***
Старушка Мэгз улыбается мне и треплет по голове. В ее глазах теплится нежность и ласка. Никогда прежде я не видел этого лично, но замечал, как смотрят на моих одноклассников или друзей их родители. В серо-голубых глазах пожилой женщины отражаются те же эмоции. В них больше искренности, чем я видел за всю свою жизнь. Финник Одэйр. Четырнадцать лет. Сирота. Родители умерли, когда я был ребенком. С тех пор жил с теткой, ее мужем и тремя их детьми. Вот и вся моя семья. Не скажу, что этого мне мало, но иногда хочется узнать, что такое любовь родительских рук… Мэгз гладит по голове, и в ее серо-голубых глазах вижу понимание. Много лет назад эта хрупкая (но лишь на первый взгляд) женщина выиграла одиннадцатые Голодные Игры и поэтому ей вовсе не сложно понять, что ощущает ребенок, который готовится к смерти, но при этом все еще продолжает надеяться на спасение. Три года назад муж моей тетки умер, и я взял на себя заботу о семье. Какие-никакие, но эти люди заботились обо мне. Еще будучи ребенком восьми лет меня записали в школу, где обучали тому, как стать «профи». Я отличный пловец и лучше всех в школе умел завязывать узлы и плести сети. Меня стали опасаться, когда в рукопашном бою я победил тренера. Из меня пытались сделать машину для убийств. Чтобы прокормить семью я занимался нелегальным рыболовством и продавал добычу на черном рынке. Если получилось отыскать в моллюсках крошечные бусины жемчуга, моя семья могла жить сытой целый месяц, а то и больше. Я рано повзрослел. Но еще раньше понял, что нигде в мире не найдется такого человека, который просто будет любить меня за то, кто я есть. Не за мое лицо и навыки «профи», а просто потому, что я важен для кого-то. Любви не существует. Руки старушки мелко дрожат, когда касаются моей щеки, но от ее ладони исходит неизвестное мне прежде тепло и страх отступает. Мэгз очень старается рассказать нам все то, что знает сама и подготовить к любым испытаниям на арене. Неудивительно, что для этого ей необходимо так много времени. Ведь она ментор уже больше пятидесяти лет. И за это время она видела как дети – которых ей доводилось забирать из родного Дистрикта, вытаскивать из крепких лап их семей и родителей, обучать и, несомненно, привязываться, как к родным – погибали на Арене. Она видела смерти десятков своих маленьких соотечественников. Таких же, как и я – запуганных, растерянных и все еще надеющихся хоть на какое-то чудо. Перед интервью за день до начала Игр, Мэгз говорит, что у меня есть огромный козырь и это моя внешность. Если я правильно преподнесу себя этим вечером на публике, то светлый лучик победы станет еще ближе ко мне. Я соглашаюсь с наставницей, так до конца не поняв, о чем она говорит. Нет, мне известно, что у меня запоминающаяся внешность и что я нравлюсь многим, но при чем этот пустяк к тем событиям, которые вскоре будут происходить на Арене? Разве мои бронзовые волосы помогут выжить на Голодных Играх? Задаю этот вопрос. Мэгз улыбается и тихонько машет головой, словно хочет объяснить что-то очень важное, но я не понимаю ее. Как внешность поможет выиграть? После интервью ответ сам вертится у меня на языке… Толпа стала сходить с ума, стоило мне только выйти на сцену. Они желали меня. Я еще не до конца понимаю значение этой фразы, но знаю, что в нынешнем положении – это огромное преимущество. Играю с толпой. Завожу их. Довожу до помешательства и улыбаюсь, глядя в камеру. Вот так. Теперь они сделают все для меня, ради меня. Кажется, я начинаю кое-что понимать… Шестьдесят пятые Голодные игры. Холодно. Страшно. Одиноко... Забавно. Кажется, я постепенно схожу с ума… Моя компания из других Дистриктов брызжет слюной, когда видит, что мне стоит лишь заикнуться о чем-то, как подарок тут же сам возникает над моей головой на крошечном (иногда не таком уж и крошечном) парашюте. На Арене я в полной мере понял то, о чем мне говорила Мэгз. Моя внешность – это мой дар. Настоящий подарок небес. Ведь стоит только сказать, что я голоден, как на парашюте опускается мисочка с горячим рыбным бульоном и хлебом или корзинка для пикника. Кривлюсь от того, что рана слишком болит – мгновение – и вот еще один парашют, на сей раз с лекарством. Когда игра затягивается, и мои противники понимают, что им стоило прикончить меня еще у Рога Изобилия, делаю решительной ход… Это не просьба и не молитва. Мои глаза смотрят высоко в небо, точно зная, что невидимые камеры транслируют мое лицо на всех экранах Панема. Усмехаюсь, играю с сердцами зрителей Капитолия, а после губы сами произносят слова, не забывая придавать голосу холодных, повелительных ноток. Они все должны понимать, что если не выполнят мои приказы, больше никогда не увидят меня в живых. – Мне нужен мой трезубец! Пришлите трезубец! Сейчас же! Пару мгновений ничего не происходит и мне уже кажется, что я слишком много возомнил о себе. Мысленно даю зарок, что жду еще несколько секунд и после отвожу взгляд от неба. Но самоуверенная улыбка все еще не сходит с лица. Вглядываюсь в необыкновенно безмятежное небо – ни единого облачка – и раньше слышу, чем замечаю пару парашютов. Усмехаюсь. В глазах вспыхивают локальные вулканы, а в душе уже знаю, что победил. Потому что маленькие парашюты спускают к моим ногам трезубец. Пожалуй, это самый дорогой подарок, который только был за всю историю Голодных игр, и это мой подарок. Хватаю оружие и мысленно прикидываю, как прикончу тех, кто еще остался. Я – Финник Одэйр – победитель шестьдесят пятых Голодных игр.***
