Их картина мира

Как только на землю ложится первый снег, Диана берет несколько дней отпуска и кутается в пушистый плед в своей квартире. А когда становится совсем тошно, выходит на балкон и ловит руками снежинки. Они напоминают ей о Стиве. Напоминают, как она впервые увидела снег. Напоминают о его руках на ее талии и оставленной в тумане Темискире. В какой-то момент снег превращается в символ всего, что Диана когда-либо потеряла. Прошлое таится за каждым поворотом, тянет к ней руки, чтобы утянуть с собой в бездну. А что если к Стиву? Диана вздыхает и закрывает глаза. Сколько раз она уже запрещала себе вспоминать? А сколько раз сдавалась? Может быть, она и чудо, но все-таки женщина. С чувствами, переживаниями и болью, которая по-прежнему колет под ребрами. Снежинки тают на ладони, а щемящая тоска никуда не уходит. Время не лечит, оно учит притворяться, будто все в порядке, когда душа истекает кровью. Ха! Да ей бы романы писать, а не скульптуры реставрировать. Не исключено, что Диана старше некоторых из них. Она тянется к бутылке и щедро наливает в бокал виски. Ох, видел бы ее сейчас кто-нибудь из знакомых. Чудо-женщина не такая образцово-положительная как кажется: напивается в стельку и ничуть этого не стыдится. Герой нынче мельчает, чего уж. В конце концов, она никому ничего не должна. Только Стиву, которого уже никогда не увидит. В этой жизни. Диана пьет до дна и со звоном ставит бокал на стол. Как назло не пьянеет. Совсем. Словно и не виски вовсе. Может, пора перейти на что покрепче? Ром, абсент, текила? За окнами зажигаются фонари, скоро еще и гирлянды включат, тогда Нью-Йорк утонет в предпраздничной суете, а Диана в очередном приступе самобичевания. Она ненавидит себя за слабость, вот и глушит ее алкоголем, пока сила не вернется. Стив бы не одобрил, наверное, но и эта мысль не отрезвляет. Уже слишком поздно. Он верил, что Диана спасет мир, тут она не сможет его подвести, но сейчас апокалипсису придется подождать, пока она ищет в себе подобие воли. Диана хмыкает, встает, толкает дверь и выходит на балкон. Ветер ударяет в лицо и приносит с собой шум улицы: детские крики, смех и отдельные, вырванные из контекста слова. Жизнь не стоит на месте, пока Чудо-женщина хандрит и забывает о долге. Диана — человек, она имеет право иногда думать и о себе. А может, это что-то вроде разгрузочных дней для мозга? Уничтожить себя до основания, довести до исступления, чтобы потом отряхнуться и начать все заново? Об этом она не думала. Бутылка в руке еще наполовину полна. Диана плюхается на стул и подгибает ноги, заворачиваясь в плед. Она глубоко вдыхает и почти расслабляется, что уже странно, как слышит шум. Подозрительно близко. — Ничего ведь не случилось: небоскреб не обрушился, поезд не взорвался, банк не грабят, даже инопланетяне не ворвались не планету, кроме одного очень странного криптонца, который сейчас на моем балконе пытается быть незаметным. Теряюсь в догадках, что тебе нужно. — Я пришел, как друг, — Кал-Эл легко опускается на пол рядом с ней и сжимает ее плечи. — И не уйду, пока чувствую, что нужен. — Ты потрясающе упертый баран. В курсе? — усмехается Диана, но в глубине души она ему рада. Они похожи куда больше, чем оба готовы признать. — И как только Лейн тебя терпит. — Ее зовут Лоис. — Диана почти видит, как он морщится. — И ты прекрасно это знаешь. — А еще она тебе не подходит, но кто я такая, чтобы вмешиваться, ведь так? — она кривится и все также ядовито продолжает: — Все еще хочешь остаться? Диана не хочет, чтобы ее видели такой, тем более он, но Кал-Эл не оставляет выбора. Она не называет его земным именем, Кларк для Лоис и Брюса, для нее он только Кал-Эл — настоящий, честный, другой. — Почему ты ее так не любишь? — Потому что рано или поздно она сделает тебе больно, — хмыкает Диана. — Рано или поздно она умрет. Еще хуже, если ты не успеешь ее спасти. — Это мой