Как в сказке

      На улице дует промозглый февральский ветер, бросая в лицо редкие холодные капли — предшественники большого ливня, который вот-вот застучит по карнизу. В комнате на втором этаже уже выключен свет, лишь седая луна проливает свои лучи сквозь окно, отражаясь серебряными бликами на деревянном полу. Эффи, закрыв глаза, лежит рядом с тем мужчиной, которого всегда желала ощущать вот так беспредельно рядом: со своим будущим мужем. Лет пять назад она и мечтать не могла, что однажды этот «вечно пьяный ментор» попросит у нее руки и сердца. Она согласилась, разумеется. Только вот сердце она отдала значительно раньше. Хеймитч, повернувшийся к ней спиной, тоже не спал, а, ощутив чуть более громкий вздох, повернулся к ней. — Почему не спишь? — спросил он, притягивая ту к себе. — Думаю о нашей свадьбе, — шепотом отвечает Тринкет. — А ты подходящее время выбрала, милая, — улыбнулся бывший ментор. — Я же не заставляю тебя, — буркнула Эффи и сделала попытку отвернуться, но рука мужчины не позволила этому случиться. Надув губки, она обиженно просмотрела на него. — Отпразднуем малым кругом в Двенадцатом? — тяжело вздохнув, продолжил Хеймитч. — Я хотела тебе предложить Капитолий, — все еще наигранно обижаясь, произнесла женщина. — Нет, — наотрез отказывается он, нахмурившись, — мне не особо хочется, чтоб наша свадьба ассоциировалась у меня с ним. — Хорошо. Тогда я хочу Четвертый, — высказалась будущая невеста, обняв мужчину под одеялом, — представляешь: ты, я, океан, его шум… Она мечтательно закрыла глаза, заставив Эбернети улыбнуться, который по-хозяйски расположил свою руку на ее талии, нежно поглаживая большим пальцем. — Какая романтика… — произнес он. — Тебя что-то не устраивает? — Нет, в принципе. — Отлично! — несколько громче проговорила Тринкет и подняла на ментора глаза, — позовем гостей, закажем ресторан. — А может, вдвоем? Я, ты, океан? — его голос стал загадочным и знакомо похотливым. — Хеймитч, — остановила его фантазии Эффи, — это моя первая и, я надеюсь, единственная свадьба. — Ты хочешь, чтобы все было… — начинает он, понимая, о чем она. — Как в сказке, — добавила она, положив голову ему на грудь. В темноте он не видел её лица, но был уверен: она улыбается. И это грело душу. — В таком случае, есть маленькая проблема: я не принц, и у меня нет белого коня, — выдержав некую паузу, иронично произнес Хеймитч. — Зато у тебя есть я, — улыбнулась женщина. — От скромности ты не умрешь, детка, — посмеялся с ней ментор. Она звонко засмеялась, покраснела и не стала продолжать этот разговор, потому что мысли в голове устроили самый страшный кавардак. Однако одну из них выудить удалось: она безмерно любит его. — Знаешь, — начала Тринкет, нежно прикоснувшись ладонью к его шее; Хеймитч накрыл ее руку своей, — мне есть за что благодарить Капитолий и Голодные Игры. — Мне нет, — довольно резко и серьезно выдал Эбернети, давая знак, что не хочет продолжать этот разговор. Эффи сжалась, пытаясь успокоить свою голову, которая без спроса наполнялась противными, ужасными мыслями под различными предлогами их развития. — А как же мы, Хеймитч? — нахмурилась она, дабы сдержать подступившие слезы; ее голос дрогнул. — Я не в том смысле, — уже мягче промолвив он и коснулся губами золотых ее волос, — Голодные Игры — это страдания, страх, боль. Какое отношение ты имеешь к этому? — Я капитолийка. — Единственная с настоящим сердцем, — разрезает тишину после ее слов приятно хриплым низким голосом мужчина. — Ты просто полюбил меня, поэтому так говоришь, — сочла его слова чем-то недостаточным Эффи. — И никого больше, — добавляет он и закрывает глаза, — спокойной ночи. — Спокойной ночи, — шепчет Тринкет и невольно тянется к его губам, которые без замедления охватывают ее, заставляя пылать.