К тому моменту, когда меня вернули в Тренировочный центр, я почти пришел в себя. Лишь после того, как там – на Арене – меня объявили победителем, холодный страх заполз в душу. Я убил их всех. Таких же детей, как и я сам, как моя покойная напарница, как сотни других детей, которые скорбно ждут следующих Голодных игр. Я стал убийцей. Пока капитолийские врачи колдуют надо мной, я никак не могу выбраться из сумасшедших кошмаров, которые не отпускают меня. Я очень хочу сказать, чтобы мне перестали колоть снотворное и морфий, но сил нет. Раз за разом сны становятся все устрашающее, все кровожаднее и у меня нет возможности проснуться, чтобы прекратить этот ад. Бурые от собственной запекшейся крови мои бывшие (ныне покойные) противники плотным кольцом окружают со всех сторон. Они кричат, по одному, а иногда и одновременно, протыкают мое тело своим оружием, брызжут слюной и горячей кровью, в их глазах застыл предсмертный ужас и сумасшествие. И я не виню их. Когда просыпаюсь в собственной комнате, в Тренировочном центре пот заливает лицо. Я – Финник Одэйр – убийца и победитель шестьдесят пятых Голодных Игр… Интервью. Улыбаюсь толпе и благодарю моих покровителей. Их подарки спасли меня от голода и мучительной смерти от яда и потери крови. А все дело в том, что они хотели снова видеть меня рядом с собой, видеть живым и красивым. Поэтому я выиграл эту безжалостную бойню, на какое-то время, превратившись в кровожадного убийцу. Неизменный ведущий – Цезарь Фликерман – торопится поведать всем и мне в том числе, что за всю историю Голодных игр я самый молодой победитель. Судорожно вздрагиваю, но пересиливаю подступающую панику и желание убежать, и самоуверенно улыбаюсь. Ведущий восхищенно хлопает в ладони, показывая на меня. – Посмотрите на этого красавца! Финник, милый, ты покорил наши сердца! – радостно вопит Цезарь, и зрители соглашаются с ним, продолжая кричать и тянуть руки к сцене. Мне становится дурно, но я делаю то, что мне советовала Мэгз – продолжаю играть с публикой. – Я чувствовал вашу любовь на арене и мечтал о том, чтобы выжить, – сделав паузу, прикладываю раскрытую ладонь к груди. – Вы все в моем сердце. Я люблю вас. Зал взрывается аплодисментами. Им понравились мои слова. Капитолийская публика любит лесть. Волнение зрителей подхватывает ведущий и спешит рассказать еще один своеобразный триумф моего участия в Голодных играх. Как я и думал, трезубец, который для меня прислали спонсоры, стал самым дорогим подарком за всю историю проведения Игр. – После такого подарка, всем было ясно, что ты станешь победителем! – прибавляет Цезарь. – Четвертый Дистрикт занимается ловлей рыбы, и кто как не рыбак сумеет управиться с трезубцем. Сосредоточено киваю, продолжая улыбаться публике...***
Победа на Голодных играх отнюдь не значит, что ты выиграл. Это значит, лишь то, что тебе удалось выжить. И после этого уже никогда не избавиться от воспоминаний, от страшных криков соперников и их окровавленных лиц, которые посещают в снах. Теперь ты навеки игрушка Капитолия. После Тура Победителей я, наконец, понимаю насколько глубоко проникают корни Игр для выживших трибутов. Но не для всех. Лишь для избранных, лишь для тех, кто был одарен небом. Теперь эти дары принадлежат Капитолию. Будь ты проклят, Сноу! «Дорогой, Мистер Одэйр! Ваша победа на шестьдесят пятых Голодных играх стала поистине триумфальным событием. До Вас такое не удавалось еще никогда и никому. Вы покорили сердца жителей Капитолия и стали главным героем. Именно поэтому я приглашаю Вас в столицу для того, чтобы Вы смогли лично поблагодарить своих покровителей и спонсоров. Все они жаждут более близкого знакомства с Вами. Разве мы можем отказать им после того, что они сделали для Вас? Не забывайте, что все они заплатили свою цену за Вас. Поезд прибудет через сутки, и тогда Вы отправитесь в свое первое самостоятельное путешествие, в этот раз уже без ментора. Советую попрощаться с Вашей тетей и ее милыми детьми. Надеюсь, они смогут стерпеть расставание с Вами, потому что Капитолий не намерен так легко отпускать своего любимого победителя. До скорой встречи. Президент Сноу»***
Я ожидал многого. Предположений было предостаточно, но Сноу удалось удивить меня и в этот раз. Кажется, что никого не смущало, что я еще ребенок. Пусть высокий и с крепкой атлетической фигурой, но я все таки ребенок. Моя внешность одновременно была подарком небес и величайшей карой. Так ли было с другими трибутами? Или этой участи удостаиваются избранные? Еще ни разу я не видел среди толпы собравшихся ни одного победителя прошлых Игр и понимаю, что так расплачиваются отнюдь не все. На некоторых Капитолию все равно и о них забывают. Но я сам сделал внешность своим выигрышным билетиком, поэтому выбора у меня не было. Женщины и мужчины. Молодые и старые. Тощие и толстые. Покрытые густыми золотыми татуировками и преображенные в необычных существ. Сноу все равно кому из них продавать меня. Мое тело. Лучше бы я умер на арене. Потому что теперь я не могу сдаться и пойти на попятную. Капитолий крепко держит меня за горло и не собирается отпускать. У меня нет выбора. Чтобы окончательно не превратиться в кровожадное существо и не забыть о том, что я – человек, я соглашаюсь на это. Иначе та крошечная горсточка людей, которые дороги мне покинут этот мир. Не хочу, не позволю еще кому-то умереть по моей вине. Я не хочу быть убийцей. После победы я не только стал красивой игрушкой Капитолия, но также занял место ментора. Пусть старушка Мэгз проживет свои последние годы в спокойствии, пусть больше никогда не возвращается в Тренировочный центр. Год за годом все одно и тоже. Между неделями новых Голодных игр, когда я пытаюсь помочь детям из моего Дистрикта выжить, для меня наступают непрекращающуюся дни личных испытаний. Но теперь за мое общество я беру не деньги и украшения – их у меня предостаточно – теперь они рассказывают тайны, грязные секреты. И с годами я понял, что это самая дорогая плата, которую, только могу взять с них.***
