Выбор

Ваня укрывается за нагромождением металлических и деревянных ящиков, привезенных, должно быть, из какого-то офиса и оставленных прямо посреди заброшенного ангара. Он опирается спиной о жесткую поверхность, даже не ощущая ее холода. Потому что внутри все горит. Прятаться было бы вообще бесполезно, учитывая, какой кровавый след он оставляет за собой, но пол слишком темный, и следов крови в царящем полумраке практически не видно. Но Каину они и не нужны. Не зря же он лучший в своем деле. У Евстигнеева прострелено правое бедро, а еще дыра в левом боку. Пуля застряла где-то внутри. Ване кажется, он даже может ощущать ее медленное движение. Боль невыносимая, но зажимать рану и останавливать кровотечение бесполезно. Евстигнеев и не пытается. Чертов рывок в укрытие отнял последние силы, и, пожалуй, надо было сделать одну-единственную правильную вещь — сдаться еще в самом начале. Но гребаные инстинкты, въевшиеся в подкорку за пару лет безжалостного обучения, берут верх над разумом, заставляя убегать, скрываться, искать выход и цепляться за жизнь. Но прямо сейчас Ваня сидит, прислушиваясь к звуку чужих шагов, и перестает видеть в этом смысл. — Давай закончим все быстро, — голос Каина эхом разносится по полупустому помещению. — Ты знаешь правила, Крайм. Ты поступил бы так же. Евстигнеев бы рассмеялся, если бы мог, если бы только кровь перестала клокотать где-то в районе горла. //*** Ваня опрокидывает пятую или шестую, а может, десятую стопку. Он уже перестал считать. Настроение препаршивое, и даже алкоголь не помогает. Заказов нет уже неделю. По-хорошему, радоваться бы надо. Но нет. Евстигнеев чувствует себя списанным со счетов. Он — один из наемников/киллеров/уборщиков, как и где их только не называют, но суть не меняется. Они убивают людей. За деньги, конечно, за очень приличные деньги. Выдерживают предварительный отбор, получают куратора и проходят обучение в специальных — естественно, официально не существующих — организациях. Обычно заниматься этим начинают не от хорошей жизни, и Ваня невольно задумывается, какой же пиздец происходит вокруг, если таких «школ» почти десяток. И это только в их городе. Причину своего поступка Ваня не помнит. В первый же день поступления он попросил стереть себе память, как, впрочем, и девяносто процентов новобранцев. Так намного легче привыкать к новой жизни. Да тебе и не нужны воспоминания, которые вызывают эмоции, ведь в конце обучения от них — по крайне мере, от большинства — все равно избавляешься и забываешь, как о страшном сне. Ваня сам себе напоминает пороховую бочку. Сейчас бы наслаждаться вечером, неспешно потягивая любимый виски, найти компанию на ночь. А вместо этого он пытается унять волнами поднимающееся раздражение. Потому что работа становится стилем жизни, а убийства не только способом заработка, о нет, они становится необходимостью. И, наверное, люди правы, думает Ваня, когда называют их «больными». Жажда перерезать кому-нибудь горло слишком уж похожа на ломку. Ваню сейчас бесит все. Та компания слева чересчур шумная. Две девицы за угловым столиком смеются неподобающе громко, музыка совершенно невыносимая, и даже бармен слишком медленно выполняет просьбу повторить. Жизнь вообще все время подкидывает Ване сплошные засады и неприятности и явно не испытывает теплых чувств. Ваня же, наоборот, влюблен в жизнь безоглядно. У них это не взаимно. Евстигнееву кажется, еще пара минут, и для того, чтобы убивать, заказ ему будет не нужен. Он снова залпом допивает свой напиток и выбирается на свежий воздух через черный ход, потому что там хотя бы меньше людей и желание размозжить голову одному из них не так велико. На улице октябрь, холодно и сыро, но Ване поебать совершенно, он жадно затягивается и медленно выпускает струйку дыма. — Не одолжишь зажигалку? — раздаётся наглое за левым плечом, и Ваня с силой сжимает зубы, удивляясь, как при этом еще не перекусил сигарету пополам. Кажется, кто-то все-таки нарвался и сама судьба за то, чтобы пролилось немного крови. — Купи себе свою, уебок, — говорит Ваня и оборачивается, готовясь к мордобою. А в следующую секунду давится дымом и учится дышать заново, погибая в смотрящих на него глазах. И всю злость вдруг как рукой снимает. А после становится… неловко? Евстигнеев тушуется под наплывом давно похороненных эмоций. — Извини, чувак, — спешно бросает он, — просто плохой день. «Чувак» слишком понимающе улыбается, одним взглядом говоря: «Ничего, бывает». — Мирон, — представляется он и протягивает руку. — Ваня, — отвечает Евстигнеев и жмет протянутую ладонь. А затем вновь подвисает, увязая в синем омуте. — Так что насчет закурить? — усмехается новый знакомый. — А, ну да, — вспоминает о правилах приличия Ваня и наконец протягивает зажигалку. Пока он пытается разобраться, какого же хера его так перемкнуло, и с каких это пор он начал извиняться в принципе, Мирон прикуривает, прокручивает вещицу в руках и начинает ржать. Взгляд Вани остается непонимающим до тех пор, пока Мирон кивком головы не указывает на злосчастную зажигалку. Там красуется та же фраза, которой Ваня Мирона «поприветствовал». Ничего сверхсмешного тут нет, но через секунду ржут, как ненормальные, уже оба. И вообще — они немного пьяны, немного под кайфом, так что в данный момент вся эта ситуация кажется самой уморительной вещью на всем белом свете.