***

      Вся суета началась, когда снег полностью ставил дистрикт Двенадцать, а до знаменательного события оставался какой-то месяц. Апрель ворвался в дом Эбернети ею в лёгком весеннем платье с распущенными, слегка волнистыми волосами ниже плеч. Эффи ходит по дому с фиолетовой тетрадкой, то вычёркивая из неё что-то, то записывая новшества. Хеймитч смотрит на неё и каждый раз уверяется, что она — именно та, кого он хотел бы видеть в роли жены. — Хеймитч, — щебечет она, нарезая салат для ужина, — нам нужно проверить списки блюд в ресторане, список гостей, получить отчёт от менеджеров, которые украсят помещение, а также отель и все билеты, чтоб гости могли спокойно добраться до места. А ещё наш танец. Я ужасно переживаю… — Спокойно, куколка, — шепчет он ей на ухо, подойдя сзади, обнимая руками под грудью, — с рестораном, танцем и отелем все в порядке. С такой подготовкой нам и свадьбы уже не захочется, поэтому давай отвелечемся, проведём время вместе. Эбернети скрещивает руки внизу её живота, оказавшись ещё ближе, добирается сквозь пшеничные локоны до шеи и оставляет несколько влажных поцелуев. — Хеймитч, — она поднимает плечо, съежившись, как маленькая девочка, — мы обязательно проведём вечер вместе, но не сегодня. — Ага, ты мне уже это неделю говоришь, — недовольно бурчит ментор и, отойдя от неё, садится за стол. Тринкет поворачивается к нему и делает щенячьи глазки, наклонив голову набок, смотрит на него. — Что? — спрашивает он, подняв плечи. — Люблю тебя, — улыбается она. — И я тебя. — Что на счёт ресторана? — интересуется Эффи, ложкой перемешивая овощи в миске. — Всё блюда будут готовы, из напитков заказал шампанское, — чтоб повеселить её, высоким голосом проговорил Хеймитч, — красное вино, белое и виски. Количество бутылок вас интересует? — Нет, — усмехается женщина, — кстати, завтра привезут платья на примерку. К нам придёт Китнисс, а тебя я вынуждена отправить к Питу. — Не понял, женщина, — удивлённо выдаёт он, подняв брови. — Понимаешь ли, жениху нельзя видеть невесту в платье до свадьбы, — объясняет она, поставив тарелки с едой на стол. — Что за вздор? — возмущенно спрашивает мужчина. — Примета. Иначе брак будет некрепким. Ради меня, — она кладёт свою руку поверх его и смотрит в эти любимые серо-голубые глаза. — Ладно, — соглашается Хеймитч, чуть сжав её пальцы. — Твои костюмы приедут послезавтра. — Костюмы? — переспросил он, уточнив количество. — Да, мы с тобой выбрали три или четыре, — рассказывает Эффи. — Ты чем меня поила? Я такого не помню. Мне казалось, мы выбрали один, — говорит ментор. — Посмотришь все варианты в живую, — с улыбкой произнесла она и кивнула не особо одобрившему это все Хеймитчу.       Рано или поздно все хлопоты заканчиваются, старое становится новым, а правильная до мозга костей капитолийка может стать самой любимой женщиной на всем белом свете. Он ужасно понял это, когда она уснула на его плече в самолёте, взяв под руку. Хеймитч изменился, и он с некой опаской понимал это. Он стал менее резким и хмурым, всегда думал перед тем, как ответить ей что-нибудь, чтобы это не задело её чувств, потому что они так нежны и искренни, что лёд в Арктике тает. Эффи могла в любой момент обнять его, получив объятия взамен, сказать, что любит, и услышать «и я тебя, принцесса». Тринкет изредка видела страшные сны, прижималась всем телом к Хеймитчу и находила защиту, которую мужчина дарил, несмотря на то, что в тисках спать не очень удобно. А, возможно, нет: он не менялся — просто он позволил себе любить.        Накануне своей свадьбы Хеймитч и Эффи разместились в фешенебельном, но относительно небольшом отеле, который стоит прям на берегу чарующего своими бирюзовыми волнами океана. — Эффи! — послышался женский голос, разбежавшийся вибрацией по холлу. — Мама? — Тринкет оборачивается и видит свою мать, которая стремительно идёт к ним. Подойдя, женщина в типично капитолийском наряде обнимает свою дочь, целует в щеку и смотрит на Эбернети, совершенно не одобряя выбор Эффи. — Мама, это мой будущий муж — Хеймитч Эбернети, — знакомит их двоих младшая Тринкет, — Хеймитч, это моя мама Лора Тринкет. — Приятно