Секс-символ

      Через полчаса Фэр вошла в здание «Рехистро Сивиль». Она написала заявление с просьбой об аннулировании брака, указав, что была невменяема, а жених воспользовался её беспомощностью. Однако в метрической книге записей о Фэр и Джерри сотрудница не нашла.       — Сеньорита, вы тут не значитесь. Такой записи нет.       — Как это нет? — обомлела Фернанда. — Посмотрите внимательней, брак зарегистрирован только вчера.       — Взгляните сами, — развернув книгу к Фэр, сотрудница ткнула в неё пальцем. — Вчера последний брак регистрировался в 17:54. Позже на эту дату никаких записей нет.       — У нас была выездная регистрация, — уточнила Фернанда.       — Это не важно. На выезд регистратор берёт книгу с собой, так как молодожёны там расписываются.       — Вроде расписывались, — Фэр нервно постучала пальцами по краю стола. — Я плохо помню этот момент.       — А свидетельство у вас с собой?       — Да! — Фернанда протянула сотруднице «Рехистро сивиль» красную корочку (свидетельство у Джерри она свистнула).       Та, изучив документ, наморщила лоб.       — Сеньорита, это свидетельство недействительно.       — В смысле недействительно? — вылупила Фэр глаза, как сова в ночи.       — Государственное свидетельство другого образца, — сотрудница вынула из ящика коробку, где лежала стопка новейших красных корочек. Достала одну и показала Фернанде, приложив и её свидетельство. — Глядите, печать, герб, бумага, водяные знаки на обложке и внутри — всё разное. И ещё должен быть вкладыш — сертификат. У вас его нет.       — Но… я ничего не понимаю… — Фэр так растерялась, что начала оглядываться (как бы её идиоткой не сочли). — Как же мне аннулировать брак?       — Вам не надо аннулировать брак, потому что вашего брака нет, — улыбнулась сотрудница.       Фэр ушла в недоумении. Только через минут пятнадцать осознала — Джерри надул её. Кольца, свидетельство, свадьба — это всё фальшивка.       — Да чтоб тебя танк переехал, Джерри Анселми! Троглодит! — смачно плюнув на асфальт, Фернанда встряхнулась, как кошка после плаванья в раковине.       Она огляделась. Улица Рио Куатро. До дома один квартал. Взгляд Фэр упёрся в стеклянную постройку с надписью: «Ломбард. Круглосуточно». И её осенила идея. Джерри из ревности к Амадо выкинул её телефон, но у неё осталось обручальное кольцо. Его можно заложить и купить новый телефон.       Фернанда зарулила в ломбард. Продавец кольцо оценил: на серебре выгравированы рунические символы и буквы на латыне; хорошая огранка аметистов — эксклюзив. На вырученные деньги Фэр купила смартфон и восстановила сим-карту со старым номером. Теперь и домой можно ехать.       Но там её ждали агрессивные вопли.       — Ты оставила мою лялечку без папочки! — голосила Вирхиния на ультразвуке. — Я тебя ненавижу, тварь, мерзавка, гадюка! Я тебя убью! Это всё тебе аукнется!       Тётя Фели гневно зыркала на Фернанду одним глазом. Второй у неё был заклеен пластырем — утром она окончательно рассорилась с доньей Канделарией, обозвав её похотливой старушенцией и любительницей молоденьких геев.       — Энеас Арайя вовсе не гей! — крик доньи Канделарии разносился по всему Сан Тельмо. — Это сто пудов! Он настоящий кабальеро и просто душка! Скоро он выведет меня и Стефана в свет! И, может быть, мы усыновим детей Тото, которые уже должны были вылупиться! У меня ремонт как раз закончился. Им будет где жить! А то соседи мои совсем расслабились! А ты, старая сплетница, так и будешь прозябать со своими собаками и зарастать плесенью!       