Ягодный поцелуй

Зима наступила совсем неожиданно, не предупредив и не послав никаких весточек о своем приходе. Она ведь королева, королевам все можно... В одно утро, ничем не отличающееся от других, Родерих проснулся от невыносимого холода, который обжигал зимним огнём, лизал своими языками синего пламени незащищенное тело, как будто пытался заморозить его до пробуждения. С того времени прошло уже несколько дней. Некогда завораживающая метель, теперь выводила из себя своими завываниями, волшебный и пушистый снег ныне не доставлял радости и не напоминал о детстве, принося проблемы и затрудняя выход из дома. Австрия сидел в мягком кресле перед камином, лениво листал пожелтевшие страницы книги, желая хоть немного согреться после многочасового пребывания на улице и отдохнуть от тяжелого трудового дня... На очередном скучном диалоге он потянулся и зевнул. На губах почувствовался солоноватый привкус крови, и аристократ снова заскулил. - Опять... - с досадой произнес Эдельштайн, доставая из своего кармана маленькую коробочку красного цвета. От холода у австрийца потрескались губы и теперь при каждом неловком движении появлялась кровоточащая ранка и болезненные ощущения. Он нанес помаду, вдыхая любимый клубничный аромат и слабо улыбнулся. Родерих уже направился в сторону своей кровати, как за спиной раздался оглушительный удар двери о стену. Хлипкие старые крепления угрожающе заскрипели, намереваясь вот-вот отвалиться. В комнату, пошатываясь, вошел Гилберт, который выглядел ужасно: опухшие глаза, покрасневший нос и трясущиеся руки, сжимающие свои плечи, весь он как будто уменьшился в размерах под тягой какой-то проблемы. - А-а-апчхи! Тьфу. Аристократишка, у тебя есть что-нибудь от ... п-п-пчхи! Простуды? - Гилберт не переставая чихал, шмыгал носом и трясся, переступая с ноги на ногу. Австрия был, конечно, крайне недоволен таким вечерним посещением с выламыванием дверей и как-всегда-дурацкими обращениями, но все-таки проникся сочувствием к заболевшему арийцу. - Присядь. Вот, у камина. Где ты успел простудиться? Ты же из дома, вроде, не выходишь. - это он знал по хаосу, который учинял каждый раз Байльшмидт до возвращения Австрии. - Я сегодня э-э-пчхи! в снежки играл. И-и-ичхи! Да твою мать! - громко выругался в пустоту Гилберт, вновь и вновь прикрываясь платком. - И в снегу валялся, да? - укоризненно произнес брюнет, мысленно отчитывая Пруссию за подобное поведение. - Ты же не ребенок, Гил! - Я, кажется, просил - пчхи - вылечить мой чих и кашель, а не - пчхи - лечить мне мозги. - огрызнулся блондин и смерил Австрию самым непроницаемым взглядом бордовых глаз. Родерих хмыкнул и протянул Байльшмидту несколько противовирусных таблеток, которые облегчают общее состояние и могут поднять на ноги за короткие сроки. "Теперь еще и следить за ним, чтобы он таблетки пил... Господи, как с малым дитем..." - взмолился австриец, направляясь к кровати и стягивая оттуда свое одеяло. Он накинул его на трясущиеся плечи Гила, аккуратно укутывая, чтобы тот наконец-то перестал трястись. - Мне кажется, у тебя температура. Я проверю? - Эдельштайн пытался согреть руки, потирая одну о другую, чтобы точно определить наличие сего фактора. Но все было тщетно, ладони были похожи на две ледышки. Ими он мог только еще раз заморозить болеющего. Пруссия лишь кивнул, но ничего не ответил. Брюнет подошел к креслу и склонился над кашляющим немцем. "Я пожалею об этом" - подумал Австрия, прислоняясь губами ко лбу Гилберта, от чего тот моментально распахнул глаза, ядовито ухмылясь. - Ты опять все перепутал... целуются не та-а-пчхи! Сука-а. - он подтянул плед, еще глубже кутаясь в нем, но продолжал все так же улыбаться. - Я бы попросил обойтись без ругательств в моем доме, Гилберт Байльшмидт. Но ты шути-шути, пока можешь. Ты весь гор... - Родерих осекся, не желая побудить еще одну волну глупых и пошлых шуток в исполнении этого неотесанного болвана. - У тебя жар, Гил. Гил начал принюхиваться и почему-то потянулся пальцами к своему лбу, потирая место "поцелуя". Улыбка стала еще шире, привычный смешок медленно перерастал в