Недолгие месяцы пребывания в родном Дистрикте приносят мне немного облегчения. Я словно раненный пес убегаю в свою будку, чтобы зализать раны. Вот только царапины и синяки можно вылечить, а страх и боль в душе не покинут уже никогда. Мэгз видит мои страдания и всякий раз ласково гладит по щеке. Наверняка, она догадывается, что в списке Сноу помимо тетки и ее детей, стоит также и ее имя. Она давно стала частью моей семьи. К ней я бегу в первую очередь, когда поезд из Капитолия привозит меня домой. Я знаю, что лишь она одна может понять мою боль. Она стала больше, чем просто наставником. Она мама, которой у меня не было. Однажды я возвращаюсь в Дистрикт-4 и в глазах Мэгз вижу сочувствие. Но причина тому, не то, что происходило со мной в Капитолии. Причина связана с тем, что поджидает меня дома. Они все умерли. Не так давно, миротворцы нашли тела моей тетки и трех ее детей на пляже, далеко от жилых районов. Туда я ходил, чтобы наловить рыбы, когда еще не стал игрушкой Капитолия, туда убегал в спешке и с трясущимися руками, когда воспоминания об арене мучили меня кошмарами и видениями. На пляже, под нависающей над морем скалой нашли их тела. По официальным данным, которые мне предоставили, они прогуливались слишком близко к обрыву. И неожиданно часть многовековой скалы вдруг не выдержала веса худой и испуганной женщины и троих ее маленьких детей, и все они рухнули на острый каменистый настил в воде. Неужели они думали, что я поверю в эту историю? Или специально хотели, чтобы я знал, насколько велико их влияние? Да. Именно так. Они сделали это, чтобы я никогда не забывал, что никто не в безопасности. Но они, кажется, забыли, что помимо тетки у меня больше нет близких людей... Нет. Они как раз ничего не забыли. Смотрю в серо-голубые глаза Мэгз и понимаю, что у меня еще остался один такой человек. Тот самый кусочек семьи, который я буду оберегать. Стискиваю зубы, сжимаю кулаки и забираюсь в поезд, который несет меня обратно в Капитолий. Больше никто не погибнет по моей вине. Я не позволю им тронуть Мэгз. Когда из окон поезда виднеются первые расплывчатые огни вечерней столицы, напоминаю себе, что любви нет. Чтобы больше никто не пострадал, я зарекаюсь больше ни к кому не привязываться и не искать заботы. Я больше никого не буду любить. На следующий день капитолийские выродки встречают меня знакомыми голодными взглядами. А я улыбаюсь им также хищно и самоуверенно, как в день Жатвы много лет назад, когда услышал свое имя. Тогда мне только исполнилось четырнадцать лет, и я боялся, что люди заметят мой страх. Смотрю на них сверху вниз. В улыбке скрыто превосходство. Я не намерен показывать, что внутри меня плачет четырнадцатилетний мальчик, которому пришлось убить своих противников трезубцем, чтобы спастись самому.***
Накануне предстоящих Голодных игр я возвращаюсь домой. Как и всегда на вокзале меня встречает Мэгз и ее ласковые объятия. Хочу оттолкнуть старушку, но я так нуждаюсь в ней, так хочу ощутить ее заботу и по-матерински крепкую любовь, что обнимаю худенькую фигуру. О, моя дорогая, Мэгз! Если бы я мог рассказать тебе все, что делают со мной в Капитолии… В день Жатвы люди особенно напряжены. В их глазах читается страх за себя и своих детей. Мне это знакомо. Но я улыбаюсь, как и всегда. Пусть видят во мне уверенность и бесстрашие. Я должен быть примером для новых трибутов. – И пусть удача всегда будет с вами! – привычно повторяю вслед за сопровождающим. Складываю руки на груди, ожидая, когда прозвучат имена. Многих из этих детей я знаю лично. Мои ровесники уже перешагнули порог, когда можно не страшиться Игр, словно это синоним смерти. Нам всем уже по девятнадцать и я вижу их лица за оградой. Они пережили эти шесть лет. Но детей все еще предостаточно. И сегодня кто-то из них услышит свое имя с трибуны. По традиции – девушки первыми. Сопровождающий торжественно произносит имя и почти сразу по толпе прокатывается волна девичьего облегченного вздоха. Это грубо, но все хотят жить. Шаги несмелые, боязливые, худые руки мелко дрожат, но кулаки крепко сжаты и взгляд прямой – уверенный. Из толпы выходит девочка с рыжими волосами. На вид ей не больше пятнадцати, но она стояла в группе детей семнадцати лет, значит, это лишь мое воображение. И чем ближе она подходит, тем яснее я понимаю, что уже желаю этому ребенку смерти. Красивая, с мягкими чертами лица и ясными зелеными глазами. В худом теле легкость, в движениях – постава превосходного пловца. Рыжие волосы несмело развивает легкий ветер с моря, и подол платья движется за потоками воздуха, обтекая, точно водой подтянутую, стройную фигуру. Когда я увидел ее в тот раз, понял, что, если она победит, то ее ждет та же участь, что и меня. Она станет красивой игрушкой для капитолийских выродков. Девушка поднимается на трибуну, вставая рядом с сопровождающим. Я стою чуть в стороне, но на достаточном расстоянии, чтобы разглядеть, как дрожат ее плечи. Она часто облизывает губы, сжимая пальцами ткань бледно-желтое платье. – Поприветствуем первого трибута семидесятых Голодных игр от Дистрикт-4 – Энни Креста! – сопровождающий энергично хлопает девушку по плечу и радостно улыбается. Кретин. Чтобы не случилось с этим ребенком на арене, она уже стала марионеткой Сноу. Я лишь надеюсь, что ее убьют быстро, и она ничего не успеет почувствовать.***
