Хорошая выпивка

***

Шерлок Холмс не теряет очарования даже тогда, когда выпьет. Он человек, не склонный к проявлению умеренности в чём бы то ни было, и я видел, как Холмс флиртует с крайностями: нерегулярно питается, употребляет кокаин, идёт на большой риск. Но при этом он не переходит границы, и, хотя я волнуюсь из-за его питания и наркотиков, следует признать, что Холмс никогда не утрачивает здравомыслия. Что касается алкоголя, то он употребляет его с осторожностью и всегда внимателен к собственной реакции на него. Холмс очень редко напивается допьяна, поэтому случаи, когда мне выпадает возможность увидеть его в состоянии алкогольного опьянения, можно пересчитать по пальцам. Но даже в таком состоянии он выглядит великолепно. Сегодня вечером у нас нет никаких дел, и я вижу по его глазам, что он не против провести время в приятной расслабленности, а для этого выпить. Часто после того, как расследование завершено, мы это отмечаем: он вручает мне бокал и наливает бренди на палец или два, и мы, устроившись в креслах у камина напротив друг друга, разговариваем, вновь переживая наше приключение и смакуя его детали. Я прошу его рассказать мне, как и когда он заметил улики и какой ход мыслей вёл его от полной неясности к триумфу истинного умозаключения. Он улыбается, притворно возражает, но потом, польщённый моим вниманием, снова и снова поражает своей дедукцией. Потом он встаёт, чтобы налить ещё бренди, но я знаю, что он предпочёл бы вместо него. Я открываю буфет и достаю бутылку с очень старым односолодовым шотландским виски. – О, Уотсон, вы меня испортите, – произносит Холмс и принимает моё предложение. Наш второй бокал обычно влечёт за собой обсуждение научных вопросов. Холмс часто использует в своих интересах моё медицинское образование, хотя и сам неплохо разбирается в анатомии, и я горжусь тем, что могу помочь такому умному человеку в его работе. Он говорит мне, что я незаменим, и я краснею. После третьего бокала мы переходим к философии. Удобно устроившись в кресле, Холмс лениво жестикулирует, и халат соскальзывает с его рук, обнажая красивые запястья. Мой рот пересыхает. Его скрещенные в щиколотках ноги упираются в решётку камина. Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Взгляд его серых глаз затуманен, зрачки расширены, и мне кажется, что я могу в них утонуть. К этому моменту в его речах соединяются поэтичность и горечь, он рассуждает о жестокости мира, о желании людей причинять друг другу боль и о неизбежном желании преуспеть и любыми путями нагрести побольше денег. Иногда он сопровождает свои слова крепкими выражениями. Это может показаться странным, но я люблю, когда он ругается. Холмс так элегантно и так небрежно это делает; он никогда не бормочет ругательства под нос и не смущается их тяжестью. Он не вульгарен и не груб, и использует ругательства столь удачно, что я не могу им не восхититься. К четвёртому бокалу виски улица снаружи пуста, а дом тих. Мне слышно, как миссис Хадсон, закончив домашние дела, ложится спать. Мы с Холмсом одни, и знание этого, наряду с большим количеством прекрасного алкоголя в моей крови, делает меня смелее. Симулируя беспечность, я пересаживаюсь с кресла на диван, и он, зная об этом, улыбается. Он знает о том, что случится потом. Отставив бокал, он присоединяется ко мне, скользнув под мою, якобы случайно лежащую на спинке дивана, руку. Он касается моего колена, кладёт ладонь на бедро и прижимается к моему боку. Наш разговор прерывается, и некоторое время мы сидим рядом в тишине. Я наслаждаюсь тяжестью его плеча и ощущениями его ноги рядом с моей ногой, и руки – на моей груди. Я медленно убираю руку со спинки дивана, и он улыбается. Затем он поворачивает ко мне лицо, и я могу почувствовать запах виски в его дыхании. Наш первый поцелуй этим вечером – нежен и почти нерешителен, а его рот податлив под моим. Набрав в грудь воздуха, он размыкает губы, и я наклоняю голову, чтобы углубить поцелуй. Моя рука, которой я до этого держал стакан, теперь пуста, и я касаюсь ею его щеки. Тихий шорох щетины под моей ладонью заставляет моё дыхание сбиться, наполняя удивлением и радостью, и я чувствую, что он улыбается. Скользнув языком между моими губами, он потом облизывает их, и я с удовольствием захватываю его язык в плен. Холмс