мальчик внимательно поглядел на мужчину, который даже вздрогнул, заметив на себе этот взгляд. - Зачем наручники? - спросил он. - Ах, это часть нашей сделки. Ты в психиатрической больнице, естественно, тебе пришлось бы с кем-нибудь переговорить, - объяснил мужчина. – Но ты... Серые глаза просто смотрели на него, темнея. Как мальчику было сказано, его безумие стояло под вопросом. Это была правда. Что-то оборвалось внутри него снова. И если бы не эти наручники на руках, он бы бросился на человека, сидящего напротив него, и убил бы этими самыми руками. Ему сказали, что наручники теперь будут всегда, если он хочет иметь консультанта. Листы перед ним были чисты, только на одном неаккуратным почерком было что-то написано. Была описана его жизнь в этих стенах. В этом убежище или, может быть, тюрьме, в котором он не хотел умирать. Но он умрет. Он не был уверен, что скоро или сейчас, но умрет.***
Тишина и темнота. В комнате было пусто. У одной стены стояла кровать, но это было все. Осмотрев комнату, Джинг подумал, что его судьба жестоко над ним насмехается. Он застрял в этой маленькой комнатушке один на один с самим собой черт знает, на какое время! Если бы было хоть что-то острое, когда это действительно необходимо... Он покачал головой и вздохнул. "Для этого еще не время", - понимал он, рассматривая тяжелую дверь - выход. На самом деле ему совсем не хотелось умирать, верно ведь? - Сомневаюсь, - произнес он вслух. Оглядевшись еще раз, подросток смирился со своим пребыванием здесь и побрел к кровати. Вечером того же дня его нашли там лежащим и играющим с большим и черным пером в малиновых пятнах... Оно было немного помято. Когда его вертишь, крутишь, сжимаешь, оно тихо и успокаивающе шелестит в пальцах. Это гипнотизировало, и Джинг не мог оторвать от него взгляда. Это помогало размышлять о пошлом, как и несколько дней назад, четко, логично... В конце концов, он не был сумасшедшим, конечно нет. Можно было бы решить, что он окончательно сошел с ума, но Джинг отчетливо понимал, что даже теперь, когда его обвинили в смерти стольких людей, он совершенно здоров. Нет, он ясно понимал и отдавал себе отчет в том, что сделал. Не было никакого голоса, состояния аффекта или импульса, заставившего его убить всех тех людей. Это было ЕГО СОБСТВЕННОЕ решение. И даже если другие верили, что их сказочный герой, о котором ходили множество легенд, рассказываемые детям на ночь, был психом, он знал, что это не так. Какие у них есть доказательства, кроме его собственных слов и поступков? Нет никаких. Он был в этом уверен. Первая медсестра была убита не случайно. Она рьяно желала сделать свою работу, расспрашивала его. Джинг чувствовал себя подопытным кроликом, он не хотел, чтобы его изучали, словно диковинное животное, а она сделала самое худшее, что только могла. Как это низко, насмехаться над психически больным ребенком... "И глупо", - думал он. Как собака на поводке, она висела на своем собственном ремне, повешенная в душе. Никто не мог понять, как это случилось. После нескольких тестов, они решили, что могут повесить это на Джинга. Он взял на себя вину, спокойно объяснив им, почему она заслуживает медленной и мучительной смерти. После этого за ним начали очень внимательно следить. Вторая медсестра была достаточно милой старушкой. Джинг не хотел ее убивать, но она была сердита на него, а в последнее время даже малейшая "насмешка" могла вывести его из себя. Наверное, она не имела это в виду, но неужели он мог предугадать, что убьет ее? Она говорила о его глазах. Сказала, что они больше не серебряные. Просто серые. Так говорили и после нее, он даже начал верить в эту ложь. Они были лживы, не так ли? "Конечно", - говорил он сам себе. Он был уверен, что не сошел с ума, как считали другие, но... Чем больше он об этом думал... Может быть, он так долго об этом думал, что это и стало причиной его болезни? Может быть, надо было перестать думать? Смерть Кира преследовала его во снах и на яву, даже здесь, в этом убежище, или в этой тюрьме. Это было все, о чем он мог думать. Порою, он думал, как все могло бы быть. Если бы он действовал побыстрее, если бы не остановился и дошел до конечной цели, если бы Кир оставил, как и он, жалость... Все могло бы быть по-другому. Кир был бы жив, а Джинг не сидел бы сейчас тут. Или бы сидел? А если ему было суждено попасть в эту белую комнату с мягкими стенами? Или же это просто случайность, нелепое совпадение? Он не знал. Все, что он знал наверняка, это то, что Кир был мертв. Он на самом деле остался один. Одинокий, холодный, уставший. Это было совсем не смешно. Если б можно было прочесть поступок Кира, как письмо, Джинг был уверен, подпись его стояла бы там добровольно. Каждый день ему были назначены таблетки и уколы, и совсем скоро мир начал расплываться перед глазами. Джинг забывал некоторые слова, имена, поступки... Думать сейчас было все равно, что плыть сквозь густой кисель. Каждая попытка была мучительней предыдущей. И в какой-то момент Джинг решил вообще больше не думать. Никто бы не смог предугадать, что потеря воспоминаний, дело его собственных рук.***
Тело его просто лежало там, словно разбитое и мертвое. И когда мальчик смотрел на него, его сковывал ужас. Первым чувством было непонимание. Присев рядом и коснувшись его тела, он тихо позвал друга по имени. Не получив ответа, сделал это громче, затем снова и снова... Ужас в его глазах достиг своего апогея. Быстро сочилась кровь, его пальцы уже были покрыты ею, а она капала, темная, густая. Она стекала по его рукам, как маленькие ручейки, собиралась в ладони и, стекая вниз к пальцем, отправлялась в свободный полет до пола. Мальчик мелко дрожал, а мир вертелся перед глазами все быстрее и быстрее. Джинг просто не успевал за ним уследить. - КИИИИИИИИИР!!! _______________________________________ * "Поппи". Прим. переводчика: Я решила называть ее так. Изначально ее «имя» произошло от Pop (pop gum – жвачка (англ.)), но это не очень звучит на русском, верно? Поп. Вот и появилось имя Поппи. ** "Три слова". Прим. переводчика: «- You did. Two words». И все-таки разные языки)))