Мы почти на общаемся пока поезд везет нас в Капитолий. Вторым трибутом стал мальчик пятнадцати лет. Одного взгляда для меня достаточно, чтобы понять, что он часто плавает: широкие, сильные плечи, крепкие руки и ловкость пловца. Вот, пожалуй, и все. Больше ничего не поможет ему в Играх. Невысокого роста и в очках он станет легкой добычей для профи. Добрый, с мягким и покладистым характером. Кажется, его никогда не готовили к Играм. Но в умных карих глазах я вижу четкую осознанность: он понимает, что не продержится слишком долго. Хочу искренне приободрить парня, но вместо этого с привычной усмешкой подмигиваю и говорю, что он со всем справится и обязательно выиграет. Он не поверил мне, поэтому я пересиливаю себя и кладу руку на его худое плечо. Стараюсь улыбнуться как можно мягче. Мальчик немного расслабляется и кивает. После завтрака, пока мы еще не добрались до столицы, я собираю своих трибутов в вагоне с мягкими диванами и большим экраном, но не включаю его. Моя задача помочь им и рассказать о возможных опасностях, которые подстерегают их на арене. Они слушают внимательно и иногда задают вопросы. Когда говорить уже не о чем, мы просто сидим в тишине этого пустого зала. Я не люблю шумные толпы людей, поэтому сейчас чувствую себя лучше, чем это возможно. После ужина мы снова остаемся втроем. Я расспрашиваю об их семьях, о навыках и их личных особых умениях, чем они занимались в Дистрикте и, в чем их сильная сторона. Когда очередь доходит до девушки, я удивляюсь ее рассказом о родителях. Мама – бывшая учительница в школе, ныне – покойная, умерла от воспаления легких. Отец – профессиональный пловец – до сих пор работает в Академии, где обучают профи. Я был его студентом. Лишь теперь понимаю, почему мне показалась знакомой ее фамилия. Энни Креста. Ее мама была моей учительницей в школе. Говорю об этом девушке, и та тепло улыбается, глядя мне в глаза. – И тебя я тоже помню, – воспоминания из детства так живо проносятся перед глазами, что я даже не успеваю скрыть искренний смех и улыбку. – Ты помогала маме и носила за нее карты с чертежами и наши тетрадки, а потом раздавала их. Помню, как ты всегда весело забегала в класс, с двумя хвостиками и в красной юбке в мелкий горошек. Ты улыбалась и гордо зачитывала фамилии с тетрадок, демонстрируя всем, что уже умеешь читать. – Я тоже тебя помню, – отвечает она, продолжая так пронзительно вглядываться в мои глаза, что мне становится не по себе. – Ты сидел за первой партой во втором ряду. Однажды, когда тетрадок было слишком много, так что мне было не видно, куда иду, я споткнулась и упала прямо посреди класса. Мне тогда было очень стыдно, потому что все стали надо мной смеяться. Я стала плакать, размазывая сопли по лицу, а ты подошел ко мне, чтобы помочь. В тот раз ты улыбнулся и сказал, что с такими рыжими волосами, я должна всегда улыбаться, потому что солнце поцеловало меня в макушку… Мне не сразу находится, что ответить. Я даже не помню этого, а Энни запомнила тот случай и теперь ее милое детское лицо улыбается мне искренней и открытой улыбкой. – Я рад, что ты последовала моему совету. – Я очень хотела, чтобы ты победил в играх, – отвечает она и взгляд ее становится чуточку печальным. Молча, киваю. – И я выиграл. – Я бы тоже хотела выиграть, – тихонько произносит Энни, будто доверяя мне какой-то особенно важный секрет. – Но я не выиграю… Ее грустная улыбка тут же проясняется. Она уверенно машет головой, кивая в сторону своего напарника. – А вот ты обязательно выиграешь! После этого Энни желает нам спокойной ночи и уходит. Когда я лежу ночью в своей постели, долго не могу уснуть, обдумываю сегодняшний разговор с девушкой. Ее последняя фраза, обращенная к парню, была абсолютно искренней. И поэтому запала мне в память. И сама Энни слишком искренняя, чересчур мягкая и добрая. Такой человек не должен страдать на Играх и быть пешкой в руках капитолийских крыс. За своими мыслями я не замечаю, как проваливаясь в глубокий сон. Этой ночью мне снится пляж, поддетый дымкой уходящего дня. Солнце поблескивает на воде последними теплыми лучами. На фоне закатного неба одинокая хрупкая фигура, облаченная в длинное тонкое платье, ярко выделяется на темно-оранжевом фоне. Девушка стоит у самой кромки, наблюдая за тем, как вода ласково касается ног, погружая их в вязкий мокрый песок. Волосы развивает вечерний ветер, впутывая свои теплые пальцы в длинные пряди. В угасающем свете дня я не могу разглядеть девушку. И даже, когда она обернулась, протягивая ко мне руку, я все еще не вижу ее лица. Но исходившее от нее тепло и спокойствие впервые за долгие годы смогли успокоить меня. Этой ночью я спал крепким сном без кошмаров.***
Тренировочный центр радушно распахнул для нас свои двери. И так из года в год. Роскошь и много богатой еды, за которую не нужно нарушать законы. Вот, что встречает детей, обреченных на смерть. Перед интервью я даю своим подопечным последние наставления и советы, а после отправляю в руки стилистам. Время проходит незаметно, когда ты погружен в свои мысли. Поэтому я не сразу замечаю, как вслед за сопроводителем из своей спальни выходит парень. Ну что ж, над ним неплохо поработали. Вот только его обаяния будет недостаточно, чтобы покорить сердца капитолийцев. Я даю ему пару советов, когда к нам подходит Энни. Мне требуется время, чтобы как-то обличить свои мысли в слова. Она прекрасна. Нет вызывающего макияжа, нет похоти в полупрозрачном изумрудном платье, зато есть ясные зеленые глаза, наполненные молчаливым страхом и трогательная, смущенная улыбка. – Ты прекрасна, – это все, что мне удается сказать. Возможно, было бы еще что-то, но скрытый страх заставляет молчать. У девушки есть все шансы на победу. Об этом сказал один из моих нынешних «друзей», когда я посетил его ночью, по настоянию Президента Сноу. Энни понравилась зрителям, и среди менторов прошел слух, что у нее появилась парочка спонсоров. Что ж, эта новость радует меня. Я уже не знаю, что для нее будет лучше, но я не позволю ей умереть от голода или яда.***