на вкус – виски, табак и тёплое желание; вкус дымный и роскошный. Мне хочется Холмса укусить. Я слегка сжимаю зубами его губу, он поддаётся, и мои поцелуи становятся агрессивнее. Но вот он дёргает за лацканы моего халата, теснее прижимается ко мне и перехватывает ведущую роль: он умеет быть и властным, и напористым. Отстранившись друг от друга, мы дышим быстро и поверхностно, а пристальный взгляд Холмса встречается с моим. Я никогда не сомневаюсь в нём в такие моменты: это не ошибка. Дело не в алкоголе, хоть он и неизменно заставляет забыть обо всем, что не касается нас – нас двоих. Щёки Холмса пылают живым румянцем, глаза – горят, влажные губы, которые я только что целовал, улыбаются. Я с нежностью целую его ещё раз, а он отпускает мой галстук и гладит меня по груди. – Уотсон, – тихо говорит он, – вы хотите перебраться в другое место? Я хочу. Но сегодня вечером я склонен к озорству. Я качаю головой. Он приподнимает брови. – О, – ухмыляется он, – я всегда так рад, когда оказываюсь прав по отношению к вам. – Правы по отношению ко мне? – не совсем поняв, что он имеет в виду, спрашиваю я и начинаю расстёгивать его воротничок. Он откидывает голову, показывая длинную линию стройной шеи. Не в силах сопротивляться искушению, я наклоняюсь и прижимаюсь открытым ртом к его горлу. – Да. Вы – человек, который наслаждается острыми ощущениями от опасности, – шепчет он. – Ну, да, – соглашаюсь я, покусывая его ключицу, – но я не думаю, что середина ночи в запертой квартире – опасное место для того, чтобы заниматься чем-то подобным. – Вы слишком трезвы, – жалуется он, отстраняясь и расстёгивая свою рубашку до пупка, – если можете так рассуждать. Распахнув халат на его груди и проведя рукой по голой коже, я останавливаюсь на нежном участке чуть ниже рёбер. – Молчите, – говорю я ему. – Я трезв ровно настолько, настолько хотел бы быть, и пьян ровно настолько, насколько пожелал сам. Его смех заставляет меня улыбнуться. Снова прикоснувшись губами к его шее, я прокладываю путь поцелуями к напрягшемуся пику его соска. Холмс сдерживает стон, когда я пускаю в дело язык, и зарывается руками в мои волосы, чтобы удержать меня на месте. Его кожа чистая и чуть солоноватая, и всегда такая чувствительная. Одной рукой всё ещё обнимая его за плечи, я тяну его на себя, и он выгибает спину, когда я вновь осторожно его кусаю. – Боже, – шепчет он, – как хорошо. Вытащив рубашку из брюк Холмса, я ныряю рукой между его бёдрами, где в ожидании меня он уже твёрд. В поисках давления он инстинктивно толкается в сторону моей ладони, и я его сжимаю. Двойная стимуляция на соске и члене заставляет его выгибаться в спине и учащённо дышать. Для того, чтобы вернуть ласку, его быстрые чуткие пальцы натыкаются на мои колени, скользят вверх, и я не могу сдержать стон удовлетворения, когда он обхватывает головку моего члена через брюки. Он издает недовольный звук, похожий на рычание, когда я, отстранившись, соскальзываю с дивана на пол, но быстро замолкает, когда я раздвигаю его колени. Он избавляет меня от воротничка и галстука, в то время как я расстёгиваю его брюки, а потом поднимает бёдра, и я их дёргаю вниз. Мы вместе снимаем с него брюки и бельё, и потом бросаем всё это через моё плечо. У меня занимает секунду, чтобы снять с него носки. Откинувшись на спинку дивана, он тихо смеётся, и я обхватываю руками его обнажённые лодыжки прежде, чем оказываюсь между его коленей. Я тяну Холмса на себя до тех пор, пока он не сползает на край дивана, и я могу восхититься своим призом. Его член длинный, твёрдый и розовый напротив его бледного подтянутого живота. Он нетерпеливо дёргает бёдрами, и это заставляет член качнуться. Фыркнув, он улыбается и снова зарывается пальцами в мои волосы. – С вашей ногой всё в порядке? – спрашивает он, глядя на меня, и я киваю. – Да. – Скажите мне, если она заболит, – говорит он. – Я не хочу быть виноватым в том, что её сведёт судорога, а затем в течение нескольких дней вы будете из-за этого ворчать. – Я покажу вам ворчание, – говорю я, раздвигая колени Холмса ещё шире и обхватывая его член губами. Вскрикнув, он зажимает рот руками. Я выпускаю его член изо рта, и тот ударяется о низ его живота. Холмс невольно чертыхается, и я обхватываю его член рукой. Не спуская с него глаз, я скольжу языком