познакомиться. Рад видеть Вас, — для себя слишком вежливо говорит он и слабо сжимает её ладонь, улыбнувшись лишь одним уголком губ. — Надеюсь, вы не против, что мы прилетели раньше? — наиграно интересуется мать. — Разумеется, нет, — выдаёт Эффи, думая о противоположном ответе, ибо она чувствует это дикое напряжение между своей матерью и Хеймитчем. — Вы не откроете мне секрет? — посмеиваясь, спрашивает Лора, сделав шаг вперёд, что заставляет ментора нахмуриться, — Будет ли алкоголь в ресторане или только водичка? Ведь, насколько мне известно… — Мам, — обрывает её дочь, поняв, что та хочет скрыто упрекнуть её избранника. — Не переживайте, миссис Тринкет, — иронично улыбается Хеймитч, не выказывая внутренней раздражительности, — Вам всего хватит. — Кстати, жаль, что Голодные Игры запрещены — мы бы могли видеться чаще, — прощебетала Лора. Хеймитч и Эффи уставились на нее, не понимая, шутит она или нет, хотя по ее виду было понятно, что нет. Где-то в глубине души что-то оборвалось. Люди, каждый год видевшие детские смерти, их окровавленные тела, которые потом доставляли обратно в дистрикты, окоченели на месте, сдерживаясь, чтоб не упасть. — Это какая-то капитолийская шутка? — искренне удивился Эбернети, вновь обретя дар речи, и посмотрел на недоуменную Эффи. — Нет, я не шучу, — улыбаясь во все тридцать два зуба, ответила мать. — Вы не знаете, о чем говорите, — выдал Хеймитч, сдерживая вырывающуюся злость. — Я смотрела Игры по телевизору. — А я участвовал, поэтому настоятельно рекомендую заткнуться, — язвительно произнес он и, глядя на свою невесту, добавил, — Прости. Тут администратор отеля обращается к нему, выдернув из разговора. — Ты выходишь замуж за невыносимого человека! — шипит старшая Тринкет на ухо Эффи, — Эстр Клам, про котрого я говорила, намного обеспеченней и вежливей твоего Эбернети. — Дело не в деньгах. Это для Капитолия вовсе не свойственно, но, — начала объяснять она, пока Хеймитч занят, — я люблю его.       Взяв ключи от люкс-номера, пара поднялась из лобби к лифтам, к которым ведёт широкая мраморная лестница с холодными перилами, украшенными гирляндами из живых цветов и дарующими тёплый свет свечами. За окном уже стемнело; солнце огненным закатом укатилось за горизонт, предоставляя власть золотым звездам. — Неужели это действительно случится? — удрученно спрашивает Эффи, когда они входят в номер. Одновременно попадая в большущий номер, Эбернети обводит глазами апартаменты: балкон с видом на морскую бездну, бар, огромная гостиная, где около окна стоит белый рояль, отбрасывая большую тень, и две спальни, одна из которых, он уверен, вряд ли понадобится. — Если ты говоришь о назревающем конфликте с твоей матерью, то нет, — впервые за долгие годы говорит это тёплое каждому человеку слово Хеймитч, а затем бросает на нее хмурый взор, — пойду проверю бар. — Только если речь идёт про бокал шампанского, — соглашается Эффи и идет за ним. Хеймитч, конечно, не хотел ограничиваться бокалом шампанского, но ей ничего говорить не стал. Что-то неописуемо сильное горело в груди, затмевая все остальные мысли. Боль и горечь переполняют душу, начиная вновь пилить ее ржавой пилой, ехидно смеясь. — Я не хотела, чтоб так получилось, — с комом в горле выдавливает Тринкет. — Я знаю, — кивает ей ментор, опустошая стакан виски, садится на стул. Женщина медленно подходит к нему и обнимает, поглаживая по голове. Он обнимает ее одной рукой, призывая сесть на колено; она садится. — Алкоголь — не выход, Хеймитч, — шепчет она, слегла покачиваясь, — поверь мне, я знаю твою боль, я даже сейчас чувствую ее. Ее голос приобретает дрожь от того, что она видит. Мужчина с громким стуком ставит бокал на столешницу и прижимается к ее сердцу, которое, как губка, впитывает всю его горечь.       