В этот раз мне действительно тяжело отпускать их. Двое – еще совсем дети. Такие наивные и ласковые до человеческого тепла, они не заслужили этого, не заслужили участия в Голодных играх. Но я не говорю им об этом, иначе это собьет их с необходимого настроя. А мы должны проститься так, чтобы в них не погасло желание к победе. – Помните, что победа не всегда зависит от физических навыков и возраста. Куда важнее, ваши навыки выживания и холодный расчет, – делаю паузу, чтобы еще раз обдумать следующие слова, а после просто позволяю им скатиться с кончика языка. – Я никому не говорил этого прежде, но вы исключение... Губы Энни согревает радушная улыбка, а мальчик поправляет очки, сосредоточенно глядя на меня снизу вверх. Я нервничаю, будто сам возвращаюсь на арену, но если не скажу им этого, буду жалеть всю жизнь. – Вы – самые достойные, кого мне довелось обучать и я хочу, чтобы вы знали, чтобы там не произошло на арене, для меня вы уже победители! Плотно поджимаю губы, словно сказал, что-то запретное. Несколько мгновений проходит в скорбном молчании, а после Энни сама бросается ко мне. Тонкие руки крепко обнимают за шею, лицо с детскими чертами и теплой, благодарной улыбкой, оказывается слишком близко. Я вижу, как дрожат ее ресницы, когда по щеке бежит слеза. Я не хотел, чтобы она плакала. Но когда девушка спешно пытается отстраниться, я вдруг обнимаю ее, снова притягивая к себе. Рядом слишком много посторонних, возможно даже камеры сейчас следят за нами. Но мне действительно все равно. Я должен был обнять ее. Возможно, мы больше никогда не увидимся, поэтому я хочу запомнить то тепло, которое она излучала. Больше ни у кого в этом мире нет и никогда не будет такой улыбки и ясных зеленых глаз. В силу своих возможностей, я постараюсь раздобыть для нее как можно больше спонсоров, но, если ей суждено умереть, пусть это будет быстро, точно мгновенный сон. – Береги себя, Финник, – шепчет Энни и отстраняется, чтобы торопливо покинуть комнату. Она пожелала, чтобы я берег себя? Неужели кому-то действительно есть дело, что будет со мной? Обычно, нет. Но эта девушка, этот маленький котенок в моих руках, готовящаяся к вероятной смерти, хочет, чтобы я заботился о себе…***
Арена встретила трибутов промозглым дождем. Не самое удачное начало. Энни успела схватить маленький рюкзачок и чехол с палаткой, а мальчику достался какой-то серый мешок и пара ножей. После они разбежались в противоположные стороны. Их не убили у Рога Изобилия и это уже хорошо. Теперь пришел мой черед вступить в эту игру… За два дня мне удалось найти четырех спонсоров для Энни, но, ни одного для парня. Как я думал, добрый мальчишка с умными глазами за тонкой оправой очков не вызвал интереса у публики. Вероятно, многие даже не запомнили его… К моему огромному удивлению спустя еще сутки профи выследили Энни, но вместо того, чтобы убить предложили присоединиться к ним. Я заметил удивление вперемешку со страхом в зеленых глазах. Она колебалась какое-то время, а после согласилась. Умница. Это неплохое решение, но, если придет время убить их, сможет она сделать это? Хватит у нее сил и смелости? Есть в ней хотя бы доля кровожадности и бесстрашия, чтобы убить человека? Думаю, нет. За неделю в выживших осталось одиннадцать человек. Пятерка профи и Энни вместе с ними. Второй трибут из нашего Дистрикта. Парень из Дистрикт-11 и пара из Седьмого. Я начинаю нервничать, когда на след моего подопечного напали профи. И я вижу, как это тревожит Энни. Девушка бежит за ними, но она совсем не знает, как поступит, когда они нагонят парня. В назначенный момент Энни пытается спасти напарника. Пытается переубедить эту шайку машин-убийц, приводит доводы, чтобы оставить мальчика в живых. Но ни один из аргументов не подходит для профи. Следующие секунды становятся пыткой для нее, но не для капитолийских богачей, которые разместились на мягких бархатных диванах с бокалом шампанского в одной руке и каким-то лакомством в другой. Они с восхищенным трепетом следят за тем, как парень из Второго наступает на мальчика в очках. Когда профи хватает парня, Энни громко вскрикивает от испуга. Я сжимаю край пиджака, наблюдая за этим со стороны. Пожалуй, впервые у меня возникает желание снова оказаться на арене, чтобы предотвратить несправедливость. Эти дети не достойны такой участи. В зеленых глазах застывает ужас, какого я еще не видел прежде. Энни вглядывается в помутневшие глаза напарника, и судорожная дрожь пробегает по ее телу. Профи из Второго одним движением, которое далось ему с абсолютной легкостью, замахивается и бьет топором по длинной шее. Очки упали на траву первыми, безжизненное тело рухнуло вниз следом за головой. Алая вязкая кровь брызнула во все стороны, а затем полилась тонкими струйками к ногам Энни. Этот крик я никогда не забуду. Девушка обхватила себя за плечи, падая на колени перед телом мертвого напарника. Горячие, крупные слезинки покатились по щекам. Паника стала накрывать ее с головой, и страх окутал меня, словно пойманную рыбу в силки. Больше всего я боялся, что Энни тоже умрет сейчас и мне придется видеть это. Наблюдающие за этой сценой профи, не смущаясь стали обсуждать идею о том, что девушку тоже нужно убить. Однако стоило только Энни услышать это, как она тут же сорвалась с места и побежала прочь. Обезумевшая от горя, она бежала долго и без оглядки. Цепляясь за длинные ветки, которые царапали лицо до крови. Спотыкаясь о корни многовековых деревьев, падая и тут же поднимаясь, продолжая бежать. Она не позволяла себе передышки. Вечером ей все-таки пришлось сделать привал для того, чтобы отдохнуть. Но вместо того, чтобы отыскать для себя убежище, чтобы спрятаться, она свернулась клубочком в яме между корнями деревьев, которые торчали толстыми дугами над землей, и моментально уснула. События прошлого дня сморили ее. Она проспала больше двенадцати часов, но когда проснулась, это была уже другая Энни. Перед моими глазами раз за разом вспыхивал тот отрешенно-потерянный образ, который я увидел тогда после ее