Тётя Фели схватила подругу за ухо, выкрутив его до хруста. Донья Канделария, отбрыкиваясь, запустила во врага недоеденным пирожком с шампиньонами. И тётя заскулила, что её оставили без зрения. Обмотав пол лица пластырем, она клялась вызвать полицейских с дубинками.       Но донья Канделария оказалась хитрее — она исчезла вместе с вещами: двенадцатью чемоданами, ретро-комодом, любимой подушкой и мини-террариумом со Стефаном. Когда и как — никто не видел.       Перед Вирхинией и тёткой Фэр оправдываться не стала. Ей до чёртиков надоели психи, окружившие её, как саранча зелёный куст.       Но проблем добавилось — Фернанде позвонил комиссар Гальяно. Поздравив её со свадьбой, он включился в ругань:       — Короче так, Фернанда Ривас! Я даю тебе последний день, чтобы ты разобралась с личными делами. Если завтра я не увижу, что ты в комиссариате занимаешься ловлей маньяка, я тебя уволю!       — Что, ещё кого-то убили? — безразлично спросила Фэр.       — Меня! Меня каждый день общественность рвёт на куски! Столько людей умерло, а сдвигов ноль! А всё потому что кто-то забил на свою работу! Короче, чтобы завтра была в комиссариате, невеста! И без возмущений!       Фернанда уныло вздохнула, заслышав в трубке гудки. В последнее время ей всё осточертело. Её семейка, маньяк, комиссар, Джерри… Всё, всё достало! Руки опускаются. А некогда она гордилась жетоном и формой полицейского, мечтала о блестящей карьере. Но будни инспектора оказались серыми и унылыми, и она разочаровалась. Смертельно разочаровалась в мечте и главное — в себе. Ничего у неё не получается. Никогда не поймает она маньяка. Прав был Джерри, она бездарь. Он вообще частенько прав. Как она поймает неуловимого убийцу, хитрого и жестокого монстра, если не управляет даже своей жизнью? Не знает как наладить отношения с мужчиной, в которого влюбилась. Единственное, что она умеет, — вытворять глупости и злиться.       Сидя на полу, Фэр расстраивалась около часа. Сначала она хотела бежать в комиссариат и ловить маньяка немедленно. Но, не зная как, решила уволиться. Хотя… если она поднимет лапки кверху, Джерри над ней посмеётся. Что же делать?       Фернанда так устала от размышлений, что заснула на коврике у двери. И приснился ей «любимый» сон — она падала в лестничный просвет. Летела, летела, летела и так до бесконечности. Но сегодня она долетела. Впервые. Не упала. Приземлилась на ноги и, задрав голову, наблюдала, как на неё падает огромных размеров шар. Она не пыталась убежать, отойти в сторону. И, когда шарище рассыпался, Фэр накрыло миллиардом стекляшек, как гигантской волной. Ощутив резкую боль, она проснулась.       От лежания на полу у неё свело ногу. Из гостиной раздавались вопли. Спросонья Фернанда не поняла, кто там орёт. Кое-как пригладив волосы, она рванула вниз.       По холлу с криком, напоминавшим обострение в дурдоме, прыгали Вирхиния и тётя Фели — посыльный принёс им счета. Кучу счётов на оплату свадебных расходов. Тут были квитанции за банкет, за наряды, за услуги оркестра и официантов; отдельно — за напитки, отдельно — за лимузин. Грабительский счёт был за работу актёра, что играл регистратора, но ещё больше поразила сумма из салона Энеаса Арайя, где отдельным пунктом значилось: «За моральный ущерб».       — Как же так, мамусик?! — квакала Вирхиния, хватаясь за живот и сердце. — Ведь мой женишочек должен был всё оплатить! Я ничего не понимашечки!       — Зато я понимашечки, — передразнила тётя. — Твой женишочек развёл нас, как лохушек, на кучу бабла. Как говорят в сериалах: «Мы разорены!». А во всём виновата ты! — повысила голос тётя Фели, отпихнув мешавшуюся под ногами Барби. Та сердито рыкнула. — Ты затеяла эту свадьбу и это пузо, — она ткнула пальцем в ещё плоский живот Вирхинии. — Если бы ты вышла за Амадо и обрюхатилась от него, ничего бы этого не было! Жили бы себе припеваючи, вращаясь в среде банкиров, что тоже неплохо, а очень и престижно. Но тебе понадобился напомаженный артистишка, чёрт его раздери! Это был позор, о котором не написал только ленивый! А ты ещё и пустила нас по миру. Ну и доченька! Знала бы я, что такое будет, завела бы лучше кенгуру. Прыгал бы себе по дому да прыгал. Нет, приспичило дочь родить. А она вон чего вытворяет!       Вирхиния скулила и икала, сидя на кушетке у лестницы, пока тётя, стащив повязку с абсолютно здорового глаза, обзванивала кредиторов. Её известили: Джерри платить за свадьбу отказался, объяснив, что это проблемы организаторов. Сумма набежала около двухсот тысяч долларов. После расчётов тётя Фели упала в обморок, и её пришлось откачивать, прыская в неё водой.       А Фэр хохотала. Её распирало злорадство. Джерри проучил Вирхинию от всей души. Так ей и надо!       — Он хочушечки угробить мою лялечку! — истерила Вирхиния, бегая по гостиной. — Теперь мне надо продавать этот домик, чтобы покрыть долги!       — Нет уж, кузина, дом этот продавать ты не будешь, — прошипела Фэр, раздувая ноздри, как кобра свой капюшон. — Он принадлежит мне и Марго с Агустиной, а вы с тётей — гости. Лучше сдай на органы своего отпрыска, — поиздевалась она. — За это дадут много денег.       — Как ты смеешь обижать моего ребёночка? Да я тебе шею сверну! — Вирхиния подскочила к Фернанде, размахивая кулаками, но тётя Фели встала между ними, когда Фэр занесла руку, чтобы дать сдачи.       — Не бей мою дочь, она беременна! — заверещала тётя. — Ты и так сломала ей жизнь, увела жениха прямо у алтаря!       — Эта сука хочет убить мою лялечку! — жалобно ныла Вирхиния. — Мамусик, наваляй ей как следует!       — Ещё слово и вы обе вылетите из моего дома, как пробки из бутылки! — гаркнула Фэр, трясясь от злости. У неё аж в глазах потемнело — так она ненавидела Вирхинию. — Поедете назад в провинцию. И заткни свой рот, кузина! Ты — шалава, которая залетела от моего мужа обманом! Если, конечно, это его ребёнок, в чём я сомневаюсь. А хочешь тут жить, не попадайся мне на глаза. Или я тебя выкину в окно и ты останешься без пуза! — цинично выплюнула Фернанда и ушла наверх.       Автоматически назвав Джерри «мужем», Фэр этого не заметила, но поняла, что ненавидит Вирхинию из-за него. Приняв ванну с ароматной пеной, Фернанда вспомнила об Амадо. В новом телефоне с восстановленной сим-картой она нашла море входящих. Позвонила. Амадо долго её упрекал за исчезновение — она же просила перезвонить и не отвечала, а он хотел про Вирхинию узнать.       Фэр рассказала ему, что Вирхиния замуж не вышла, поэтому он может утешить её. Амадо завопив, что немедленно придёт, бросил трубку. Явился он через час. Одетый с иголочки в полосатый костюм и розовую рубашку, приволок букет лилий и коробку конфет.       Фэр звать Вирхинию отказалась, велев сделать это Агустине. Та не возражала. Она вообще походила на муху, которую насадили на булавку — демонстрировала ноль эмоций.       Вирхиния спустилась неохотно. С недовольной физиономией взяла подарки, корча принцессу, и брякнула Амадо в лицо, что он любовник Фэр.       — Вирхи, это не так, — начал оправдываться Амадо. — Я ж люблю только тебя. Ты — лучшая женщина на планете. Других мне не надо.       — Но ты позволяешь моей кузиночке приходить от тебя утречком без лифчика, — огорошила его Вирхиния.       — А ты позволяешь себе залёты от моего мужа! — ужалила Фернанда. Сидя в гостиной, она листала планшет.       — Это твоя зависть разрушила моё счастьеце! Из-за тебя меня бросили у алтаря! — визг от Вирхинии стоял хуже, чем от скрипящих качелей. — Но я житья тебе не дам! Ты в курсе, кузиночка, что это я рассказала Джерри, что ты спишь с Амадо? Он уже знает, кто ты на самом деле!       — Я и не сомневалась, что это ты, — хмыкнула Фэр.       Наткнувшись в журнале на рекламу парфюма «Серебряная кожа» с Джерри в главной роли, она залюбовалась им, красивым, смуглым, в сверкающих стразах. И в груди закипела обида — на него, на Вирхинию, на весь мир.       — А ты, вали отсюда! — Вирхиния пыталась вытолкать Амадо за дверь. — Ты спишь с этой дрянью, поэтому иди тудашечки, откуда пришёл. Мой ребёночек будет носить фамилию Анселми, и он станет звездой!       Амадо упрямился, не желая уходить, и объяснялся в любви нудно, как заевшая пластинка. А Вирхиния стукнула его коробкой конфет, что он же и принёс.       — Уходи, мне сейчас не до тебя! Позже поговорим!       — Напрасно ты так со мной, — процедил Амадо сквозь зубы. — Я могу терпеть долго, но если разозлюсь, пеняй на себя. Ненавидеть я умею! — он говорил жёстко, как робот. Даже Фернанда удивилась, а Вирхиния так в осадок выпала. В конце концов, Амадо ушёл.       — Ты дура, — прямо сказала Фэр. — Упустила парня. Кому ты теперь нужна, кузина? Тебе поздно выбирать. Бери, что само в руки идёт. Ведь Амадо не смущает пузо и отсутствие у тебя мозгов. Где ты ещё найдёшь такого лоха?       — Когда ты разведёшься с моим Джерри, он женится на мне, потому что у нас будет лялечка, — Вирхиния напоминала зомби, бормоча одно и то же.       — И не мечтай! Джерри — мой! — расстреляла её глазами Фернанда. — Могла бы у Амадо денег занять, чтобы расплатиться с долгами. Он же банкир, оформил бы тебе кредит.       — Заткнись, дура! Или я тебя пришибушечки! Я уговорю мамусика продать акции, которые она от папуси в наследство заграбастала. Вот мы и расплатимся.       — Фу, как противно тебя слушать! Этот сленг звучит отвратно, — Фэр не сдавалась. Ей было в кайф глумиться над Вирхинией.       — А ты — тварь бесплодная, вот и бесишься! Ты завидуешь моему пузику!       — О, да! Прям вся обзавидовалась твоей печальной участи никому ненужной матери-одиночки, — Фернанда показала язык.       Тут они умолкли — со двора раздался вопль: «А-а-а-а!».       — По-моему это мамусик, — сказала Вирхиния. По-утиному переваливаясь и выпячивая ещё отсутствующий живот, она направилась к двери. Фэр — следом.       И точно. Во дворе тётя Фели организовала бои без правил — она скандалила с доньей Раймундой, их соседкой.       В одной руке донья Раймунда, женщина необъятная, держала коляску с внуком (он верещал хуже Банши, предвестницы смерти), а в другой — куриную ножку-гриль. Этой ножкой она махала перед тётей Фели.       — И как тебе не стыдно, Фелисидад, старая ты карга?! — горланила донья Раймунда. — Такое мне и в кошмарах не снилось! А мой внук теперь станет заикой!       — Вот уж хватит тебе выдумывать, Раймунда, — тётя Фели мастерски уворачивалась от окорочка, — У тех, кто врёт и сплетничает, нос вырастает до колен и мешает ходить. А твой внук орёт день и ночь. Скорее это мы станем заиками.       — Не смей клеветать на моего Сандрито, старая извращенка! — перепутав руки, донья Раймунда пихнула тётю коляской. От этого Сандрито завыл ещё сильнее.       — Мамусик, чего у вас случилось? — Вирхиния встала на пороге. Приблизиться не рискнула, уж очень злобно донья Раймунда выглядела.       Фэр, нагло кузину отодвинув, вышла из дома.       — Не смей меня трогать! Ты убьёшь мою лялечку, завистница! — закудахтала Вирхиния.       Фернанду слово «лялечка» всегда бесило, она еле удержалась от пинка.       — Тётя Фели, чего вы тут устроили? — переключилась Фэр на тётю.       — Я-то как раз ничего! Это всё она! — наябедничала тётя Фели на донью Раймунду. — У этой женщины не все дома! Стояла я себе преспокойно на улице, как вдруг на меня, прям из окна, вылетел куриный окорочок с рисом и подливкой! Я еле увернулась.       — Потому что ты, старая кляча, развратничала под моими окнами! — донья Раймунда, обсосав куриную косточку, швырнула её в тётю. Но та ловко присела. Косточка угодила в астронома Эрнесто Лареа, их соседа, что проходил мимо.       — Хулиганьё! — выпалил мужчина, запустив косточкой обратно в донью Раймунду. Не попал. И смотался, прижимая к груди телескоп, лишь пятки засверкали.       — Что-что? Как это развратничала? — удивилась Вирхиния. — Мамусик и развратничала?       — Именно так! — тройной подбородок доньи Раймунды шевелился от негодования. — Она стояла у меня под окнами с каким-то подозрительным типом. И вы представляете, они хихикали! И этот разврат видел мой внук, который сидел на детском стульчике у окна. Теперь он станет заикой! Она развратила моего мальчика!       — Мамусик, ты что, женишка подцепила? — изумилась Вирхиния. — Ты уже старушечка для таких вещичек.       — Нет уж, это ты старуха, Мария Вирхиния Сантойя! — рявкнула тётя Фели. — Знаешь почему? Потому что сама себя объявила старухой. И да, в свои двадцать шесть ты старая. А я в свои сорок девять молодая. Возраст — это состояние души, остальное — детали. А ты, клюшка, — переключилась тётя Фели на донью Раймунду, — завидуй молча.       Растолкав всех, она вломилась в дом.       — Не, вы видели, а? Какой разврат, уму непостижимо! — донья Раймунда сгребла коляску в охапку. — Испортила ребёнка и радуется. Хихикать на улице! С мужчиной! Под окном, где живёт невинное дитя! Старая дура! Ведь однажды Сандрито начнёт разговаривать и спросит: «Бабушка, а чем это занималась вон та старуха у нас под окнами, когда я был маленький?». И надо будет что-то объяснять! Эта карга хочет, чтобы мы жили с наглухо зашторенными окнами, без лучика солнца. Размечталась! Пойдём, мой мальчик, дома нас ждёт любимый холодильник с разными вкусностями.       — Чегошечки ты лыбишься? — взбрыкнула Вирхиния, когда соседка утопала. — Чего туточки смешного? Только не говори, что ты поддерживаешь мамусю!       — А в чём тётя Фели не права? — задала Фэр встречный вопрос. — Эта ханжа совсем ополоумела со своим внуком. А тётя ещё фору даст любой молодухе, — она зашла в дом, опять нарочно толкнув Вирхинию.       — Ты, хорош пихаться! У меня домик в животике для моей лялечки! — осклабилась Вирхиния. — Этого мне только не хватало, чтобы моя мать, моя родная мать, вышла замуж раньше меня! И поди ведь отхватит себе кого покруче. До чего же наглыми бывают людишечки! В любую щёлочку пролезут! А я в это времечко, несчастненькая, брошенная у алтарюшечки беременюшечка! Никто обо мне не думает! — наигранно всхлипнув, Вирхиния тоже покинула двор.       А зоркий глаз доньи Раймунды уже торчал из соседнего окна.