"Кто создан из камня, кто создан из глины, - А я серебрюсь и сверкаю!"
Мягкий песчаный берег тянулся почти до самого горизонта - это можно было с лёгкостью рассмотреть под прозрачной, но мутной толщью воды - и каждый раз приходилось по несколько минут идти вброд, чтобы найти хоть какое-то подобие водной глубины. Лето безвозвратно закончилось, так и не успев начаться."Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети Пробьется мое своеволье".
Ей нравилось ощущать сырость песка под босыми ногами, восточный ветер, нагло сдувающий прозрачные капли с мокрой кожи, от которого приходилось поминутно ежиться и смешно морщить курносый замёрзший нос. Беспристрастные волны тяжко ударялись о колени, почти сбивая с толку, но, вот, уже с каждым шагом она все дальше и дальше проваливалась в долгожданную тёмную пустоту - берег здесь резко обрывался, грозясь унести за собой бурным ретивым течением."- В купели морской крещена - и в полете Своем - непрестанно разбита!"
Ей нравилось ощущать тяжесть пресной воды на обнаженных плечах; глупо смеяться, одиноко кружась под торжественные всплески, будто вытанцовывая странный, только ей одной понятный, плавный и медленный танец; шептать, ласково разговаривая с волнами о чем-то своём, пока вокруг не было ни души. И, казалось, будто она вовсе одна в этом огромном мире, если устремиться взглядом в пустеющий далёкий горизонт, но не в тлеющий на берегу костёр."Меня - видишь кудри беспутные эти? - Земною не сделаешь солью".
На берег возвращаться к слову, ну, совсем не хотелось. Там пестрая потертая рогожа* неудобно впивается в голые локти. (Она - единственное, что оказалось под рукой, и что можно было спешно кинуть в багажник, чтобы как можно скорее приехать сюда.) Там глупые разговоры сопровождающих, запах жженого мяса на костре, который бескомпромиссно въедается в мягкую копну пушистых беззащитных волос."Кто создан из глины, кто создан из плоти - Тем гроб и надгробные плиты…"
Шаг. Закрывая глаза, она хочет слышать еле уловимую музыку липких кувшинок, что зовут её своей ночной прохладой в густые зелёные леса по новолунию собирать редкие снадобные травы. Ещё шаг... Сухой колючий ковыль, кажется, вот-вот захрустит под аккуратно ступающими ногами и побежит испуганно по опушке настороженными многоножками в разные стороны. Три. Ещё немного, и где-то совсем рядом прозвучит далеким набатом ржание одинокого потерянного коня, трясущего своей гнедой гривой в сумеречной тишине, а нарастающая песнь немого ручья своевременно предупредит о скользких влажных камнях, на которые можно случайно наткнуться по неосторожности. Четыре, и она уже видит ледяной отблеск света за промелькнувшим молнией оленем. Холод порывистых ветров, играющий на шуршащих послушных листьях, кутает её своим дыханием, чтобы согреть. Пять - волосы, вдруг, своевольно сами заплетаются надвое в спутанные косы, и она, нагая, находит себя на серебристой тверди средь чернеющих засохших ствольев, где ей приветливо улыбается смольный грот*. Гостеприимно встретив своей угольной пастью, он защитит от хищных лис, рыскающих поблизости своими голодными узкими зрачками. Здесь дикие вороны, настороженно сверкнув бархатными крылами, укажут нужную дорогу, если как следует их попросить. Шесть... Вокруг неё сгущаются краски, предупреждающе ухая зоркими совами. Семь. Почувствовав неимоверную усталость в чугунных ногах, она опускается на твёрдый шершавый пень и, сладко потянувшись, сворачивается в дрожащий грязный клубок нервов, чтобы уснуть вечным беспомощным сном. Восемь. Она широко откроет заспанные глаза, что были так ничтожно слепы до этого момента, и трепетным взглядом загнанной лани посмотрит на безупречно точеные скулы молодого юноши, улыбающегося ей так, словно он только что сошёл с вершин всемогущего Асгарда*."Мне дело — измена, мне имя — Марина, Я — бренная пена морская".
Девять. Сильная ладонь медленно очертит хрупкие плечи, смазано съезжая на тревожно вздымающуюся грудь, ещё больше сбивая трель не ровного дыхания. Толчок - она окажется на седой росе под заговорщический шепот злых трав, где мелкие ящерицы ехидно щерятся, обнажив ровные крошечные клыки. Его изящные пальцы умело заскользят по плавным изгибам тела, словно по нежным струнам арфы, извлекая из этого абсолютно совершеннейшего музыкального инструмента чарующие ноты, столь приятные слуху каменных гор. Толчок, и он пронзит её зовущее лоно острым копьём, извлекая сладостное тёплое белое вино из самых глубин кипящего чрева. Толчок - вот они, искры от тяжёлого молота грозного Тора в небе. Больше ничто не помешает этому лукавому Локи вознести чудную жертву Всеотцу, завершив тем самым этот бессмысленный обряд, неизвестно кем начатый. Гонг - она окажется на горной вершине воинственной валькирией*, когда её запястья коснётся крепкая рука Бальдра*, казалось бы, освобождая от вечного сна, но в реальности ничто больше не сможет отвлечь её от этого глубочайшего осознанного сновидения наяву. Ни отчаянные крики где-то вдали, ни будущий лязг чугунных прутьев больничной каталки, ни тяжёлые, спешные шаги по бледному бесконечному коридору. Наконец-то, никто и ничто больше никогда не сможет помешать ей наслаждаться этим причудливо-сказочным пейзажем, при этом одновременно впитывать его в себя, образуя замкнутый круг Уробороса*..."Дробясь о гранитные ваши колена, Я с каждой волной - воскресаю!"
На первый взгляд, тёмная гладь пролива была неподвижна. Казалось бы, даже не преступна в своём гордом и одиноком безмолвии. Но там, где она неловко, почти робко, касалась розовой чистоты утреннего неба, все же еле-еле что-то успокаивающе мерно трепыхалось, словно яркий огонёк зажженной церковной свечи, что заботливо поставили за упокой. Тяжелые волны лениво облизывали бездыханное тело своими острыми гребнями, очерчивая аккуратный овал лица тёмными разметавшимися локонами. Безразличная мокрая вода искристо золотилась, будто даже улыбалась лучистыми солнечными зайчиками под ужасающие крики с берега. Эту мягкую, безмятежную улыбку, застывшую на пухлых синеющих губах утопленницы уже никто и никогда не сможет стереть, потому что она знает - чёрная вдова уже сплела свою паутину, поблескивающую в лунном свете, для каждого из нас. Стройные мухоморы коварно замкнулись в ведьмин круг*, противно хихикая, и густой плотный туман неведения уже бережно укрыл нас с головой, заключая в свой невидимый неприступный скит*, где цифра "десять" готовится совсем скоро прозвучать надрывным воем из охотничьего рога..."Да здравствует пена — веселая пена — Высокая пена морская!"