пробуждения. Маленькой, забитой девочкой она прижалась спиной к дереву, обнимая себя за колени и раскачиваясь взад-вперед. Узкие худые плечи дрожали. Неестественный смех вырывался наружу, подобно стону отчаяния или крику о помощи. Она часто зажимала уши и глаза ладонями, боль душила ее изнутри, но на слезы не было сил. Мучительные терзания ясно читались на мягком лице, которое теперь приобрело резкие, заостренные черты. Та девочка, которая тепло улыбалась мне в последнюю нашу встречу, сломалась. Следующие дни проходили для меня словно в агонии. Я был готов пойти на все лишь бы помочь ей, но не знал, как это сделать. Согласный на любого покровителя, на любые грязные игры, в которые тот захочет утянуть меня, я лишь хочу, чтобы был шанс помочь ей. Но, что я могу? И что сейчас нужно Энни? Если бы я только знал… Землетрясение началось неожиданно, и мне показалось, что это конец. Не подготовленные к такому стечению обстоятельств, трибуты умирали один за другим. Удивительно, какой жестокой и разрушительной порой бывает сама природа. Не помню, сколько прошло времени, мир словно погрузился для меня в длительный кошмарный сон, из которого я не мог выбраться. Когда пушка ударила в последний раз и Энни назвали новым победителем Голодных Игр, я успел подумать, что смогу увидеть ее снова.***
Меня не пускали к ней двое суток. И за это время я успел разгромить половину нашего этажа. Я хорошо помню собственные боль и страдания после того, как мои Игры закончились. И хотя Энни никого не убивала, на ее глазах умер человек, который успел стать для нее кем-то важным, к кому она успела привязаться. А его кровожадно убили, заливая землю под ее ногами горячей кровью. Следующая наша встреча произошла лишь на третьи сутки после окончания Игр. Девушку перевели в обычную палату, хотя и предупредили меня, что это временно – скоро ее переведут в психиатрическое отделение. Я сжимал кулаки, но мне ничего не оставалось, кроме как просто согласиться… В белоснежной палате стоял резкий запах лекарств и чего-то приторно сладкого. Я остановился в нескольких шагах от высокой кровати, на которой лежала девушка. Рыжие волосы разметались по подушке, создавая огненный ореол над головой. Отрешенный взгляд устремлен в окно, за которым мерно проплывали пушистые облака. – Энни, – зову я и жду реакции. Услышав голос, голова с длинными рыжими волосам мгновенно метнулась в мою сторону. Зеленые глаза вмиг увлажнились, наполняясь болью. Нижняя губа задрожала, но это не помешало улыбке появиться на бледном лице. – Я так ждала тебя! Я так хотела тебя увидеть! – стала шептать она и протянула худую руку. – Он умер, Финник. А я ничего не смогла сделать. У меня не получилось остановить их! А потом я бежала от голосов и крови. Она была на моих ногах. Знаешь, кровь очень горячая и густая. А потом было землетрясение и когда оно закончилось, голос свыше сказал, что я выиграла. Я присаживаюсь на краешек кровати, слушая ее рассказ. Мне все это известно, но еще мне знакома ее боль, поэтому не мешаю, позволяя выговориться. Врачи сказали, что она сошла с ума, но даже теперь, когда она снова переживает события на арене, я не вижу в ней сумасшедшую. Да, она потеряна и сломлена горем. Ей страшно и больно, а видения терзают ее даже наяву. Но она не сумасшедшая. Это лишь человек, который испытал много горя. – Я многого не помню, – шепчет Энни и доверительно притягивает меня ближе, не желая, чтобы следующую часть разговора услышал кто-то посторонний. Зеленые глаза оказываются совсем близко, когда теплое дыхание касается моей кожи на щеке. – Скажи, я убила кого-то? Я не хотела убивать других. Правда, не хотела… Я убила кого-то? По спине бегут мурашки от страха. Разве не чудо, что этот чистый и добрый ребенок остался в живых? Стараюсь улыбнуться как можно мягче и глажу рыжую макушку. – Ты никого не убила, – отвечаю я. – Ты победила в Голодных играх и ты никого не убила. Ее взгляд проясняется. Она шепчет что-то одобрительно, а затем я наблюдаю, как ее ресницы неспешно закрываются.***
Идея рождается в моей голове после того, как возвращаюсь в Тренировочной центр. Энни теперь победитель семидесятых Голодных игр, а это значит, что Капитолий захочет воспользоваться ей как прекрасной и милой игрушкой. Но им нравится лишь то, что безупречно, а про неидеальных кукол все забывают сразу после Тура Победителей. Поэтому я решаю придерживаться своего плана. Мне не стоит никакого труда убедить капитолийские кошельки в том, что новым победителем стала сумасшедшая девчонка, которая опасна настолько, что ее нежелательно выводить в общество. "Будет лучше увезти ее обратно в Четвертый и отдать на попечительство семьи", - говорю я им. И все они верят мне. А я ликую, ведь, если Энни станет неинтересна публике, ей не придется делать ничего из того, что приходится делать мне. Мне не удалось помочь девушке на арене, но я смогу защитить ее после Игр.***
После возвращения в Четвертый, я стараюсь избегать Энни. Мне необходимо время, чтобы обдумать произошедшее, как и девушке нужно прийти в себя и постараться ужиться с собственными демонами, которые поселились в ее голове еще на арене. Когда наступает время для Тура Победителей ни один из нас так и не справился со своей задачей, поэтому мы не общаемся, если того не требуют обстоятельства. Но я все еще поддерживаю и помогаю Энни, стараюсь быть как можно ближе и подсказать советом. Но между нами невидимая стена и, кажется, я сам воздвигнул ее. Потому что вижу, как тянется ко мне девушка. Она хочет рассказать о том, что ее волнует, поведать мне свои мысли. Но готов ли я к тому, что таится в этой рыжей голове, которую когда-то поцеловало солнце? Я не уверен, что мне это под силу… Наше путешествие длится уже очень долго. И за это время мне удалось убедиться