Устроившись рядом с ним в кровати, Эффи нежно обнимает Хеймитча, невольно вспоминая те смерти, от которых холод бежит вдоль позвоночника, те случаи, когда все валилось из рук, когда каждый год они возили смертников в Капитолий, когда Эбернети, сам того не желая, вытирал ее слезы и обнимал. Она вспоминает и даже на секунду боится представить, что появилось в его голове. — Давай забудем все, — тихо предлагает она, вздрогнув от звука своего же голоса. — Хорошо, — таким же тоном отвечает он, легко поцеловав в висок. Они уже забывали и забудут еще, потому что так нужно. Долгие годы они справлялись с этим, просто будучи рядом друг с другом. Неужели не справятся сейчас?       Солнечные лучи аккуратно пробираются сквозь ткань штор, падая в ноги спящему ментору на белое одеяло. В спальне чуть прохладно, что никак не хочется вылезать из постели. Тишина пропитала собой каждую частицу воздуха, что позволяет ей наслаждаться, со всей полнотой набирая кислород в легкие. Это такое прекрасное чувство — находиться в сонном забытье, когда времени для тебя не существует: единственный шанс быть независимым от этих минут, которые все идут и идут. Эбернети лениво открывает глаза, поворачивает голову направо, приготовившись увидеть спящую физиономию своей невесты, и вместо нее видит бумажку, лежащую на подушке. Он поднимается на локте, хмурится из-за яркого света, который, ему кажется, бьет в глаза, и сосредотачивается на буквах, выведенных явно Эффи: «Доброе утро, дорогой! Я позавтракала, встретилась с Китнисс, и мы вместе пошли готовиться к мероприятию. Ты же помнишь какой сегодня день? Встретимся на берегу — я буду в белом. Целую». Хеймитч улыбается и, продолжая держать пальцами бумажку, откидывается на подушку. Тут раздается стук в дверь, и в проеме появляется бодрое лицо Пита. — Извини за контроль, но твоя невеста просила, чтоб я разбудил тебя в 10:00, — говорит он, кивнув на часы, и лучезарно улыбается, — до церемонии два часа. Кивнув, Хеймитч все-таки встал с кровати, умылся, натянул вчерашние черные брюки и серо-синюю кофту, надел туфли, и они с Питом отправились на завтрак.       В ресторане вкусно пахнет всяческими блюдами, из-за которых сосет под языком, а в желудке заговорил аппетит. Глаза сначала разбежались, выискивая то самое блюдо, но потом, когда мужчины прошли дальше, желание стало соизмеримым. Взяв себе еды, оба победителя выбрали стол у окна и сели, переговариваясь о чем-то незначительном. — Давно они ушли? — поинтересовался Хеймитч, отпивая из прозрачного бокала апельсиновый сок. — Часа полтора назад, — ответил Мелларк, глядя в глаза ментору. Раньше пекарь чувствовал к себе снисходительное отношение со стороны Эбернети, а теперь он ощущал даже что-то вроде дружеского тепла: в тот вечер, когда Эффи с Китнисс выбирали платье, Пит и Хеймитч, как отец с взрослым сыном, выпили по бутылочке пива с копченым сыром, поиграли в карты, выпили еще по бутылочке, вспоминая всякие моменты из жизни. — Можно? — раздался голос министра связи, указывающего на свободный стул за их столом. Мужчины подняли на него глаза, переглянулись между собой и улыбнулись. — Пожалуйста, — через короткую паузу выдал Эбернети, обменявшись с Плутархом рукопожатиями. Пит сделал то же самое. — Как настроение, джентльмены? — спросил Хевенсби, принимаясь за свою еду. — Джентльменское, — отшутился Хеймитч, глядя на него изучающим взглядом. — Отличное, — ответил Мелларк, — как у вас? — Ожидающее, — ответил тот, посмотрев на юношу. — Ждете грандиозного мероприятия? — как у приятеля, поинтересовался Пит. — Не совсем, — отозвался Плутарх и поднял глаза на ментора, — жду, пока ваш наставник перестанет сканировать меня. — Чего тебя сканировать-то? — вновь приступая к завтраку, усмехается Эберенти, — и так все ясно. Что тебе нужно от меня? — Да ничего особенного, — свел брови министр, — страна заинтересована вами. Не мог бы ты… — Нет, — резко обрывает это идиотское, по его мнению, предложение Хеймитч, — не мог бы. — Это всего лишь интервью, — продолжал убеждать Хевенсби, — ты требовал того же от своих ребят. Он указал на парня, который явно попал в замешательство. — Потому что это обеспечивало им безопасное существование, — нахмурившись, выплюнул Эбернети, — нечего делать из меня любимца общества! — Ты был им! — напомнил Плутарх, дабы как-то повлиять на этого неподвластного человека. — И чем для меня это закончилось? — Хеймитч с издевкой сверлил министра взглядом, оставив завтрак. Он бросил взгляд на часы и, допив кофе, встал из-за стола, обошел Плутарха со спины, положил ему руку на плечо и грубым, таким, как раньше, холодным тоном произнес над самым его ухом: — И не думай даже подходить с этим вопросом к ней.       