salus populi

Все это повторяется каждый раз заново по одной и той же схеме. Вам запрещают. Вы идёте. Ты приносишь плакат. Попадаешься, потому что всегда в первых рядах. Хамишь и дерёшься, пока тебя тащат к машине, пока тебе выкручивают руки — аккуратно, если это я, безжалостно, если кто угодно другой. Конечно, ты ни разу не замечаешь моих стараний. Я бы на твоём месте тоже не заметил. Я бы на твоём месте вообще плюнул себе в лицо за то, как я поступаю с законом и гражданами, но ты — не я, ты же так не можешь. Вы другие — лучше, чище, светлее. Ангелочки с национальными флагами на щеках, такие правильные и благородные, что иногда бесите. Не знаю, в какой момент это начинается, если честно. Может, в тот, в первый раз, весной, когда я через лужи оттаскиваю тебя от толпы, запихиваю в машину, и ты смотришь на меня с вызовом и ненавистью: ни ты, ни я толком не понимаем, что мы делаем, почему и зачем. Ты — потому что вам обещали, что это законно, что никто не будет вас трогать. Я — потому что не знаю, что происходит. Потому что умею не больше, чем быстро реагировать на приказы. В тот момент, когда я отбираю у тебя паспорт, телефон, ключи, шнурки, плакат и любые оставшиеся личные вещи? Я знаю твоё имя. Могу получить, если захочу, доступ к любым перепискам и читать там твои наивные либеральные мечты. Ты не знаешь даже, чем я отличаюсь от других людей с дубинками, и уже за это тебя невероятно легко полюбить — тебя слишком легко полюбить, и тогда я выбираю ненависть. И ненавижу, что есть злости. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, что ты заставляешь меня думать и сравнивать, ненавижу систему, которую я увидел изнутри благодаря тебе, ненавижу, что ты никогда не узнаешь, какие вы красивые, какие вы замечательные и как сильно я сожалею. Сожалею до боли и злости. До непонимания, когда же именно я свернул не туда. У тебя светлые волосы. Светлые глаза. Упаси боже, понятия не имею, какого они цвета, но они светятся, даже когда твой плакат рвут на части, а древко флага ломают пополам. В этот раз будет так же, и если твоей глупости хватает, чтобы приходить снова и снова, пусть уж тогда это буду я, пусть это буду я — тот, кто доведёт тебя до отчаянной ярости, ненавидь сильнее, но ненавидь меня. Ты, конечно, стоишь гораздо дороже этой ненависти. Дороже верности системе. Дороже чего угодно, ты стоишь, как твои ценности — прекрасные и новые, которые обязательно окажутся правильными в итоге. Мы грязь на ваших подошвах, мы пыль, которую вы с лёгкостью смоете с рук. Лучший человек изменился бы ради тебя. Я изменился бы ради тебя, но ты ведь не заметишь — мало ли, кто наконец одумался. И правильно сделаешь. Ты стоишь многого, а это — это того не стоит. Все повторяется каждый раз заново по одной и той же схеме. Площадь. Лозунги. Ты улыбаешься со слезами в светлых глазах. Я не лучший человек, к сожалению или к счастью, и меняться особо нечему. Пусть меняется и меняет кто-нибудь другой. Кто-нибудь без меня. Это ведь вы все делаете сами — мы привыкли надеяться на других. Отсиживаться и говорить, что это не наше дело. Делать вид, что мнения у нас нет. Все повторяется заново по той же схеме и в этот раз. Я почти сразу выискиваю тебя глазами: стоишь в первом ряду. Тянешь руки к сцене. Скандируешь. Полюбоваться мне не дают: сказано — разогнать. Всех, кого сможем — в машины. Лучший человек изменился бы ради тебя и вышел за вас, но я не лучше многих, только, может быть, все же лучше кого-то. Но и это не больше, чем эгоизм. Отвлекаюсь на бутылку воды и даю тебе убежать. Ты не оценишь, конечно, и правильно сделаешь. Это я буду чувствовать себя героем за поступок далеко не геройский, а просто правильный и человечный: негде здесь вообще геройствовать, в конце концов, верно ведь было сказано — никто же не стоял с пистолетом у виска. У тебя очень красивое имя. Ты моего даже не знаешь, но оно тебе ни к чему, оно даже мне, кажется, теперь ни к чему. Я давно уже ни во что не верю и сам запутался, но, знаешь, если у вас получится, это все-таки будет здорово.