лично, что весточка о том, что Энни сошла с ума на арене, достигла всех, добралась до каждого Дистрикта и крепко укоренилась в умах капитолийской публики. Пусть лучше считают ее больной, чем мучают унизительными пытками или продают очередному капитолийскому выродку в бессрочное пользование. Не хочу ей такой участи. В Капитолии сплетни разлетаются с невероятной скоростью, и я доволен этому. Она не интересна публике, а значит, ее жизнь пройдет спокойно. После Бала во Дворце Президента везу Энни обратно в Тренировочный центр, а после еду в другое место. Сегодня по расписанию встреча с поклонниками, и по такому случаю Сноу подобрал для меня самого хищного из них. Я никогда не позволяю себе демонстрировать истинные чувства на глазах у посторонних. Не плачу и ни о чем не прошу. С тех самых пор, как меня назвали победителем шестьдесят пятых Голодных игр, я уяснил для себя все последствия того, что я могу быть в долгу перед кем-то. Не хочу, не буду. Но сегодняшняя ночь заставляет меня нарушить собственное правило. Сколько боли мне еще предстояло испытать, как бы сильно я не стискивал зубы, стараясь сдерживать крики и стоны боли, но в этот раз я сдался. Впервые я умолял прекратить, умолял закончить эту пытку, но мой мучитель не слышал меня. Прежде я никогда не замечал, что ночь может тянуться так мучительно долго…***
В поезд мы забирались в полном молчании. Мне просто не хотелось ни с кем говорить, а Энни, кажется, страшилась чего-то или просто была напугана. В другой день я бы спросил, в чем дело, но не сегодня. Я пропускаю обед и не выхожу, когда зовут к ужину. Отстаньте все. Мне снится очередной кошмар. Кажется, я даже что-то кричу, потому что, когда просыпаюсь, в дверь моего купе стучат. Смотрю на часы: почти полночь. И стук такой тревожный, тоскливый, что у меня даже нет сомнений, кто бы это мог быть. Первое, что я замечаю в темноте пустого вагона, это рыжие волосы, подсвеченные серебряным блеском полной луны. Мягкая ночнушка доходит почти до пят, выглядывая тонким кружевом из-под халата. Зеленые глаза тревожно блеснули в темноте. – Что случилось, Энни? – Можно я побуду с тобой? – взгляд застыл, словно кусочек мятного льда. Я уже собрался сказать, чтобы она возвращалась к себе, когда неожиданно согласился, пропуская. Я замер, не зная, как поступить. Уступить ей свою кровать, чтобы она смогла поспать? Или ей просто хочется поговорить? Пока я размышляю над этим, Энни забирается с ногами в кресло, рядом с постелью и внимательно смотрит на меня. Я зябко повожу плечами от такого пристального взгляда и сажусь на кровать. Мы проводим в молчании около десяти минут. И когда мне уже хочется спросить, зачем она пришла, Энни непривычно устало опускает голову на спинку кресла, прижимая к груди худые руки. – Ты не голоден? От этого простого вопроса, произнесенного с такой открытой детской наивностью, мне становится смешно. Я сажусь, по-турецки скрещивая ноги, и улыбаюсь. Отрицательно машу головой, а после киваю девушке. – А ты сегодня ела? – Нет. – Почему? Ты плохо себя чувствуешь? – Мне вот тут больно, – ладошка показывает на грудь в районе сердца, а после худые короткие пальцы сжимают ткань халата. – Я не могу кушать, когда у меня там болит. Делаю глубокий вдох, а после судорожно выдыхаю. – Тебе нужно время, чтобы забыть то, что происходило на арене… – Но ты до сих пор помнишь, – шепчет она, продолжая смотреть мне в глаза. Хочу спросить, откуда ей это известно, но Энни сама обо всем рассказывает. – Иногда я слышу, как ты плачешь во сне, или зовешь кого-то по имени. Мэгз написала, что это были твои соперники на арене… – Написала? Она кивает и обхватывает себя за плечи, наклоняясь вперед. – Перед тем, как уехать, мы договорились с ней, что будем писать друг другу письма. Она общается со мной, о многом рассказывает, но я все равно чувствую, что есть что-то, что вы скрываете от меня. Молча, жду. Мне нечего сказать, потому что одно мое лишнее слово может стать причиной ее смерти. Ведь теперь в списке Сноу стоит и ее имя тоже. Не знаю, как он догадался, что мне дорога Энни, потому что я и сам не догадывался об этом. Но когда узнал, что от меня зависит ее жизнь, понял, что это гораздо больше, чем просто привязанность. Она дорога мне. Теперь Энни тоже часть моей семьи. – Тебе было очень больно? – О чем ты? Девушка молчит мгновение, а затем неожиданно отводит взгляд, заставляя меня нервничать. Она впервые прячет изумрудные глаза, словно не желая, чтобы я увидел в них нечто пугающее. Возможно, страх или боль? – Я нашла письмо от Президента Сноу, – Энни поджимает губы и это причиняет мне почти физическую боль. Я понял, о каком письме шла речь, вот только мне казалось, что я сжег его. – Помню, как помощники стилиста говорили между собой, что этот мужчина беспощадный и жестокий тип, извращенный палач. Несколько лет назад его хотели судить за насилие, но у него слишком много денег и поэтому ему удалось откупиться… Сглатываю противный комок в горле, вспоминая прошлую ночь. По телу тут же бегут скользкие мурашки, и я мысленно молюсь, чтобы у этого капитолийского выродка не возникло желания купить меня снова. – Не нужно делать это, – смотрю на Энни, но она все еще прячет взгляд, предпочитая рассматривать узор на ковре. – Я не хочу, чтобы тебе делали больно. Мне не находится, что ответить. Да и стоит ли что-то говорить? – Пусть они убивают нас, мы с Мэгз совсем не против… И снова холодок бежит по спине. Я вздрагиваю, будто от удара, сжимая ткань брюк на коленях. – Ты не должен делать это! Пожалуйста, прекрати делать это, – взгляд зеленых глаз резко взмывает вверх, касаясь сначала лица, а после проникает в самую душу, когда соприкасается с моими глазами. – Не делай это… пожалуйста… У меня вдруг кружится голова и перед глазами вспыхивают