выбор, — возражает Кал-Эл, убирает руки и отходит от нее. — А я сейчас оплакиваю свой, — передергивает она плечами и зажмуривается. Слезы вот-вот потекут по щекам. Приспичило же ему поиграть в дружбу, шел бы к Лейн, которая одним своим присутствием делает хуже. Постоянно путается под ногами и лезет на рожон. Стив был разумнее, не подставлялся только потому, что Диана могла заслонить его собой. Она закусывает щеку изнутри и чувствует привкус крови. У Кал-Эла и Лоис получается быть вместе, а у нее со Стивом не получилось. Кал-Эл молчит, и она даже начинает надеяться, что сейчас уйдет, но вдруг он поднимает ее на руки, садится в ее кресло и усаживает Диану к себе на колени. Она теряет дар речи. Распахивает глаза и часто-часто моргает. Какого черта вообще?! Что он себе позволяет?! Они же даже не друзья, на друзей так не реагируют. — Ты тоже часто делаешь мне больно, — совершенно невозмутимо парирует он. Диана хватает ртом воздух, потому что и спорить-то не получится, но она ведь не то имела в виду, и он прекрасно это знает. — Ты все равно сильнее, — фыркает она в ответ. — Всегда можешь остановить. — Могу и потерпеть, когда тебе нужно выплеснуть эмоции, — откликается он с добродушной улыбкой. — Какой же я иначе супергерой. — Хреновый, если думаешь, что знаешь, как лучше, вопреки моим желаниям, — она выгибает брови и складывает руки на груди. — Или я не права? — Ты взволнована, — все так же спокойно, словно о погоде, говорит Кал-Эл. — Сердце бьется чаще, дыхание сбивается на такт, в горле пересыхает, и ты постоянно облизываешь губы. — Диана замирает под его пристальным взглядом, который явно подмечает каждое движение. Как кролик перед удавом. — Ты избегаешь новых чувств и хватаешься за отголоски старых. Кал-Эл без милосердия и сожаления ковыряется в ее ранах, режет по живому и выпускает кишки. Супермен за справедливость же, да? — И откуда столько человеческой мудрости у пришельца? — ядовито выплевывает она, понимая, насколько перегибает палку. Защитная реакция включается раньше, чем она успевает прикусить язык. — Он вырос среди людей, — выражение лица и голос Кал-Эла не меняются, и от этого только гаже. — Скажи наконец, почему ты так боишься. Я не хочу додумывать и накручивать себя. Каждый из нас часть команды, мы зависим друг от друга и не хотелось бы... Она не позволяет ему закончить, вскакивает на ноги, ни на секунду не замечая холода бетонных плит. — Уходи и не возвращайся, — цедит она, указывая на горизонт. — Я всегда помогу, когда буду нужна, большего я не обещала. — Диана... — он выглядит беспомощным и, кажется, даже расстроенным, но ей плевать. Он зашел слишком далеко, задел слишком личное. В тот уголок собственных эмоций даже она старается не заглядывать. Невыносимо больно. — Я не хотел обидеть. — Знаю, — отрезает она. — По-прежнему не понимаю, почему ты до сих пор здесь. — Ты мне небезразлична, — тихо и как-то обреченно выдыхает он. — Это хотела услышать? — Определенно нет, — качает она головой, разом теряя весь пыл. — И что теперь? — Ты мне скажи, — Кал-Эл закрывает глаза рукой. — Теперь это не только моя тайна. Диана садится на соседнее кресло и только сейчас понимает, что ей холодно, а на улице в общем-то зима, но она из упрямства не просит у Кал-Эла плед. Есть проблемы и поважнее. — Лоис не знает? — первое, что приходит в голову. Не то чтобы ей было важно, но все-таки. Хотя в самом прямом смысле они с Кал-Элом и не люди вовсе, но как-то... не по-человечески, что ли. — Забавно, — усмехается он. — Впервые назвала ее по имени. Похоже, она была права. — В чем? Диана спрашивает скорее машинально, разговаривать о чем-то отвлеченном проще. Или, может, у него совсем не те чувства, что она подумала, правда тогда ничего из сказанного вообще не имеет смысла. Она окончательно запуталась. — Лоис считает, что ты ревнуешь меня к ней и поэтому не любишь. Диана смотрит на него