Новый Круг

      У Сириуса татуировок уже больше, но в раскрытой до середины груди рубашке видна навевающая воспоминания старая вязь символов. Ярче, чем он помнил, видимо обновлял. А рубашка всё так же черна, мята и небрежна. Рукава закатаны, и Ремус видит эти руки — жилистые, крепкие, с болтающимися на запястьях кожаными браслетами, будто к мужчине вернулась детская привычка цеплять на себя что попало. И сбитые костяшки, и крупный перстень.       У Ремуса шрамов уже больше, но старые будто даже разгладились и посветлели. Сириус слегка тревожно рассматривает свежую отметину на лице — длинная полоса по виску и на скулу, чуть левее — и пострадал бы глаз. Волосы богатой рукой осыпало сединой, но на светло-русых прядях она словно и незаметна. И взгляд тот же. Напряжённый немного и полный той отчаянной доброты, что нередко доставляла проблем. Нельзя помочь всем.       Сириус не ожидал увидеть его здесь. Не на улице, конечно. На этом круге. Блэк просил покоя. Помнить, но жить без всего этого. Оказалось, что за аркой есть кого просить. ОН отговаривал Сириуса. Позже Блэк понял, почему. Понял, когда, вернувшись к жизни в мире, где нет ни магии, ни одного его знакомого, едва не сошёл с ума. Помнить — великий дар и безжалостное проклятие. Но кому, как не ему, справляться с этими трижды чёртовыми проклятиями.       Теперь, когда научился жить по-новому, когда привык ввязываться в драку, не полагаясь на палочку, когда понял, что кофе по утрам так приятно варить своими руками… Сейчас встретить его. А Ремус смотрит на человека, остановившегося вдруг посреди оживлённой улицы и прожигающего взглядом его сейчас, и не может понять, почему рука сама тянется дотронуться до знакомой татуировки на груди этого мужчины. Подойти ближе, обнять и стоять так долго, как только можно, уткнувшись в его шею. Сириус — вдруг понимает Люпин. Ремус знает его, все его ухмылки и шутки, помнит, как тот смеётся и как плачет, как злится и как зовёт его — Люпина — когда никого рядом нет. А ещё Ремус знает, что никогда раньше не встречал этого мужчину.       — Ну что, Лунатик, как жизнь в этой чахлой реальности? — спрашивает Сириус и напряжённо замолкает.       — Вы… — пытается начать Ремус, но голос неожиданно подводит, да может оно и к лучшему: что сказать, Люпин не знает.       Блэк болтает за обоих и постепенно отмирает. Первыми начинают двигаться руки, потирая саднящие костяшки, следом голова недоверчиво склоняется к плечу совершенно собачьим жестом, потом уж он весь приходит в движение и на лице растягиваются губы в усмешке.       — Вот уж не ожидал тебя увидеть здесь. Внезапно, очень внезапно. Знаешь, а пойдём-ка в кафе, тут, кажется, есть за углом одно. Я же вот буквально этой ночью приехал, ещё не успел осмотреться, да и вообще не планировал задерживаться, в гостинице один день оплатил, думал сегодня же в путь, но раз уж ты здесь. Хотя к чёрту кафе. Город знаешь? Есть где прогуляться?       Ремус ошарашенно кивает и послушно идёт за Сириусом к кафе, где тот покупает два кофе, отдаёт один и спрашивает, куда идти. Ремус кивает на пешеходный переход.       — Там дальше парк есть.       — А тебя всё так же к лесу тянет, а? — Сириус смеётся, но как-то напряжённо, неестественно. Люпин пьёт кофе и, слушая Блэка, наблюдает за ним и вспоминает. Ловит видения в голове за хвосты и отпускает их, переключаясь на другие.       Поздняя весна. Вот они с Сириусом лежат под дубом на траве, обложившись учебниками, молодые ещё совсем. Где-то вдалеке слышны голоса, но здесь безлюдно. Люпин хочет взять транфигурацию, но Блэк категорично заявляет, что тот и так всё знает, и укладывает лохматую голову на колени друга. Ремус заплетается пальцами в мягкие вихры, и Сириус прикрывает глаза. В траве стрекочут кузнечики.       