разноцветные круги. Внутренности скручиваются в двойной морской узел, и к горлу поднимается противный привкус, будто меня тошнило. Я не знаю, что мне ответить. И что я могу сказать? Но именно сейчас я понимаю, как сильно хочу, чтобы Энни сейчас была рядом со мной. В вагоне тепло, но внутри у меня завывают арктические ветры. Мне холодно и больно. Протягиваю руку. – Побудь со мной немного, – шепчу я, надеясь, что она поймет меня. Проходит несколько секунд, прежде чем девушка, в легком шелковом одеянии, тенью соскальзывает с кресла. Маленькая ладонь касается моей руки. Я сажусь на постели, облокачиваясь спиной на спинку кровати, и прошу Энни присоединиться ко мне. Девушка садится, прижимаясь спиной к моей груди. Неожиданно ее тонкие пальцы крепко обнимают меня за руки, прижимая к себе. Она укрывает нас одеялом, и рыжая голова опускается мне на грудь. Не знаю, сколько проходит времени, но, окутанный теплом Энни, я постепенно засыпаю. Сон, наполненный ласковыми касаниями, так похожими на прибрежные волны в родном Дистрикте, забирает меня надолго. Я сплю всю ночь и почти весь следующий, не потревоженный больше кошмарами. Когда в дверь моего купе стучат снова, это кто-то из прислуги сообщает, что наш поезд скоро прибудет в Четвертый. Оглядываюсь, но кроме меня в комнате больше никого нет. Возможно, все это приснилось мне?***
Спустя день, после нашего возвращения, Мэгз просит, чтобы я сходил к Энни. Спрашиваю, зачем это нужно, и серо-голубые глаза моего ментора наполняются невысказанной тревогой. – Девочка ничего не рассказала тебе? – Что она должна была рассказать мне? Старушка отводит взгляд. Взгляд ее становится печальным. – Отец Энни умер, когда вы направлялись в Капитолий, – тихо отвечает Мэгз. – Я написала ей об этом в письме, чтобы для девочки это не стало шоком потом… И снова перед глазами вспыхивают разноцветные круги. Значит, той ночью, когда мы возвращались домой, Энни уже знала, что ее отца больше нет в живых. Она знала, что осталась совсем одна в этом мире, но все равно пришла, чтобы утешить меня. «Береги себя, Финник», – это были последние слова, которые Энни сказала мне, перед тем, как отправиться на арену. Чтобы с ней не происходило, какие бы терзания не мучили сердце, ее всегда волновала моя безопасность. «Я не хочу, чтобы тебе делали больно», – сказала она мне той ночью в поезде. Энни. О, моя Энни! В большом пустом доме я не нахожу ее. В деревне Победителей ее тоже никто не видел еще с прошлого вечера. Мысль о том, что Энни могла пострадать, приносит мне почти физическую боль. Куда мне идти? Где искать? Вспоминаю наш разговор перед Играми. Она сказала, что очень любит плавать и все свободное время проводит на пляже. Бегу, что есть сил. Бегу без оглядки и с тяжелым сердцем. Мне страшно. Пляж, поддетый оранжевым маревом заходящего солнца, встречает теплым соленым ветром. Дышу глубоко и с нажимом. Кровь стучит в висках, отдаваясь колокольным звоном в ушах. Волны настигают меня, касаясь пят и размягчая песок под ногами. Бежать становится сложнее, но сейчас я не задумываюсь о том, что будет со мной. Мне все равно, что они будут делать со мной. Но я не позволю причинить боль Энни. Никогда я больше не хочу, чтобы она испытывала страх, боль и леденящий душу ужас. Никогда больше не хочу, чтобы она плакала и кричала, тем обезумевшим голосом, как на арене, когда увидела смерть своего напарника. Я не позволю им причинить ей боль. Ради Энни я убью их всех. Убью Сноу. Неожиданно замечаю вдалеке тонкую фигуру на фоне заходящего солнца. В закатных лучах рыжие волосы кажутся огненно-красными. Тонкое платье развивается на ветру, облегая тело. Прекрасная, будто русалка. Сердце сжимается в груди, когда я думаю о том, какая участь могла ждать ее, если бы не тот слух, который я пустил в Капитолии. Пусть они забудут ее, пусть не тревожат больше. Я хочу, чтобы ей удалось избавиться от кошмаров, которые посещают ее в снах. – Энни, – не узнаю собственный голос. Делаю еще пару шагов, застывая в двадцати ярдах от девушки. Мне кажется, что за шумом набегающих волн, меня не слышно. Но стоит моим губам произнести имя, как Энни тут же оборачивается. Кажется, я захлебываюсь в собственных чувствах. В вечернем свете темно-изумрудные глаза затягивают своей манящей таинственностью. Почему я раньше не замечал, как прекрасны эти глаза? По бледным щекам чертят тропинки одинокие слезы. Хочу стереть их. Но тонкие губы улыбаются мне, и от одной этой улыбки в груди разливается тепло. Энни протягивает ко мне руку и я, не задумываясь, иду к ней навстречу. Влажный воздух срывает с худых плеч огненно-рыжие волосы и колышет их на ветру, словно пламя от костра. Касаюсь теплой ладони и ощущаю, как по всему телу пробегает крупная дрожь. Страх постепенно отступает. Я нашел ее и больше никогда не позволю страдать. Тонкие руки крепко обнимают меня. Щека прижимается к моей груди, и ласковое дыхание щекочет кожу. До этого момента я думал, что любви не существует. Я зарекался себе, что никогда не буду искать человеческой ласки и заботы. Но когда в моих руках оказывается дрожащее тело, я забываю обо всем. Закатное солнце растворяет мир вокруг нас. Остались только мы и этот пустынный пляж. Глажу мягкие волосы, продолжая крепко прижимать к себе хрупкую худенькую фигуру. Раньше у меня не было причин, чтобы жить и бороться. Я избегал разговоров других менторов о неком Тринадцатом Дистрикте, которому удалось уцелеть после Темных Времен. Но сейчас я понял, что нашел свое основание для сопротивления. Теперь я сделаю все, чтобы будущее Энни было светлым и Голодные игры больше никогда не тревожили ее. Теперь жизнь приобрела для меня смысл. – Ты подарила мне причину, чтобы жить, – шепчут мои губы, когда я целую девушку с огненно-рыжими волосами. – Я люблю тебя…