Посмертные записки Неруна

Странно, наверное, это – но я, всю жизнь проживший в соответствии с духом и правилами воинской касты, перед самым концом вдруг отступаюсь от всего этого. Вот даже эти строки… я должен ведь писать сейчас предсмертные стихи, семистрочный шелдиль, а вместо этого выходит что-то совсем иное. Но стихи я тоже напишу. Может быть. Мой мир рушится, что-то надломилось в нём – и давно. Задолго до роспуска Серого Совета, задолго до войны с Землей. Мы слишком долго считали себя самыми сильными, самыми мудрыми в Галактике… после ворлонцев, разумеется. И это не прошло для нас бесследно. Теперь мы пожинаем плоды гордости воинов, хитрости жрецов и невмешательства мастеров. Братоубийственная война сжигает наш народ, и мне горько сознавать, что к этому приложил руку и я. Но всё закончится завтра. Завтра Круг Звездного огня решит, кто прав в нашей распре, кому дальше править Минбаром. Я не уверен, что Шакири сможет выдержать испытание Огнем. Он слишком любит власть, чтобы отдать за нее свою жизнь. Парадоксально, правда? Но таков Шакири: любовь к себе превыше долга, видимость важнее сути. И власть – превыше всего. Печально, что мой клан породил и возвысил такого, как Шакири. Но вернусь к тому, что должно случиться завтра. Шакири верит, что она не сможет выстоять, не сможет отдать жизнь за других – ведь она слаба, она влюблена, и она больше не минбарка. Так он считает. А я ведь знаю ее лучше многих. Может быть, даже лучше всех – тоже парадокс. Всегда враги, мы почему-то так хорошо поняли друг друга вчера! Она как найрика – гнется под холодным ветром, мерзнет под снегом, но не гибнет, а становится крепче, вырастает и цветет вопреки всему. А еще она похожа на то старинное земное оружие, что подарил Бранмеру правитель землян, когда подписали мир: гибкий стальной клинок, выкованный в те времена, когда люди и не помышляли еще о космосе. Правитель тогда сказал, что клинок ковали пять лет, нагревая стальную полосу, сгибая, плюща молотом снова и снова. Изящное оружие невероятного совершенства, прекрасное и смертоносное. И она – такая же. Я видел в ее глазах такой же стальной блеск, как на том клинке. Забавно… люди давали такому оружию собственные имена. Как будто то были живые существа… а может и правда живые. Мне всегда казалось, когда я смотрел на этот клинок, что он тоже смотрит на меня. Его имя переводится как Северный цветок, и ведь это ее имя. Да она сама как меч, рассекший наш мир пополам – и то, что осталось на той стороне, нам не вернуть больше никогда, да и надо ли? Вселенная меняется, и мы меняемся с нею. Вот только мучает необходимость выбирать. Но когда решение принято, становится так легко и так больно. Легко – потому что знаю теперь свой путь. Больно – потому что больше не смею сказать ей всего, что хотел бы сказать. Остается доверить это свитку гладкого шелка. Смешно! Опытный воин не смеет признаться, что влюблен. Да, это так. А посмел ли бы я признаться, если бы всё пошло хоть немного иначе? Если бы Шеридан не вернулся с За’Ха’Дума? Не знаю. Когда я понял, что идущие за ней без рассуждений готовы умереть за нее – я испугался. Я решил, что она возомнила себя мессией, наследницей Валена, что в ней взыграл религиозный фанатизм, свойственный ее касте и – что уж говорить – ее клану Мир. Среди них всегда было особенно много яростных аскетов и непреклонных духовных лидеров. Я стал пристально за ней наблюдать, желая подтвердить свои подозрения… а в глубине сердца – опровергнуть их. Что движет ею на самом деле – вера в собственную избранность или чувство долга, желание исполнить пророчество любой ценой или стремление к общему благу – до сих пор понять не мог, а теперь и не хочу понимать. Знаю одно: она действительно Избранная. И завтра я умру за неё, потому что я так решил. Потому что иначе умрет она. Да, всё-таки предсмертный шелдиль я напишу. Хоть и не умел никогда писать стихи, должен же я всё-таки последовать обычаю родной касты. Сгорая в Круге Звездного огня, Я превращусь в металл И выкую тебе Для будущих побед Стальной клинок Из сердца моего И яростной души.