вокруг его истекающей предэякулятом щели до тех пор, пока он, задыхаясь, с открытым от наслаждения ртом и дрожащими от напряжения бёдрами, не начинает меня умолять продолжить. Тогда я снова обхватываю член губами и заглатываю его до тех пор, пока мои усы не касаются тёмных жёстких завитков волос в его паху. Я слышу, как он стонет, шепча моё имя, и я опять отступаю, прикасаясь к члену только губами. А потом снова заглатываю, и так много раз. Рука в моих волосах сжимается, но никогда не требует; он держится изо всех сил, но не командует мной. Не здесь. Моя челюсть немеет, в горле начинает саднить, а голова приятно кружится. Мне кажется, что мой собственный член стал огромным, потому что на меня действуют возбуждающе и само присутствие моего друга и возлюбленного, и то, чем мы занимаемся, и подогретые алкоголем фантазии. Я делаю с ним, что пожелаю, а он извивается и вздыхает, чертыхается и стонет, и когда я смотрю на него, моё сердце бьётся учащённо. Он всё ещё в рубашке и халате, но они так распахнуты, что становится видим румянец на его груди. Его соски напряжены, а грудная клетка вздымается и опадает как при быстром беге. В какой-то момент я замечаю, что, приоткрыв рот, он наблюдает за мной. Затем обе его руки нежно охватывают и баюкают мою голову, а ногти мягко скользят по коже шеи. Я совершенно пьян от происходящего, и слышу собственный стон как будто со стороны. Когда я отстраняюсь, чтобы отдышаться, он гибко наклоняется и целует мою шею, уставшую челюсть, лоб и виски. Я медленно его ласкаю и целую внутреннюю поверхность бёдер, и он шепчет: – О, Джон. – Вы хотите вот так? – спрашиваю я. – Пожалуйста, – просит он, – не останавливайтесь. То, что вы делаете, слишком великолепно, чтобы останавливаться. Обожаю ваш рот. Я краснею, польщённый и возбуждённый, и он проводит большим пальцем по моей нижней губе. Я облизываю кончик его большого пальца и вижу, как он вздрагивает всем телом. Я наклоняюсь, чтобы продолжить. На этот раз он закидывает левую ногу на моё правое плечо и утыкается пяткой мне в спину. Я скидываю с себя жилет. Проведя пяткой по моей спине, он притягивает меня ближе. Я могу почувствовать, как всё его тело напрягается, а бёдра вздрагивают. Его пальцы конвульсивно сжимаются, а я в свою очередь надёжно его удерживаю, большими пальцами касаясь его живота чуть выше бёдер. Его стоны, становясь всё громче, звучат бесстыдно и благодарно. Мне нужно его успокоить; мне так жаль, что он вынужден сдерживаться и не может издавать рвущиеся из него звуки в полную силу. Я хочу, чтобы он закричал, когда кончит, вознося радость к небесам. Но при этом в глубине души я молюсь, чтобы он никого не разбудил, и чтобы нас ни в чём не заподозрили или не прервали. Он вцепляется в меня, издавая стоны сквозь зубы, и я чувствую, как его бёдра приподнимаются. Его член, набухая у меня во рту, становится единственным, что я сейчас ощущаю в реальности, остальной мир тонет в зыбкой, качающейся дымке, и мне до него нет дела. В действительности мне не хватает кислорода, но мне не хочется прерываться ни на секунду, пока мой возлюбленный не доберётся до пика с долгим протяжным стоном. Он мечется, но я его крепко держу. На глаза мне наворачиваются слёзы, близкие к слезам экстаза; всё моё существо готово дарить ему удовольствие. Всхлипнув, он произносит моё имя, содрогается в волнах наслаждения и, наконец, замирает. Его нога падает с моего плеча, а его член выскальзывает из моего рта. Я вытираю тыльной стороной руки губы и целую внутреннюю поверхность его колена, когда откидываюсь назад на пятках. Мой член пульсирует. – Идите сюда, – говорит он, наклонясь ко мне и хлопая по дивану рядом с собой. Его глаза полузакрыты, взгляд расфокусирован, а улыбка безумно счастливая. – Боже, вы великолепны. Признаюсь, в ответ на это я набрасываюсь на него с отчаянными поцелуями, и он, не тратя времени впустую, расстёгивает мои брюки, сжимает мой член, медленно выдыхает напротив моей ключицы. А потом он проводит большим пальцем по головке, и я от неожиданности дёргаюсь. – Спокойней, – шепчет он, медленно меня поглаживая. Я закрываю глаза. Руки Холмса ловкие и сильные, и он может играть на мне как на скрипке, вызывая дрожь удовольствия медленными движениями. Он целует мою шею, челюсть и сжимает руку. Я цепляюсь