Они сидят на мягком диванчике перед камином. Лунатик греет руки о чашку с горячим чаем, уютно привалившись к Бродяге, который закинув одну руку на плечи Ремуса, второй держит сигарету. Они могут сидеть так очень долго. Они могут — и сидят, наслаждаясь друг другом. Уже не дети, уже не друзья.       А вот снова школа. Бродяга вбегает в спальню, сразу же заполняя её собой, быстро притягивает к себе друга и поворачивает голову. В ухе болтается серебряное колечко.       Сириус поворачивается обратно, чтобы увидеть реакцию и самодовольно ухмыляется снисходительному выражению лица друга. Про новую татуировку он скажет позже, через несколько минут.       Сириус уже молчит, но Лунатик этого не замечает.       Потому что в воспоминаниях Блэк сидит на постели Ремуса — разбитый, вымотанный, но готовый рвать на куски — и курит, а Люпин лишь обнимает его из-за спины за плечи. И протягивает откуда-то плитку шоколада, которую тот с грустной усмешкой берёт, но так и не ест. Ремус касается губами плеча. «Съешь, ты с утра ни крошки во рту не держал». Бродяга разворачивается, смотрит Люпину в глаза, касается его лица руками, целует бледные шрамы и губы, мягко опрокидывает на одеяла и затихает. Люпин смотрит в потолок и привычно перебирает волосы лежащего на нём Сириуса.       — Как это произошло? — наконец спрашивает Ремус. Блэк обречённо садится на лавочку, оглядывается — в парке на удивление пусто — и смотрит на Люпина.       — Я не знаю, что тебе сказать.       — Где опять подрался? — Ремус садится рядом, допивает остатки кофе и выбрасывает стаканчик в урну. Сириус свой вертит в руках.       — Кое-кого просто пришлось поучить вежливости. Тебя же рядом не было, чтобы лекцию прочитать.       А в голове проносится ещё одна сцена: школьный коридор, он сам и группка ребят на год младше. Он отчитывает их за что-то. За спиной главным аргументом за порядок стоит Бродяга и недобро ухмыляется, добавляя весомости словам старосты. Нарушители школьных правил послушно выслушивают нотации до конца.       — А что ты помнишь? — спрашивает Блэк, откидываясь на спинку.       — Всё, кажется. Я помню о тебе всё. Будто из другой жизни. Я же не встречал тебя раньше. И не помнил.       — Из другой жизни… Ты не представляешь, насколько прав, — Бродяга наконец бросает стаканчик и вдруг наклоняется к Люпину. Невесомо обводит пальцем не дающий покоя шрам на виске и шепчет: — Как это возможно?       Его глаза слишком близко. Люпин видит то, что не хотел бы: как неосторожно Сириус подставляется под зелёную вспышку, как он смотрит в последний раз с необъяснимым обещанием чего-то и как плавно исчезает в арке.       — Ты умер.       — Это не мешает мне сейчас отчаянно желать поцеловать тебя. А помнишь ли ты, что я делаю со своими желаниями? — и Сириус впервые улыбается по-настоящему. Улыбается и выдыхает. Отстраняется и смеётся. А на глазах проступают слёзы.       — Блэки не плачут, — говорит Люпин и прислоняется плечом к другу.       — Хреновый из меня Блэк. Так и не научился им быть.       Ремус не стал говорить, что Бродяга самый что ни на есть Блэк. Сириус не стал говорить, что Лунатик и сам погиб не в старости — за аркой легко найти ответы на интересующие вопросы.       — Знаешь, у меня ведь есть домик в пригороде. Милое место. Лес кругом, соседи не докучают. Тебе понравится.       Ремус кивает головой. Ему понравится. Ну конечно же.