К месту встречи Хеймитч шел снова в компании Пита. Костюм жениха был продуман стилистами до самых мелочей: синие брюки и пиджак на двойной застежке, вкупе с узким черным в белую тонкую полоску галстуком и коричневыми туфлями, а в бутоньерке расположились нежные фиолетово-белые цветы, как и в букете невесты. Пит одет в элегантный темно-серый, как мокрый асфальт, костюм в крупную белую клетку. Вдоль аллеи расцвели белые яблони, излучая сладкий с чуть уловимой кислинкой аромат, так и рвущийся в легкие. Они оба молчали, видя перед собой настеленные на песок темно-коричневые деревянные подмостки, на которых сидят гости, ожидая виновников торжества.       Жених, забрав у юноши букет для своей возлюбленной, проходит мимо всех гостей, которые впечатались в него взглядами, пожимает руку свидетелю, который уже готов, чтобы начать церемонию, перекинувшись взглядами с Питом, поворачивается спиной к океану в ожидании своей невесты. Она появляется через несколько минут в сопровождении Китнисс. Все гости разом встают и оборачиваются назад, видя женщину ослепительной красоты в приталенном длинном белом платье с кружевными рукавами и открытыми острыми ключицами. Ее волосы собраны в свободный пучок с отпущенными передними прядями, и украшены легкой, струящейся, как туман, фатой. Эффи подошла к очарованному Хеймитчу, который был таковым впервые, приняла из его рук сине-фиолетово-белый букет с зелеными листиками омелы и положила свою руку в его, утопая в этих бездонных серо-голубых глазах. — Дорогие молодожены! — обращается свидетель к жениху и невесте, — глядя друг другу в глаза, я прошу вас принести клятву верности. Сначала вы, жених. Эффи и Хеймитч поворачиваются друг к другу, берутся вновь за руки. — Я, Хеймитч Эбернети, — начинает ментор, еще сильнее влюбляясь в улыбку невесты, — беру тебя, Эффи Тринкет, в законные жены и обещаю любить тебя, — он почему-то хмурится, что несколько напрягает Эффи. Эбернети никогда не говорил такие вещи в открытую, причем при скоплении народа. Каждое из этих трех слов, значило для него слишком много. У нее же вся жизнь кинолентой бежала перед глазами: трибуты, Игры, пьяный Хеймитч, ее слезы, натянутые улыбки, бессонные ночи, тайные поцелуи и объятия, о которых нельзя было никому знать, его грубость, революция, затем трезвость и естественность, расставание, встреча, а потом, будто новая жизнь. — В болезни и здравии, в горести и радости, — продолжает Хеймитч после короткой паузы, — до конца своих дней. — Я, Эффи Тринкет, беру тебя, Хеймитч Эбернети, в законные мужья, — мягким голосом, который идеально сочетается с шумом волн, начинает она с теплой улыбкой на губах, — и обещаю любить тебя, — ее сердце пропускает удар, принимаясь биться быстрее, потому что она говорит это не впервые, но теперь с четкой уверенностью, что это взаимно, — в болезни и здравии, в горести и радости, до конца своих дней. Они смотрят друг другу в глаза, не до конца веря, что это все не идиотский сон, что она не проснется в своей столичной квартире, а он в пьяном угаре за кухонным столом. Хеймитч, нахмурившись, смотрит на нее, вспоминая все, что могло ее коснуться. Первой в голову приходит та ужаснейшая ошибка, когда он оставил ее в Капитолии перед революцией. Он до сих пор не простил себе, хотя даже Эффи уверяла, что все в порядке. Только потеряв, он осознал, насколько сильно влип в эту, по его мнению, бесполезную