\\ — Мне жаль, что так вышло, правда, — снова раздается знакомый голос. — Но мы же оба знали, чем все закончится, не так ли? Нет, не так, хочется сказать Ване. Ему хочется сказать вообще хоть что-нибудь. Но из глотки вырывается только хриплое дыхание. Он скорее ощущает, чем слышит передвижения где-то там, в темноте. Евстигнеев прикрывает глаза и буквально может видеть, как Каин обходит груды металлолома, в поисках той самой, за которой находится Ваня. В том, чтобы загнать свою жертву в тупик, Каин просто мастер. Он вообще мастер во всем, что делает. Евстигнеев отбрасывает свой пистолет подальше, зная, что все равно не сможет им воспользоваться. //*** В первый же вечер знакомства они возвращаются в бар, надираются в хлам, а потом делают самую большую глупость, как кажется Ване, — рассказывают друг другу о своей «работе». Оказывается, Мирон тоже наемник. Ваню этот факт почему-то совсем не удивляет. Ему представляется, как Мирон одним только взглядом гипнотизирует жертву (прям как его сегодня) и спокойно, упиваясь беспомощностью цели, нажимает на курок. Про их «профессию» трепаться не принято. Потому что даже в этом ебанутом мире правосудие все еще работает. Представители законопорядка не жалуют «уборщиков». От слова «совсем». И те идиоты, которые все же умудряются себя раскрыть, чаще всего получают пулю. Якобы во время преследования. По другой версии — оказание сопротивления во время задержания, сопровождающееся угрозой жизни окружающим. На деле — их просто не довозят до участка, устраивая самосуд. А если каким-то чудом довозят, то дело завершает Организация. Хороший подозреваемый — мертвый подозреваемый. Так что у наемников при любом раскладе всегда только один исход. В этот раз осторожность взяла кратковременный отгул, и Ваня просто не мог заставить себя заткнуться. Было что-то в Мироне, заставляющее открывать ему самые страшные тайны. Пусть они и оказались у них общими. То, что Мирон не оказался представителем не той стороны, можно было считать чертовски крупным везением. К сожалению, Ваня просто не мог помнить, что за это самое везение всю свою жизнь платил слишком высокую цену. Уже спустя неделю они сидят в квартире Мирона, едят пиццу, смотрят фильмы и травят байки про Каина. Это псевдоним. У всех наемников есть псевдонимы. У Вани — Крайм, у Мирона — Жид, и Ваня очень долго ржет над «пришибленной кличкой», пока не получает по ребрам. — Не слышал о тебе раньше, — говорит Евстигнеев. Мирон же в ответ улыбается и загадочно пожимает плечами. Еще услышишь — обещает его взгляд. А Каин — легенда, лучший в их деле, с какой-то космической цифрой в графе выполненных заданий, и каких только слухов о нем не ходит, так что тема для разговора всегда находится. После очередной бутылки пива Ваня отправляется курить на балкон. Он с сожалением отмечает, что сигарета последняя. Выходить за новой пачкой дико лень, но прямо сейчас сигарета в руках, так что он откладывает решение этой проблемы на потом. Через минуту выходит и Мирон. — Блять, у меня закончились, поделишься? — Вечные проблемы с куревом, да? — ухмыляется Ваня, вспоминая их первую встречу. — У меня самого последняя, — говорит он, затягиваясь в очередной раз. — Ну, — отвечает на это Мирон, и взгляд его темнеет, — я думаю, нам хватит. А потом резко притягивает Ваню к себе и прикасается к его губам своими. И Ваня выдыхает чертов дым. Поцелуй выходит жестким, требовательным, разделенным одной горечью на двоих.\\ «Промедление — ваша верная смерть». Именно эти слова куратора всплывают в голове Евстигнеева. Потому что именно сейчас он этим и занимается — медлит. С отпором, с побегом, с разговором. А надо ли? Он тянет время, сам не зная зачем. А куратор был самым настоящим зверем. И псевдоним был у него подходящий — Аид. Реального имени и не знал никто. Ходили слухи, что у него тренировался сам Каин. Спрашивать у Аида, конечно же, никто не решался, как и вообще разговаривать с ним — кости целее будут. Но все вокруг говорили: «Вам повезло с наставником, он лучший». В чем-то они были правы. Уроки он преподавал отменные, и запоминали их чаще всего на всю жизнь. Жестко, но эффективно, так говорил Аид, до полусмерти