несколько секунд немигающим взглядом, а потом заходится почти истеричным смехом. Надо же, оказывается, ее очень легко раскусить, а она-то считала, что научилась прятаться за масками. Потрясающее по своей наивности заблуждение или чрезмерно раздутое самомнение. Диана не уверена, что ее устраивает хоть какое-то из этих определений. — Лейн хорошая журналистка, — она возвращает себе крупицы самообладания и поднимается. — Проходи, за сотню лет я так и не смогла привыкнуть к снегу. — На Темискире его не было? — И не только его, — резко обрубает она. У Дианы абсолютно никакого желания говорить о прошлом. Она и так сегодня превысила свой лимит по тяжелым воспоминаниям и откровенности. Нужно сгладить углы. Они заигрались в людей, и ситуация вышла из-под контроля. Им все это показалось. Пусть Диана искренне считает, что Лейн не место рядом с Кал-Элом, но ведь и Стив не вписывался в ее картину мира. И это не помешало ему умереть... — Мои слова тебя ни к чему не обязывают, — начинает Кал-Эл, видимо, чтобы заполнить затянувшееся молчание. — Просто рядом с тобой все как-то чересчур — ярко, эмоционально, насыщенно. Не всегда могу вовремя дать заднюю. Диана удивленно вскидывает брови, но по-прежнему не находит, что сказать. Прятаться поздно, делать вид, что ничего нет, глупо. Кота в мешке уже не утаить. Они открыли ящик Пандоры, и кому как не Диане знать, что это означает. — Мы сейчас оба все здорово усложнили, — выдавливает из себя она. — Как раньше теперь тоже не получится. — Я боюсь сделать ей больно, — шепчет он одними губами. — Уже делаешь, — выдыхает Диана, — и знаешь об этом. — Она, повинуясь порыву, берет его за руку и крепко сжимает. — Тебе страшно признать, что ваши отношения были обречены с самого начала. Мне понадобилось сто лет, чтобы смириться, а ты еще в начале пути. — Лоис не виновата... — Как и ты, — грустно улыбается Диана. — Вы просто из разных миров. Кал-Эл тяжело вздыхает и молчит. Между ними тишина, полная недосказанности и усталости, гнетущая и правильная одновременно. Не существует совета, который помог бы отпустить свои страхи, слов, способных забрать боль и принести облегчение. Освобождает только истина. Если он еще не готов ее принять, Диана не вправе вмешиваться. Кто сказал, что быть богом легко? Кто сказал, что герои всегда поступают, как должно? Кто сказал, что у них нет права на ошибку? Нет ничего проще, чем заблудиться в чувствах. Нет ничего сложнее, чем принять единственно верное решение и не отступить из опасения обидеть близкого человека. — Я разобью ей сердце, — горькие слова падают булыжниками на бетонный пол. — По крайней мере, это будет честно, — Диана не облегчает его выбор. — Со временем она соберет его воедино и пойдет дальше. — Так устроена жизнь, — в пустоту роняет он. — Так устроены отношения, — возражает она. Снег кружится за окнами и падает на асфальт. Возможно, через пару часов он растает, возможно, будет хрустеть под ногами прохожих. Нью-Йорк непредсказуем в любое время дня и ночи. Так стоит ли удивляться, что Супермен сидит на ковре, скрестив ноги, в покаянной позе, глубоко дышит и отчаянно цепляется за Чудо-женщину? Они слишком резко поменялись местами, но разве для таких, как они, действуют общие правила? Разве они не имеют права на слабость? Кто еще в состоянии понять последнего в своем роде и греческую полубогиню-полуамазонку? Само их существование невозможно, так стоит ли пытаться соответствовать? Эгоистично, да, но даже бессмертие дается лишь однажды. Прошлое, настоящее и будущее существуют одномоментно, но здесь и сейчас только в эту самую секунду, а сожаления отнимают время капля по капле. Диана умеет ждать, и она никуда не торопится. Нельзя войти во тьму и остаться незапятнанным, нельзя разочароваться в себе и остаться прежним. Они дети Земли больше, чем хотелось бы, но именно это и делает их теми, кто будет защищать ее до конца.