за него, как прежде, и обнимаю за плечи. Я знаю, что он наблюдает за моим лицом, поэтому позволяю ему увидеть, как прикусываю губу и морщу лоб. Он изгибает запястье, и я задыхаюсь от удовольствия, пронзающего позвоночник. Я слышу, как он смеётся. А потом он говорит: – Откиньтесь, мой дорогой, – и отпускает меня. Он убеждает меня до тех пор, пока я не ложусь на диван. Теперь его глаза горят от нетерпения, и я со вздохом подчиняюсь его желанию. Подняв руки и вцепившись в подлокотник дивана, я раздвигаю бёдра, а он медленно наклоняется до тех пор, пока не прикасается губами к головке моего члена, и первое прикосновение его языка заставляет меня поневоле дёрнуться, потому что моё тело как будто пронзает быстрая сладкая молния. Он облизывает меня, пока я не начинаю умолять о большем, а затем открывает рот. Он не может принять меня глубоко в таком положении, а его движения после собственного оргазма несколько хаотичны. Вскоре мой член становится влажным от слюны, и рука легко скользит вверх и вниз, встречаясь с его губами. Удовольствие – горячее и настойчивое. Мои яйца тяжелеют, и в тот момент, когда я изнемогаю и готов попросить его прикоснуться к ним, он это делает; обхватив мошонку другой рукой, он сжимает её напротив основания моего члена. – Уотсон, – внезапно говорит он, отстранясь и оставляя меня нетерпеливым и жаждущим. – Хотели бы вы мои пальцы? – Да, – выдыхаю я, – да... о... пожалуйста, да. Холмс быстро облизывает свои пальцы, и снимает с меня брюки другой рукой. Он снова обхватывает меня губами и тут же скользит одним пальцем в моё тело. Вторжение – желанное, и я не сдерживаю стон удовлетворения, который срывается с моих губ. Эти три ощущения – рука, губы и пальцы – быстро подводят меня к пику, и я не знаю, сколько времени смогу продержаться. Я почти не замечаю добавление второго пальца, но увеличение давления заставляет меня извиваться от восторга. Приглушённо застонав, Холмс начинает поглаживать меня внутри пальцами, зеркально отражая движения другой руки и рта. Когда он наконец-то прикасается к простате, я внезапно напрягаюсь, отчаянно пытаясь предотвратить оргазм. Он, должно быть, чувствует это, но вместо того, чтобы позволить мне восстановить контроль, он снова прикасается к простате. Я начинаю дрожать. Он стонет, не выпуская член изо рта, и продолжая проникать в меня быстро и неглубоко. У меня буквально перехватывает дыхание. Я хочу больше, я хочу, чтобы он продолжал, но не могу сдержать себя. Волна поднимается, унося меня с собой, и я пытаюсь как-то предупредить Холмса об этом. Но тот, поощряя, только обхватывает меня надёжней, продолжая прикасаться влажным горячим языком. То, как Шерлок Холмс сконцентрирован на том, что делает, и его вид с моим членом во рту подводит меня к краю. Зажмурившись, я с криком кончаю, дрожа всем телом; кровь поёт в моих ушах. Холмс продолжает работать надо мной с опытной непринуждённостью, поглаживая меня, мягко заглатывая, не жалуясь на неудобную позу, и с пальцами глубоко во мне. Я вздрагиваю от удовольствия, когда он освобождает пальцы, и отстраняюсь, потому что вспышки ощущений начинают вызывать чрезмерную чувствительность. Холмс вытирает свои пальцы рубашкой, а затем выпрямляет мои ноги и ложится сверху на меня. Прижавшись щекой к моему травмированному плечу, он меня обнимает. Я обнимаю его в ответ, осыпая благодарными поцелуями его мягкие волосы. Шумно выдохнув, он сжимает мои рёбра локтями. Его бёдра ниже моих, и он приятно устроился между моими ногами; я ощущаю его живот напротив своего чувствительного члена. Пока я пытаюсь отдышаться, мы какое-то время молчим, а затем я понимаю, что Холмс задремал, тихо и уютно похрапывая. – Холмс, – зову я его. Он поднимает голову и сонно моргает. – Что? – Мы не можем вот так заснуть, – предупреждаю я. Он хмурится. Волосы падают ему на лицо. Я отвожу их. – Нет, – бурчит он, снова прижимаясь к моей груди. Он целует кончики моих пальцев, кусает один, и я обнимаю его крепче. Если я позволю нам здесь заснуть, мы почти наверняка будем обнаружены. Думаю, что голая задница Шерлока Холмса – последнее, что наша домовладелица хотела бы увидеть утром. А самое последнее из этого списка, я уверен – почтенный доктор, лежащий под ним. Но мы можем подарить себе ещё несколько минут неги и покоя.