дикий хохот с короткими перерывами на кашель и мат. - А-апчхи! А у теб-б-бчхи клубничный блеск для губ? Ты встал на кривую дорожку, братец? Скоро начнешь глаза красить? Ариец заходился в истеричном смехе-кашле. Со стороны казалось, что он лишился рассудка (а был ли он когда-то..?) Австриец вспыхнул и, отвернувшись, снова начал рыться в аптечке, достал оттуда маленькую белую таблетку и швырнул ее обладателю не сползающей ухмылочки. Он хоть и болел, но оставался таким же... вредным и противным. Родерих поспешно вылетел из комнаты, пытаясь скрыть предательский румянец на щеках. - Что вообще, черт возьми, заставляет меня каждый раз помогать ему?! В гневе и беспамятстве он дошел до кухни, намереваясь заварить малиновый чай, чтоб этот дурак язык себе обжег и не смог больше издеваться... Вернулся аристократ, уже почти отойдя от инцидента. Чего обижаться на больного?.. Вдруг он умрет, а Родерих на него в обиде. Нехорошо получится. Брюнет передал чашку Гилберту и опустился на стул рядом с роялем, ожидая, когда же этот незваный гость соизволит убраться и оставить в покое австрийца, хоть и понимал, что нужно будет ночью проверять температуру и остерегать его сон... Несколько минут царило полное молчание, прерываемое только сюрпаньем чая из чашки. - Так что это за блеск? - издевательски произнес Гил уже более уверенным тоном. Зубы его больше не отбивали чечетку друг об друга, да и сам он не трясся. - Это не блеск, дурья твоя голова... это помада... Губы имеют свойство трескаться на морозе. Могу тебе дать попробовать, попользоваться - потирая переносицу произнес Австрия, снова замолкая в ожидании новых издевок. Но вместо этого он услышал приближающиеся шаги, от чего поднял голову. Над ним нависал Байльшмидт, который выглядел как совершенно здоровая страна. (Ну, насколько это применимо к нему) - М-м... интересное предложение. Давай, я попробую. Австрия не отводил своих фиолетовых глаз от изогнувшихся губ арийца. Что-то в этом тоне ему подсказывало, что не все так просто. Не успел он даже проговорить это у себя голове, как к щеке его прикоснулась холодная ладонь. Он ощутил чужие теплые губы поверх своих, во рту смешался вкус малины и клубники. Голова Родериха закружилась, брюнет, ничего не понимая, зажмурился и уже было ответил на поцелуй, как вдруг сознание отвесило мощную пощечину, возвращая на землю. Австриец оттолкнул Гилберта, заливаясь ярко-бордовым румянцем. - Как ты... Что ты себе... Что это сейчас... - он вскочил со стула, размахивая рукой, указывая то на Гилберта, то на себя, то куда-то в пустоту. - Не говори, что тебе не понравилось. Все равно не поверю. Твой румянец на щеках, э-э-э, все сказал за тебя. Ксе-ксе. В один момент в голове Эдельштайна все перевернулось. Ему и правда понравилось, он захотел ответить на этот поцелуй... Родерих не верил в это и с радостью врезал бы себе, чтобы опомниться, но он не успел этого сделать. Блондин заключил его в свои крепкие объятия, положил руки на талию Родериха, прижал к себе как можно сильнее и вновь накрыл своими губами губы австрийца. Аристократ попытался оттолкнуть его, сопротивляться, но, сам того не желая, сдался и немного приоткрыл рот, отвечая на поцелуй, разрешая чужому языку исследовать свой рот миллиметр за миллиметром. Ариец, видимо, вошел во вкус и начал углубляться, что вызвало волну боли и заставило взвыть Родериха. Байльшмидт буквально отскочил от него, пытаясь понять в чем дело, что он сделал не так... где допустил оплошность? Брюнет лишь указал на вновь треснувшую губу и потянулся за помадой. - Слушай, а ведь ты не такой уж и слабый, Эдельштайн. Мог бы и оттолкнуть меня... - снова ухмыляясь, произнес издевательски Гил, опускаясь в кресло у камина. Видимо, эта черта его характера не исчезнет никогда. - Заткнись. - беззлобно и с улыбкой произнес Австрия, опустился на колени к Гилу и накрыл их обоих пледом, кладя голову ему на плечо. - Я неожиданно полюбил вкус клубники. - произнес блондин и обнял Австрию под пледом, закрывая глаза и проваливаясь в сон. - А я неожиданно полюбил тебя... Эта ночь будет лучшей ночью в жизни.