любовь. Тринкет же не смогла забыть, не смогла оставить все в прошлом. Разве чужие люди испытывают такое? — А теперь обменяйтесь кольцами и поцелуйтесь, — говорит свидетель, протягивая два изящных кольца на бархатной фиолетовой подушке. Эбернети первым берет кольцо и надевает его на палец своей жены, она следом поступает точно так же. Дальнейших действий ждать долго не приходится — Хеймитч делает шаг вперед, притянув ту к себе за талию, и накрывает ее губы своими; Эффи нежно обнимает его за шею так, как раньше не могла себе позволить на глазах у всех. Гости начинают аплодировать, выкрикивать радостные поздравления, свистеть. В эту секунду бывший ментор наклоняет Эффи, придерживая обеими руками, добавляя в поцелуй страсти.       После церемонии гости и молодожены перемещаются в просторный красивый зал, украшенный цветами и лентами, где организован фуршет. Люди принимаются сразу же выпивать за счастье молодых, поздравляя их со слезами счастья, в которые Хеймитчу с трудом верится. Разумеется, он улыбается им, отвечает на незначительные объятия, но тут же обдает их своим холодным острым взглядом. — Мистер Эбернети! — к паре подходит мужчина в возрасте с бокалом шампанского, в серо-красном костюме, с «животиком» и небольшой залысиной — отец Эффи — а вместе с ним и ее мать. — Мистер Тринкет! — отзывается тот, отвечая на рукопожатие. — Я очень рад, что моя дочь нашла того, кто будет ее обеспечивать, — произносит он, придерживаясь чисто столичных принципов. — И не только обеспечивать, — ехидно отвечает Хеймитч, за что Эффи несколько сильнее сжимает его руку, стараясь не залиться краской. — Дочь — самое дорогое в нашей жизни, — нравоучительным тоном произносит миссис Тринкет, как это делает иногда Эффи, — однако, я считаю, вы достойны друг друга. Она врет, и все знают об этом. Эффи лишь театрально улыбается, бросив взгляд на мужа, который ни капли не верит ее словам, но ничего не говорит. — Я найду тебя, Миллендер, — говорит мать отцу бывшей сопровождающей, а затем поворачивается к ним, продолжая: — я хочу, чтобы вы оба знали, что я говорю это, потому что так надо. Я до сих пор против этих отношений, которые не принесут никакой пользы моей дочери. Хеймитч с иронией смотрит на женщину и отпивает шампанское из бокала в то время, когда Эффи молится, чтоб эта речь быстрее закончилась. — Эффи должна была выйти за богатого, вежливого, непьющего капитолийца, — говорит миссис Тринкет. — Это ваше желание, — отвечает ей Эбернети, сделав еще глоток, раздражая ту своей непоколебимостью, — на данный момент ваша дочь стала миссис Эбернети. Он улыбается, ставит бокал на стол, повернув голову к Эффи, протягивает руку и говорит: — Давно мы не танцевали, принцесса. Та уверенно кладет свою ладонь в его и уходит в центр зала.       В помещении, где горит приглушенный свет, играет легкая музыка в исполнении небольшого оркестра. Гости расступаются, образуя небольшое пространство для белого танца. Мужчина кладет одну руку на талию своей жены, а второй держит ее ладонь, ведя в самом нежном вальсе. Она то кружится, отходя, то вновь впадает в его объятия, делая несколько шагов в своих белоснежных туфельках. — Что твои руки делают со мной? — прошептала ему Эффи, когда музыка сменилась и он обеими руками прижал к себе за поясницу, незатейливо кружа. — А мне нравится, — тихо ответил Хеймитч и сделал расстояние между ними еще меньше. — Еще бы тебе не нравилось, — ухмыльнулась Эбернети, обвивая его шею руками, а когда ощутила, как его руки сползают ниже, вспыхнула: — Хеймитч! Мы не одни вообще-то! — Давай уйдем, — предложил ей на ухо ментор, будучи на грани возможностей сдерживать свои желания, — им всем уже все равно на нас. — Никому ничего не скажем? — удивилась она. — Ну, вон Китнисс с Питом, — кивнул в сторону ребят мужчина, — скажем им, если ты так хочешь. — Хорошо, — соглашается Эффи, пропустив его похотливую улыбку. Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень. Кто бы мог подумать, что этот бесконечно грубый, вечно пьяный, совершенно неотесанный и до неприличия прямолинейный ментор дистрикта Двенадцать станет предметом любви капитолийской дивы. А эта ужасно занудная, кукольно-ненастоящая, до чертиков правильная сопровождающая будет женой того, кто навеки отрекся от любви. — Ребят, — обратился Эбернети, приобнимая жену, — мы ушли. — Куда? — с улыбкой на лице спросила Китнисс, что заставило Эффи смутиться. — Пойдем прогуляемся до пляжа, — не раздумывая долго, соврал Хеймитч, подозрительно глядя на девчонку. — Ладно, — кивнул Пит, обняв Эвердин. — Кстати, поздравляю вас. Отличная работа, парень, — произнес бывший наставник. Победители и Эффи недоуменно посмотрели на него, подняв брови. Тогда Хеймитч, бросив взгляд на Китнисс, погладил себя по животу и, необычно тепло, без издевки посмеявшись, увел жену из зала.       Только переступив порог номера, Хеймитч принялся целовать Эффи, действительно соскучавшись по ней, поглаживать изгибы ее тела теплыми руками, прижимая к себе. Та неожиданно для него уперлась руками в плечи и, разорвав поцелуй, выдохнула в губы: — Подожди, я готовилась. Она выпуталась из его оков и ушла в спальню. Хеймитч же нисколько не оценил такого поворота событий. Он снял туфли, пиджак, расслабил узел галстука и, закатав рукава рубашки до локтя, взяв себе виски из бара, сел за рояль. Руки как-то сами потянулись к клавишам, нажимая на них в нужной последовательности. Звук медленно наполнил комнату, заставив Эффи выйти из спальни в кружевном бордовом халатике с большим удивлением в глазах. Она не стала ничего говорить, нарушая голосом эту идиллию, которая неимоверно ее изумляла, подошла ближе к инструменту и стала наблюдать, как пальцы ее супруга ловко перехватывают аккорды. Хеймитч на секунду поднял на нее глаза, которые скрыли светлые волосы, а следом вновь перевел взгляд на множество клавиш, легко проваливающихся под его пальцами. Тысяча и один вопрос родился в голове миссис Эбернети: откуда он умеет играть, когда он научился, почему он так хорошо знает эту мелодию, почему раньше никогда не говорил ничего об этом. Вскоре мелодия завершилась кроткими нажатиями высоких звуков. — У меня нет слов, — еле выдавила женщина, подойдя к мужу, положила руки ему на плечи, — где ты научился? — Давно, еще в школе, — ответил он, проводя руками по ее ногам. — Почему никогда не рассказывал? — Не было бы сюрприза, как сейчас. — Но это не детская песенка, — продолжила Эффи в невозможности поверить своим ушам и глазам. — Тебе понравилось? — нахмурив брови, спросил Хеймитч. Эффи кивнула, переполненная восторгом. — Тогда я продолжу делать то, что тебе нравится.       Эбернети резко встал, прильнув к ее губам своими, подхватил ее на руки, взяв под ягодицы, и понес в сторону спальни, на ходу потушив свет в гостиной. В спальне горит лишь один ночник, создающий романтическую обстановку, кровать заправлена светло-голубым шелковым бельем, и царит такая тишина, что слышно только, как бьются их сердца. Хеймитч положил её на кровать, нависнув сверху, не отрываясь от её сладких губ, которые хотелось целовать все больше и больше. Эффи запустила свои руки под его рубашку, выписывая замысловатые узоры на его сильной широкой спине. После женщина развязала его галстук, откинув куда-то в сторону, и принялась за мелкие пуговицы. Ментор потянул за поясок её соблазнительного халатика, провел руками по талии и избавил жену от вещи. Он по-хозяйски расположился меж её ног, поглаживая их ладонями, отчего по её коже побежали толпы мурашек. Она прикрыла глаза, когда Хеймитч, освободившись от рубашки, начал целовать её шею и ключицы. Её руки ласково скользнули по его рёбрам, когда его ладони прикосались уже к оголенной спине. Эбернети разом стянул надоевшую ночную сорочку, сходя с ума от её форм. Он жадно прильнул к её груди, обходя губами соски, оставляя сильные засосы. Дыхание Эффи становится все громче, превращаясь