Об именах и мандаринах

В первый раз, когда они встречаются на вписке, Мирон представляет коротким официальным «Марк — Ваня, Ваня — Марк» и продолжает пояснять что-то Марку за «сейчас в индустрии творится тотальный хаос…» Марк улыбается пьяно, но Ваня отчего-то уверен — тот не успел еще напиться. Позднее Ваня узнает, что Марк всегда улыбается немного пьяно и до скрежета зубов обаятельно. Душа компании в лице Федорова уводит Марка в сторону дивана, Ваня остается один. Почти. Почти один — звучит как ебаное кредо. На вписках такое случается повсеместно. Комната исчезает в клубах кальянного пара, с кухни слышится громкий смех, который тут же тонет в качественных битах и растворяется в умиротворении вокальных сэмплов на бэках. Кажется, это Lil B, у Вани скилл угадывания музыки не сильно прокачан — не ставил целью. Позднее он узнает, что Марк буквально с головой погружен в музыку. Пока что Ваня просто пьет свое нечто, похожее на текилу, и подхватывает начатый ранее разговор. Мирон называет его Мариком: — Ты еще не видел, как Марик танцует, — звучит многообещающе. Марк только отмахивается и в культурных формулировках просит завалить. Позднее Ваня узнает, что образ бэд-боя — это исключительно образ, а вообще Марк крайне стеснительный — воспоминания из прошлого, транслируемые мистером Федоровым во всеуслышание, заставляют его запивать смущение Джеком. Он не изменяет принципам. В неоне череды вписок у Ванька проходит еще половина того месячного срока, что отсчитан Марку в Питере. В один из трезвых дней Ваня спрашивает Мирона: — Когда вы улетаете? — потому что спрашивать про конкретного человека по-дурацки неловко. Иван, 23 годика. Должно пройти некоторое время, прежде чем сработаешься с человеком, притрешься к нему и перестанешь контролировать каждую мелочь. Защитный механизм щелкает, замок падает с цепи, Ваня зовет Марка Мариком, сам того не замечая. Марк замечает, улыбается своей полупьяной улыбкой и запивает ее Джеком. Отличный бэк-мс, быстро учится, Марку нравится. Марик улетает в конце февраля, все они пьют, как в последний раз. Ваня убеждает себя, что пьет не по личным причинам, потом убеждать перестает и просто пьет. Они часто видятся. Еще бы, Мирон — один большой центр вселенной, где все его друзья знакомы и вращаются на одной орбите. Ваня продолжает тянуть свое будничное «Марик-Марик, когда же ты перестанешь бухать?», подливает каждый раз и смотрит, как губы Марка растягиваются в улыбке. Он еще не пьян, но скоро будет. Потом Ване становится похуй. По крайней мере, он так считает. Спасибо, Настя, спасла, вытащила дурака из трясины. Питер так и остается болотом, поэтому они едут в Сочи. Точнее, едет Настя, Ване приходится задержаться — в этот раз поблагодарить надо товарища Федорова. Впрочем, как обычно. И как же так совпадает — едва Ваня покидает северную столицу, в нее прилетает Марик. Подливать больше некому, но Евстигнеев уверен — он и сам прекрасно справляется, большой ведь мальчик. «Похуй, блять, тебе похуй, Ваня.» Ему похуй, потому что тур начинается с Питера и Москвы. Настя рядом, Ваня неоправданно злеет с каждой секундой рядом с ней, потому что она требует внимания. А на другом конце стола Дарио что-то весело рассказывает Марику, тот улыбается. Улыбается не ему. Осознание стучит набатом в голове: он со всеми такой. Милый, дружелюбный, абсолютно несопоставимый с понятием «конфликт». Только вот, о каком (о)сознании может идти речь после половины бутылки текилы, выжратой в не самом гордом почти-одиночестве. Настя отправляется в Питер, Ваня едет дальше. Марик улыбается утром, когда они пересекаются на заправке, спрашивает: — Жив? — Живее всех живых, блять, — звучит слишком жизнеутверждающе для такой рани. Но Ване наконец улыбается его фортуна-калека с завязанными глазами и запекшейся кровью на футболке от десятка пулевых ранений. После концерта они дружно бухают. Евстигнеев думает — лучше бы он скончался прямо там, на сцене. Под Фату Моргану. На все закрыв глаза, выпить до конца, да? Да. Ваня закидывается очередным шотом и не понимает, что так жжется — спирт или случайно пойманный взгляд Марика. Он дергает свой свитшот с утками за горло, безмолвно интересуясь, мол, на что уставился, утки зашли? Марк просто улыбается, и Ваня находит новый эпитет этой его улыбке — блядская. Они выходят покурить практически синхронно, не сговариваясь и никаких конспирологических теорий строить не собираясь. На лестничной площадке зябко, звуковые ощущения — отдельная тема. Ване кажется, что он нырнул в бассейн с прохладной водой, а там наверху отдаленно гремит вечеринка. — Знаешь, что объединяет музыку и любовь? — Марик пьян, Ваня посмеивается, но подыгрывает, пожимая плечами. — Чувства, Вань, чу-увства. — Интересная теория. Евстигнеев ловит себя на мысли о том, что конкретно залип на голые коленки Марика в драных джинсах, только тогда, когда все дружным хором начинают петь Безумие. Даже Мирон, на которого Ваня смотрит первым, когда поспешно отводит взгляд. Пиздец. Что с миром не так этой ночью? На кухне они встречаются во сколько-то там утра. За окном по-прежнему темно, потому что зима на дворе, хотя снег не лежит красноречиво ни в одном месте внутри городской черты. Музыка не замолкает, Ваня узнает — Lil B. Марик сосредоточенно жует дольки мандарина, прислонившись копчиком к подоконнику. Теперь улыбается Ваня, говорит что-то в духе «тоже хочу», но сливает это в единую кашу из звуков. Оранжевая, очищенная с боков долька моментально протягивается ему, а еще одна — ее сестра-близняшка, — направляется в марков рот. Евстигнеев дольку берет, пытается казаться вежливым, но нихуя не выходит, потому что следующим, что он делает, становится порывистый и смазанный поцелуй. Марик не сразу осознает, что происходит. Но, опять же, «осознает» — слишком громкое слово. Когда осознает, отвечает. Ваня получает себе дольку мандарина способом рот-в-рот, Марик хрипло смеется. Смешно ему, блять. Мандарин оказывается сладким, хотя вкусовые рецепторы сейчас недостаточно трезвы, чтобы с полноценной адекватностью оценивать степень сладости мандаринов. Ваня и адекватность просто не стоят сейчас рядом: она вышла стеклотару сдавать несколько часов назад и до сих пор не вернулась. Вот Ваня и лезет целоваться снова — камикадзе бесконтрольный. Марк отвечает, даже руку на затылок ванькин помещает. Он стеснительный обычно, но, видимо, тот его защитный механизм давно полетел. К счастью, не в пизду. Через пару дней они снова встречаются утром на заправке. Ваня курит, наплевав на меры безопасности, Марк покупает стаканчик кофе и останавливается со своей привычной блядской улыбкой на минуту рядом, чтобы спросить ровно то же дежурное «жив?», на что Ваня только кивает утвердительно — хер ли, стоит вот, дышит, функционирует, почему бы не «жив». Ваня знает, что Марик ничего не помнит с той попойки. Ваня хочет завернуться в плед и месяц не выходить из дома, потому что чувствует себя последним ебланом. Только вот чувства — это то, что объединяет музыку и любовь. И мандарины. Да, мандарины — это важно.