избивая очередного невезучего за провал тестового задания. Но так и воспитываются наемники. Через боль. Туда приходят пусть искалеченными, но людьми, а выходят машинами. Ну почти. Потому что по венам все равно бежит кровь, а за ребрами есть еще что-то, кроме бьющейся мышцы. Именно поэтому даже идеальная программа нет-нет, да и сбоит время от времени. Именно поэтому в кодексе есть железный закон — если ты, неважно, по каким причинам, отказываешься от задания, то сам становишься целью. По этой же причине наемники — одиночки, без памяти и без прошлого. Привязываться к другому «уборщику» — самая глупая вещь, которую только можно было сделать. Но жизнь не любит Ваню, и впервые у них это взаимно. //*** Ваня остается на ночь, потом еще на одну и еще. А через две недели переезжает окончательно. И во всем этом — искалеченная ненормальность: жить нормальной (для обычных людей) жизнью. Но они не обычные. И между совместным завтраком и ужином порой пролегает дорожка трупов. Через два месяца Мирон знакомит Ваню со своей компанией, и еженедельные посиделки становятся традицией. Бес, Порчи, Маркул, Люци — они все отличные ребята, если не брать в расчет то, чем каждый из них занимается. Естественно, это все никнеймы. Ваню здесь все, кроме Мирона, знают только как Крайма. И всех все вполне устраивает. У них устанавливается негласное правило — хотя бы здесь не говорить «о работе». Как будто они не те, кем являются в действительности. Это дает всего лишь иллюзию заурядной жизни, но не делает ее таковой по факту. Просто частичка порядка в мире хаоса. В одну из таких встреч ближе к ночи расходятся все приятели Мирона, кроме Порчи. Ваня почему-то уверен, что это не случайно. Но алкоголь туманит разум, быстро пряча эту мысль на задворки сознания. Они еще долго сидят втроем, допивая коньяк и выкуривая по парочке косяков. А потом собирается и Порчи. Он бросает Мирону: — Не пропадай только, Каин, скоро поступит новая инфа, так что будь готов. И уходит. Та самая спрятанная мысль весело машет ручкой, и Ваня как будто даже трезвеет и усиленно пытается унять головокружение. Он смотрит на Мирона с отвисшей челюстью. А тот довольно улыбается. — Рано или поздно ты должен был узнать, — говорит он. До Евстигнеева наконец доходит, почему человек под прежним псевдонимом был для него ноунеймом. Потому что Мирон врал, и никакого Жида не существовало вовсе. — Ну пиздец, — все, что может выдавить из себя Ваня, потому что новая информация отказывается укладываться в голове. Улыбка Мирона становится еще шире. — Боишься? — А стоит? Мирон с грацией хищника приближается к Ване и шепчет в самые губы: — Только не сейчас. А потом утягивает в развязный поцелуй. И у Евстигнеева сносит крышу. Остаток ночи им обоим совсем не до разговоров. Утром Ваня, смотря на спящего Мирона, пытается унять рой вопросов, так просящихся быть озвученными. Почему решил открыться? Сколько на самом деле целей на счету? И откуда взялся псевдоним? А еще отчего-то хочется знать, кто же был первой целью, пусть даже эта информация не расскажет Ване ничего, кроме имени. У программы наемников слишком жесткие правила. Все данные о цели — это файл с досье. А большего знать не положено. Кто заказчик и в чем вообще вина объекта — остается тайной за семью печатями. А те, кто хотел узнать об этом, обычно плохо заканчивали. В холодной яме где-нибудь в лесу, с пулей промеж глаз. Ваня очень хорошо помнит о правилах. Он заталкивает свое любопытство куда подальше и идет готовить завтрак. Все вопросы остаются незаданными. Ведь Евстигнеев прекрасно осознает, несмотря ни на что, он Мирону — никто. \\ — Вань, пожалуйста… — раздается где-то совсем рядом. Ваня чертовски устал бегать всю свою жизнь — от кого-то, за кем-то. И сейчас решает прекратить все это. Он пытается встать, но нога уже не слушается, и сил больше нет, так что все, что ему удаётся сделать, лишь подняться на колени. — Делай, что должен, — хрипит Ваня. Мирон — нет, Каин — появляется перед ним, словно призрак, бесшумно, незаметно. Он подходит и незамедлительно, словно боясь передумать, приставляет дуло пистолета ко лбу. Ване давно уже не страшно, он просто не может, никак не может перестать вглядываться в глаза Мирона и закрыть свои. Он смотрит, зная, что это в последний раз, смотрит и видит там сожаление. Но для Каина это уже слишком много. А большего увидеть не удастся. Так они и застывают. Мирон ни слова не говорит, а Ваня заклинает себя молчать. Пусть так, пусть уже все закончится. И не надо, господи, Мирону знать не надо, что Ваня становится целью, потому что отказался убирать Каина. — Ну же, — говорит Ваня и все же закрывает глаза, чтобы легче было обоим. Последнее, что он слышит, это тихое «Прости, Вань». А затем раздаётся оглушительный выстрел.