в протяжные стоны наслаждения. Она самостоятельно тянется к пряжке его брюк, снимая их с мужа, умоляет его прекратить эти мучения, на что Хеймитч лишь ухмыляется и втягивает её в долгий поцелуй, сжимая руками грудь. Страсть погружает их в омут, позволяя насытиться друг другом, чего всегда будет мало. Это какое-то новое ощущение для двоих — принимать, терпеть ласки в жажде чего-то большего. Эбернети ловким движением оставляет её полностью нагой, что ещё больше разыгрывает его «аппетит». Эффи ловит себя на мысли, что уже не может это терпеть. — Прошу тебя, — на выдохе умоляет она, извиваясь под ним всеми возможными способами, — Хеймитч, пожалуйста. Её мольбы не остаются без ответа: мужчина, освободившись от последнего элемента гардероба, входит в неё, заставляя выгнуться. Она выдыхает его имя, хватая ртом кислород, который перекрывается необходимым поцелуем. Хеймитч наращивает темп, чувствуя её удовольствие, её пыл и желание. Эффи распахнула припухшие от поцелуев губы в приятном Хеймитчу стоне. Она закрывает глаза, хватает его за плечи, оставляя красные полоски на спине, и ныряет в него, тонет, не стремясь на поверхность.       Разрядка настигает их двоих почти в один миг. Он замирает в ней, прячет нос в её волосах, вдыхая их пьянящий аромат, и восстанавливает сбитое дыхание и ритм рвущегося из груди сердца. Она же с огромной любовью и благодарностью оставляет несколько невесомых поцелуев на шее супруга, обнимает одной рукой, другой медленно проводит вдоль позвоночника. Сердце никак не может успокоиться и перестать выпрыгивать наружу. Хеймитч все же отлипает от нее и ложится рядом, обнимая. Эффи закидывает на него свою ногу, коротко чмокнув в плечо. — Я люблю тебя, детка, — хриплым голосом от усталости и удовлетворения, с закрытыми глазами шепчет Эбернети в полумрак. — И я тебя безгранично люблю, — отвечает ему Эффи, выключает свет и уходит в сон, не обратив внимание на стрелки часов.       Утром Эффи и Хеймитч идут на набережную в Деревню победителей, дома которой, как и в Двенадцатом, заполнены обычными жителями дистрикта или семьями умерших победителей. Легкий туман растянулся над водой, небо заволокли серые тучи, не оставляя солнцу шансов. Идя по вымощенной дорожке вдоль плескающейся о камни воды, Эбернети замечают впереди рыжеволосую женщину с мальчишкой лет семи. Подойдя ближе, они узнают в них Энни и ее сына, который действительно похож на Финника Одэйра — принца с золотистой кожей и синими, как морская бездна, глазами. — Энни? — сомневаясь, обращается мужчина. — Хеймитч, — с вселенской надеждой на что-то иное улыбается победительница Четвертого, — Эффи? — Здравствуй, — тепло улыбается Эффи, держа мужа под руку. — Как вы? — интересуется Хеймитч, улыбнувшись повзрослевшему мальчику. — Все хорошо, — отвечает Энни, — поздоровайся с Хеймитчем и Эффи, Рик. Мальчуган, выпрямившись, протягивает ментору крохотную ладошку, заставив того улыбнуться. — Здравствуйте, — говорит он капитолийке, не скрывая улыбки. — Привет, — отзывается она. Все трое смотрят на мальчика и без особых усилий видят в нем никого другого, как того несколько тщеславного Аполлона, покорившего тысячи сердец, отдав свое лишь одной. — Поздравляю вас, — не стирая с губ улыбку, говорит миссис Одэйр, — это невероятно. Финник никогда бы не поверил мне. — Нам очень жаль, Энни, — протягивает руку Эффи, прикасаясь к златовласой девушке. — Уже много времени прошло. — Это ничего не значит, — перебивает победительницу Эбернети, нахмурив брови, — любовь не проходит. — Возможно, но любая сказка заканчивается, — дрожащим голосом произносит она, попытавшись улыбнуться, — была рада вас видеть. Она догоняет сына и, держась за руки, они вдвоем отдаляются по набережной. Хеймитч обнимает Эффи, устремляя взгляд куда-то за горизонт, осознавая, сколько всего им пришлось пережить и пройти, потому что тогда они лишь теплились надеждой прожить еще хотя бы день, а сегодня дни до смерти даже не считают.